Рябиновое танго

Глава 22

Всю дорогу от своего дома до дома Максима Маша волновалась за сына. Малыш, то засыпая в транспорте, то просыпаясь при его смене, совсем выбился из своего режима. Маша, наблюдая за сыном, очень нервничала. Это не позволяло ей полностью отдаться своим ощущениям. Изредка, когда Мотя засыпал, она успокаивалась и наблюдала за их троицей как бы со стороны. Со стороны они смотрелись красивой, молодой семьей; Максиму удавалась роль заботливого отца и мужа, которого Маша даже в мыслях боялась назвать мужем и тем более мужем любящим.

Максим понимал, как нелегко Маше далось решение ехать с ним в Москву на непонятно каких правах, видел, как она волнуется за сына, поэтому старался сдерживать свои эмоции. Хотя на самом деле его переполняло чувство радости оттого, что они вместе, а чувство гордости прямо распирало его. Хотелось всем и каждому рассказать, что этот чудесный малыш его сын, что эта красивая девушка не только мать его сына, что именно ее, и только ее, он видит своей женой. Чувства кипели у него внутри, словно лава перед извержением вулкана, но Максим усмирял их напор, боясь силой своих страстей напугать Машу. Сам себе он казался гордым горным орлом, принесшим добычу в свое гнездо, только не видел он, что нежность, разлитая в его взгляде, несколько не соответствует гордому виду птицы, возникшей в его воображении.

Только после полуночи они вошли в квартиру Максима. Маша рада была тому, что утомительное для сына путешествие наконец закончилось. Она отказалась от какого бы то ни было ужина, попросила разрешения помыться и лечь спать.

— Маша, конечно, и тебе не надо спрашивать разрешения, — разволновался Максим от такой простой, казалось бы, просьбы Маши и тут же, показывая Маше родительскую спальню, начал сокрушаться, что у него, конечно, нет детской кроватки.

Но Маша успокоила Максима:

— Мне кажется, что рядом со мной Моте будет спокойнее в незнакомой обстановке.

Уложив своих необычных гостей, Максим принял душ и, все еще волнуясь, долго слонялся по квартире. Волнение не давало ему уснуть, несмотря на прошлую бессонную ночь, он долго ворочался с боку на бок в своей огромной кровати, привыкая к мысли, что Маша рядом, что завтра утром он снова увидит ее и сына.

Проснулся он, как ему показалось, от звука захлопнувшейся двери. Машинально взглянув на часы, отметил, что еще довольно рано, а московская погода опять не радует.

«Почему так тихо? Такая тишина бывает, когда я дома один. Но сегодня я не один! Я ведь не один сегодня?» — путался он в непонятных для него ощущениях, среди которых была и тревога.

Она подняла его с постели и погнала в прихожую, заставила открыть шкаф, в который он этой ночью повесил одежду Маши и Моти. Тревога трансформировалась в панику, потому что их одежды в шкафу не было.

«И разбудил меня звук захлопнувшейся двери, в которую ушло мое счастье, — горестно вздохнул он, пытаясь вспомнить, был ли этот звук реальным или он был звуком из его сна. — Если он был реальным, значит, они ушли только что! — обрадовался он. — Значит, я могу еще догнать их!»

В панике он забегал по квартире, ища свою одежду. На глаза попались джинсы и рубашка. Он попытался надеть все сразу, но быстро запутался и сосредоточился на джинсах, не застегнув рубашку, на босу ногу надел туфли. Посчитав себя одетым, выскочил из квартиры, сунув в карман брюк ключи от квартиры. Паника нарастала, поэтому, не дожидаясь лифта, он бросился вниз по лестнице.

Выскочив из подъезда, остановился, стараясь восстановить не только дыхание, но и мыслительную деятельность.

«Куда они могли пойти? В какую сторону мне бежать?» — думал он, озираясь по сторонам.

Случайно его взгляд остановился на детской площадке, на которой по причине раннего утра еще никого не должно было быть. Но по этой же причине было хорошо видно и слышно, что площадка обитаема: по краю песочницы, смеясь, шел малыш в ярко-желтой курточке, за руку его держала высокая девушка в джинсах и легкой белой куртке, улыбаясь, она просила малыша ступать осторожно.

Боясь поверить своим глазам и ушам, Максим сначала замер на месте, а потом изо всех сил рванулся к ним.

— Маша! — кричал он на бегу. — Что вы здесь делаете?

Подбежав к ним, подхватил на руки малыша, посадил его на одну руку, другой — прижал Машу к себе.

