Рябиновое танго

Глава 6

В этот раз дорога до Москвы показалась Маше очень длинной, почти бесконечной. С попутчиками она познакомилась, но общение с ними сводила к минимуму, хотя это были такие же студенты, как и она, ехавшие в Москву к началу занятий. Маша всю дорогу пролежала на своей верхней полке. Днем она читала, а ночью смотрела в темноту, считала световые блики, появляющиеся и накатывающие волнами у незнакомых станций. Еще никогда ей не было так грустно уезжать из дома. Еще никогда у нее так не ныла тоской душа.

«Конечно, всему виной ссора с мамой», — так объясняла она свое уныние.

Объясняла, но понимала, что есть у ее печали и другая причина.

«Не окажись рядом того москвича, может, все было бы по-другому. Ну проводил бы меня Красавчик до дома, ну разрешила бы я себя поцеловать, — размышляла Маша, уставившись в потолок купе. — Фу, терпеть не могу его мокрых губ! Но на этом бы все и закончилось».

Теперь она знала, что есть губы, которые сводят с ума. Есть руки, которые дарят невообразимую нежность. Есть на свете мужчина, который может повести не только в танце, но и в жизни.

«Забудь! Где он, тот мужчина? Забудь!» — приказывала она себе.

Любая дорога, сколько бы она ни длилась, когда-нибудь да заканчивается. Это закономерно, если это не дорога по замкнутому кругу или лабиринту. Железнодорожную ветку к таковым причислить нельзя, даже если едешь по ней уже больше трех суток, поэтому объявление проводника тоже было вполне закономерным.

— Подъезжаем к конечной станции! — кричал он на весь вагон.

Маше не понравилось слово «конечная». Были в нем какая-то безысходность, тупиковость. Ей сразу явно представился тупик, который часто показывают в американских боевиках, — высокая, толстостенная, непреодолимая преграда на пути. Ей совсем не хотелось, чтобы Москва была ее конечной станцией.

«Пусть она будет транзитной станцией, а я — транзитным пассажиром, у которого впереди еще много станций и пересадок. Такие перспективы меня устраивают больше», — думала она, собирая постельное белье.

Подъезжая к Москве, Маша не испытывала особой радости. Выросшая в маленьком горном поселке, она не любила больших городов. Москва представлялась ей чудовищным сказочным существом, которое своей волшебной силой притягивает к себе людей.

«Чудо-юдо московское! Пощади меня! Не раздави в своих челюстях-жерновах. Не дай пропасть в море людей и событий. Еду я к тебе по глупости своей, но с добром. Я ничего не могу тебе дать, но и тебе не сделаю ничего плохого. Раздвинь, пожалуйста, свои резиновые бока на метр-два, мне ведь не надо много места. Я тебя не разорю, не стесню, я ведь к тебе временно. Все в нашей земной жизни временно, даже сама жизнь», — думала Маша свою горькую думу, высматривая в окно приближающуюся столицу.

Конечным пунктом ее маршрута была не Москва, она ехала в Химки.

«Понятно, что Химки не Москва, далеко не Москва, совсем не Москва, но для меня это почти одно и то же. И в Москве, и в Химках я никто. Я одна, никто меня здесь не ждет, никому я здесь не нужна. А одиночество в маленьком городе и одиночество в мегаполисе ничем не отличаются».

Впервые за свои восемнадцать лет Маше стало страшно. Как не потеряться в этом огромном равнодушном мире? Как выстоять и не сломаться? Почти четверо суток прошло с тех пор, как она уехала из дома. За это время она ни разу ни с кем не заговорила и, подъезжая к Москве, пришла к выводу: «Похоже, что я теперь единственный у себя собеседник».

И это тоже пугало Машу. Пугало то, что надо привыкать к одиночеству. Понятно, что рядом всегда будут люди, но Маша сомневалась, будет ли она хоть кому-нибудь из них нужна.

В комнате общежития, где ей предстояло прожить все долгие годы учебы, ее встретили две соседки. Девчонки радостно щебетали, обустраиваясь на новом месте. Лиза Котова приехала из Рязани, а Тамара Тишкина — из Брянска. Девчонки совсем не переживали по поводу своего одиночества и потерянности.

«Возможно, они не с таким апломбом, как я, уехали из дома. Хотя чего это я разнылась? Все не так уж и страшно. У меня уже есть две подруги, и жизнь в принципе налаживается. Обычная студенческая жизнь», — утешала себя Маша, настраиваясь на более веселую волну.

Соседки ее были симпатичными девчонками: обе — блондинки с голубыми глазами, обе — самоуверенные и веселые. Они были даже похожи. Лиза была чуть рыжевата, но веснушки не портили ее милого лица.

«Будем жить!» — решила Маша и первым делом позвонила матери.

— Маша, как ты? — волнуясь, кричала она в трубку.

— Мам, все нормально. Доехала хорошо, устроилась — тоже. Соседки в комнате тоже хорошие. Я потом еще позвоню.

Маша хотела бы поговорить с матерью о своем настроении, о своих страхах, как делала это прежде, но это значило бы, что она признает свои ошибки. Теперь Маше было ясно, что для того, чтобы оторваться от материнской опеки и доказать матери, что она, Маша, вполне самостоятельный человек, не надо было уезжать так далеко. Но об этом она тоже не могла сказать матери.

«А может, мама права и в том, что с моей логикой, памятью мое место не в библиотеке? Но и в этом я тоже не могу ей признаться. Теперь умру, но не признаюсь в том, что я не права! В конце концов, можно поступить еще в один институт», — решила она для себя, не собираясь даже себе признаваться в своем упрямстве.

Пока же Маша решила не распыляться и лучше втянуться в учебу. Процесс приобретения новых знаний она никогда не считала тяжелым трудом, потому что ей нравилось учиться, она могла по-настоящему увлечься учебой. Школьные семинары, коллоквиумы и зачеты больше походили на игру. В институте никто ни с кем играть не собирался, знания преподносили серьезно, приветствовали и тягу к этим самым знаниям, которая выражалась в их самостоятельной добыче. А это как раз и нравилось Маше больше всего. Мысленно представляя себе тот объем знаний, который уже успело накопить человечество, Маша приходила в настоящий восторг от того, что может пользоваться этими знаниями по своему усмотрению.

Привыкла Маша и к жизни в общежитии. И хотя чувствовала со стороны своих соседок некоторое превосходство и высокомерие по отношению к себе, но старалась не обращать на это внимания. Не ее вина, что Рязань и Брянск не такая дальняя провинция, как ее родной Спасск. Она могла бы сказать им, что и в своем маленьком поселке она читала те же книги, что и они, слушала ту же музыку, смотрела тот же телевизор, бродила по той же Всемирной паутине, ездила отдыхать к тем же теплым морям. Возможно, в Москве она бывала реже, чем они, но бывала же! Других преимуществ прежней жизни своих соседок она, как ни искала, не нашла и ничего им не сказала, относя их чванство и спесь к их воспитанию.

Не прошло и месяца со дня ее отъезда из дома, как все ее прежние страхи показались ей наивными и даже смешными. Вначале Маша обратила внимание на то, что ее стали раздражать запахи в их студенческой столовой. Однажды на лекции она почувствовала легкую тошноту. А потом внезапная догадка, а скорее осознание того, от чего это может быть, остановило на миг ее сердце, сковало холодом душу и тело. Вот это был настоящий страх!

По дороге от института до общежития была аптека и Маша, оставив девчонок, направилась туда.

— Ты заболела? — полетел ей вдогонку недоуменный вопрос Лизы.

— Пока не знаю, — обернувшись, ответила Маша и почти бегом кинулась в аптеку.

Она хотела хоть на несколько минут избежать неприятных для нее расспросов. Но когда она вернулась в комнату, вопрос был вполне конкретным.

— Ты залетела? — в один голос вопрошали соседки.

— Сейчас сделаю тест и узнаю, — без обиняков ответила им Маша.

— Ну?! — хором вскрикнули подружки, когда она вышла из туалета.

Маша только кивнула, на слова сил не было. В полной прострации она дошла до своей кровати и села. На секунду ей показалось, что она маленькая песчинка по сравнению с той бедой, о которой она сейчас узнала.

— И сколько уже? — через дебри своего сознания услышала она вопрос Тамары.

— Нисколько, задержка чуть больше недели, — ответила Маша, удивляясь, что слышит себя как бы со стороны.

— Фу! Это ерунда! — заявила Лиза. — Надо…

— Ничего не надо! — перебила ее Маша. — Я буду рожать.

— Машка, ты что?! Колес наглоталась?! Куда «рожать»? Зачем «рожать»? Поехали в Рязань, моя маман тебе замечательно все устроит! — горячилась Лиза.

— Конечно, не в твою же Тмутаракань ехать! — поддержала ее Тамара.

— Никуда я не поеду и ничего делать не буду! — твердо сказала Маша, словно это решение она приняла не только что, а вынашивала его долго-долго.

— Машка, ты, конечно, умная, но ты все же дура, прости Господи! Ты соображаешь, о чем ты говоришь? Ты же только на первом курсе! Куда ты с ребенком? Ты вернешься домой? — перебивая друг друга, возмущались подружки.

— О! Вот домой мне путь точно заказан! Домой я вернуться не могу! — Маша обхватила голову ладонями, словно хотела остановить бег хаотичных, разрозненных мыслей.

— Почему? — недоумевали девчонки.

— Это будет таким позором на седую голову моей мамы, что она этого не переживет. Да вы не волнуйтесь, я что-нибудь придумаю. Я должна что-нибудь придумать! — повторила она уже скорее для себя. — Да и рожать ведь не завтра, — уже с улыбкой добавила она.

Посмотрев на нее как на душевнобольную, девчонки оставили ее в покое.

Машу же не оставляла мысль о матери. Она думала о последствиях своей беременности пока не для себя, а для нее. Маша понимала, что убьет ее маму не сам факт беременности дочери, а отношение к этому факту ее окружения, то есть общественное мнение. А каким оно может быть, если речь идет об учителе, который, уча и воспитывая чужих детей, проглядел своего ребенка? В таких случаях народ всегда суров и «справедлив».

«Сможет ли мама пойти против всего мира и встать на мою сторону только потому, что я ее дочь?» — мысленно спрашивала у себя Маша.

Спрашивала и одновременно боялась даже подумать о предполагаемом ответе, хотя, как она считала, хорошо знает свою маму.

«Но и мама хорошо знает меня. Уже завтра, когда я по телефону буду положительно отвечать на все ее вопросы, она будет знать, что у меня случилось что-то плохое. Она определит это по интонации голоса, она обязательно услышит тот нюанс, по которому поймет все. Именно поэтому я больше не могу общаться с ней по телефону. Но если я не могу общаться с мамой, значит, я не могу общаться и с одноклассниками! Я отключаю связь! — решила Маша и выключила свой телефон. — Вот теперь я точно осталась одна! И я даже представляю, насколько это страшно. Представляю, но время покажет насколько», — размышляла Маша, лежа без сна в темной и сонной комнате.

А времени у Маши было не так уж и много. Она думала, искала выход или хотя бы маленькую лазейку из создавшегося критического положения, в которое она угодила по собственной вине, но пока ничего не могла придумать. Пока она плыла по течению и искала какое-нибудь плавсредство. И оно появилось совсем неожиданно.

Однажды преподаватель истории в конце лекции назвал книгу, которую он советовал всем приобрести, и дал адрес книжного магазина в Москве, где сам недавно ее купил. Маша всегда любила покупать книги и здесь, даже не задумываясь, села в автобус и поехала в Москву. Конечно, можно было поискать книгу и в других магазинах Москвы, поближе к «Речному вокзалу», куда она приезжала из Химок, но Маша рада была сменить обстановку и поехала по указанному адресу в Новогиреево. От метро пришлось еще ехать на автобусе, который указал преподаватель. Не быстро, но книжный магазин Маша все же нашла и книгу купила.

Выйдя из магазина, Маша осмотрелась и решила, прежде чем отправляться в обратный путь, немного пройтись. Купила мороженого, посидела на какой-то скамеечке, еще погуляла. Она впервые была в этом районе Москвы; это был почти конец города, совсем рядом, за оврагом, через который был проложен мост, был город Реутов. Маша бродила по каким-то тихим дворикам, устав, присела на скамейку и раскрыла только что купленную книгу.

От книги ее отвлекли крик и визг ребятни. Маша огляделась вокруг и заметила за своей спиной детский сад, во дворе которого играли дети. Сев в торце скамейки так, чтобы видеть играющих детей, Маша некоторое время с улыбкой наблюдала за ними. Ей даже захотелось послушать, о чем так увлеченно рассказывает остальным детям маленькая кудрявая девчушка. Чтобы узнать это, Маша подошла совсем близко к забору.

— А что мы будем варить на обед? — спрашивала у кудрявой голубоглазой девчушки девочка чуть выше ее ростом.

— На пейвое — суп, а на дъюгое — тойт! — решительно утвердила меню Синеглазка.

— Нет, Маша, торт подают на… забыла, как называется, — не соглашалась с ней подружка.

— Знаю, тойт подают на десейт, но я хочу тойт на дъюгое! — настаивала на своем Синеглазка.

Девочка так изумительно и мило картавила, что Маше доставляло огромное удовольствие слушать ее и наблюдать за своей тезкой.

«Наверное, все Маши такие упрямые», — улыбнулась она и не спеша, шурша опавшими листьями, пошла вдоль забора.

Она дошла до калитки детского сада и обратила внимание на белый лист бумаги, висевший на ней. Это было объявление о том, что частному детскому саду требуется младший воспитатель. Машу заинтересовал конец объявления: «Возможна работа по совместительству и в вечерние часы».

Ноги сами повели ее в эту калитку. Первая встреченная ею женщина с улыбкой поинтересовалась, чем она может помочь.

— Я по объявлению, — коротко объяснила Маша.

— А, тогда вам к Рогнеде Игоревне. Ее кабинет в среднем корпусе на втором этаже, но лучше я вас провожу, — предложила женщина.

Она довела ее до двери кабинета, на котором висела табличка «Директор». Ответом на Машин стук в дверь было приветливое «Да!».

Неуверенно и робко Маша вошла в кабинет.

— Я вас внимательно слушаю! — светло улыбнулась хозяйка кабинета, подняв на Машу синие глаза удивительной красоты.

Маша даже засмотрелась в них, такой они были необычайной синевы.

— Ну что же вы! Проходите! — все еще улыбаясь, предложила женщина. — Присаживайтесь!

— Спасибо, — поблагодарила Маша, — я вообще-то по объявлению…

— А! Замечательно! Меня зовут Рогнеда Игоревна, я являюсь директором и хозяйкой этого садика. Теперь вы немного расскажите о себе, пожалуйста, — попросила она.

Маша в двух словах рассказала о себе и показала студенческий билет и паспорт.

— Все очень хорошо! — обрадованно воскликнула Рогнеда Игоревна. — А со студентами я даже люблю работать, потому что они, как правило, без детей и на больничный не ходят.

Услышав реплику директора о детях, Маша сильно покраснела.

— Что-то не так? — заинтересовалась Рогнеда Игоревна, заметив это.

Сильно смущаясь и волнуясь, Маша рассказала ей о своей беременности.

— Ну и ничего страшного! Семь-то месяцев вы можете работать вполне спокойно, а там и я, и вы что-нибудь придумаем, — успокоила ее директор. — Пойдемте, я покажу, чем вам предстоит заниматься. Вы не будете работать с детьми, — на ходу объясняла она Маше, — вы будете убирать музыкальный зал, бассейн и коридоры возле них. Самый серьезный объект — бассейн. Санстанция любит его навещать, поэтому так трудно найти туда человека. Если вы будете приезжать на работу после четырех, то зал и бассейн будут уже свободны. Везде вы найдете расписание занятий и быстро освоитесь. Да, здесь же вы можете и обедать, вам будут оставлять обед на кухне. Не бесплатно, конечно, но и не за полную стоимость. Ну вот, собственно, и все, — вздохнула она с облегчением и улыбнулась. — Вас такие условия устраивают? — по-прежнему улыбаясь, Рогнеда Игоревна смотрела на Машу.

— Конечно! Большое вам спасибо! А когда можно приступать к работе?

— Вообще-то надо сначала пройти медосмотр, — вспомнила директор и на секунду замолчала, как бы раздумывая, — но вы внушаете мне доверие. Поэтому можете приступать к работе хоть сейчас. Но может, у вас сегодня не получится? — Рогнеда Игоревна вопросительно посмотрела на Машу. — А медосмотр начнете проходить завтра. Такое вот критическое положение сложилось, — вздохнула она.

— Конечно, получится! — обрадовалась Маша. — Только… мне бы переодеться…

— Да, пойдемте, я покажу вам вашу подсобку.

Рогнеда Игоревна прошла с Машей по саду. Кругом звенели детские голоса, они наполняли Машу радостью, легким и светлым предчувствием.

— Это — ваш «кабинет», — улыбнулась директор, открывая двери маленькой комнатки, — а это — моя визитка. — Она протянула Маше визитную карточку. — Еще я принесу вам санитарную книжку и адрес, где пройдете платный медосмотр. Ну, ни пуха ни пера! Надеюсь, у вас все получится! — пожелала она на прощание.

А что тут может не получиться? Я с первого класса делаю уборку в квартире. Мама учила меня все делать так, что лучше уже просто сделать нельзя. Когда я училась в начальных классах, мы с мамой делали уборку вместе. Это была скорее игра, чем серьезная уборка. Переживая переходный возраст, я это дело разлюбила, и только в старших классах я стала делать уборку с желанием. Мне нравилась сверкающая чистотой квартира, идеальный порядок. Это даже поднимало мне настроение.

Мама всегда вспоминала слова своей бабушки-староверки. Она говорила, что ее бабушка была кержачкой. Та часто говаривала: «Вымой руки да убери говно, не люблю необиходно!»

«Мама, зачем ты такие слова повторяешь? Сама же меня ругаешь!» — кричала я. «Маша, тут дело не в словах, а в принципе. Человек все должен делать добросовестно, с желанием. Любая работа достойна уважения. Даже вынести утку из-под больного нужно с улыбкой», — объясняла мама.

Я смеялась ее словам и фукала.

«Да, — настаивала мама, — улыбаясь, думая о больном, о его чувствах. Потом, когда ты будешь мыть эту утку, ты можешь не улыбаться, но все равно должна сделать это как следует!»

Занятая воспоминаниями, Маша как-то незаметно для себя сделала уборку в музыкальном зале. Напоследок она открыла там окна и тщательно вымыла двери. За этим занятием ее и застала Рогнеда Игоревна. Она принесла Маше то, что обещала. Осмотрев зал, она ничего не сказала, только одобрительно кивнула и улыбнулась.

Прежде чем вымыть бассейн, Маша прочитала инструкцию по уборке и выполнила требуемое. Самым легким было вымыть пол в коридоре. Так Маша отработала свой первый в жизни рабочий день. Она, конечно, устала, но на душе было радостно оттого, что у нее что-то получилось, что-то она сделала сама. Пока ехала в метро до «Речного вокзала», Маша отдыхала, читала новую книгу. Сравнительно просторное ночное метро Маше понравилось, полупустым был и автобус, поэтому обратная дорога показалась ей даже приятной.

Идя от остановки к общежитию, она автоматически вынула из сумки телефон и стала набирать номер телефона матери. Маше очень хотелось поделиться с ней радостью, хоть немного загладить свою вину перед ней. Случайно Маша вспомнила о разнице во времени и лишь потом о своем решении больше не звонить домой. Она тяжело вздохнула и положила телефон обратно в сумку. На душе скребли кошки, черные кошки тоски.

Но, едва зайдя в комнату, она поняла, что все-таки не может не поделиться радостью, и почти весело сообщила:

— Девчонки! Я нашла работу!

— Маш, я понимаю, если бы ты нашла жениха с московской пропиской, ты бы так радовалась. А ты радуешься работе, смешно прямо, — с сарказмом заметила Лиза.

— Маш, как-то даже не верится, что ты у нас золотая медалистка, — присоединилась к ней Тамара.

— Мне жених не нужен, а работа очень нужна. Просто вы меня не понимаете, не хотите понять, но я не обижаюсь на вас, — грустно улыбнулась Маша.

— Да ладно, Маш, мы же пошутили! Не бери в голову! — уже успокаивали ее девушки.

Маша еще раз поняла, насколько они разные, и разные, потому что по-разному складывается их жизнь.

На следующий день после занятий, перед тем как ехать на работу, Маша заскочила на почту и дала матери телеграмму: «Меня все хорошо Деньги не нужны Я нашла работу. Целую Маша».

С чувством выполненного дочернего долга и удовлетворения, что есть еще хоть такой способ общения с матерью, Маша поехала в Москву.

«Второй рабочий день будет более организованным, — решила она, — но начать я его должна с не очень приятного момента, то есть с медосмотра».

Пока Маша могла сосчитать свои рабочие дни по пальцам, пока она не ощущала никаких перемен в себе, не чувствовала усталости, пока у нее была еще новая одежда, каждый день был хороший обед, она решила копить деньги, которые вскоре понадобятся ребенку. Это стало ее ближайшей целью. Ее никто и никогда не обвинял в меркантильности, но у нее теперь была другая жизнь, и она предъявляла к ней другие требования. Маша перестала просто жить, она, приспосабливаясь, стала выживать во имя будущей жизни, которая начинала жить у нее под сердцем.