— Я подумал, что вы уехали… Как же вы меня напугали! Боже, как же я вас люблю! Я просто умру без вас… — шептал он, целуя их мокрые щеки, — вы плакали?

Его тихое откровение оглушило ее. Она слышала признание в любви не ей одной, но именно поэтому это признание было ей еще дороже. О его любви говорили не только его слова. Под своей ладонью, лежавшей на его голой груди, она слышала громкий стук его сердца. Она сильнее прижала ладонь к его груди, пытаясь унять этот сумасшедший стук, восстановить нарушенный ритм. Его волнение передалось и ей, она не могла вымолвить ни слова, она не была готова ни к его признанию, ни к своему ответу.

— Нет, просто идет дождь, — придя в себя, прошептала она.

Ее тихие слова снова вызвали у него панику:

— Вы же вымокли! Что вы делаете на улице? Пойдемте домой! Маша, объясни мне хоть что-нибудь!

— Да ты прости нас, мы не хотели тебя напугать, — поспешно начала объяснять Маша, подстраиваясь под быстрый шаг Максима, направляющегося к подъезду. — Ой, а продукты?! — вспомнила она и побежала назад, где возле песочницы одиноко лежал пакет с продуктами.

— Какие продукты? — не понял Максим.

— Слоеное тесто, курица, бананы… Мы же в магазин с Мотей ходили, — продолжила Маша, снова присоединяясь к Максиму и сыну.

— Зачем? — по-прежнему ничего не понимал Максим.

— Мотя спал очень плохо, наверное, переутомился в дороге, поэтому по сибирским меркам он встал чуть позже, чем всегда, но по московскому времени он все равно встал очень рано. — Маша продолжила свое объяснение в лифте: — Мы не хотели тебя будить, поэтому долго возились в своей комнате. Мы нашли там много игрушек, поэтому нам было чем заняться. Потом Мотя попросил «ам», то есть захотел кушать, но если бы мы вышли на кухню, то обязательно разбудили бы тебя. Поэтому мы пошли туда, где можно купить поесть, заодно и погуляли.

— Под дождем?

— Ничего страшного, он же несильный. Макс, мы правда не хотели тебя испугать, прости.

— Маш, я не истеричка, но я очень боюсь потерять то, что с таким трудом обрел. А продуктами, я думаю, мама нас обеспечила с ее размахом не на один день. Сейчас посмотрим.

Зайдя в квартиру и поставив на пол малыша, изъявившего желание встать на ножки, он глубоко вздохнул.

— Чтобы прийти в себя, я должен чем-то заняться! Самое лучшее сейчас — приготовить завтрак. А вы осваивайтесь, чувствуйте себя, пожалуйста, как дома.

Завтрак был необычным не только для Максима. Маша впервые видела, что Мотя может капризничать.

— Ничего не понимаю. Может, на него влияет разница во времени? Вот сейчас ему уже пора спать. Может, уложить его? — волновалась Маша.

— Маш, а положи Мотю здесь. — Максим показал на свою кровать. — Чтобы я не волновался, — виновато улыбнулся он.

Маша согласилась и посетовала на то, что, уезжая из дома в спешке, не взяла с собой детских книжек.

— Да, мама что-то про это тоже не подумала, — заметил Максим. — О, легка на помине, — рассмеялся он, услышав телефонный звонок. — Да, мама, мы уже дома, — начал он свой разговор уже с матерью.

Маша внимательно следила за ним, боясь, что он снова даст ей трубку.

— Нет, с вашим приездом, я думаю, стоит повременить, потому что малыш трудно перенес перелет и разницу во времени. Пусть адаптируется, освоится. Теперь они уже никуда не денутся. — Максим вопросительно смотрел на Машу, которая улыбкой отвечала на его взгляд и правильно принятое решение.

Маша с малышом устроились на кровати Максима, а через минуту к ним присоединился и он сам.

— Детских книжек у меня нет, но давай почитаем эту, — предложил он и лег рядом с Мотей.

У Маши сначала екнуло сердце, но, видя, что Максим ведет себя спокойно и естественно, она успокоилась. Максим начал читать:

— «Долгое время у тебя было лишь одно развлечение: ты любовался закатом. Я узнал об этом наутро четвертого дня, когда ты сказал:

— Я очень люблю закат. Пойдем посмотрим, как заходит солнце.

— Ну, придется подождать.

— Чего ждать?

— Чтобы солнце зашло.

Сначала ты очень удивился, а потом засмеялся над собой и сказал:

— Мне все кажется, что я у себя дома!

И в самом деле. Все знают, когда в Америке полдень, во Франции солнце уже заходит. И если бы за одну минуту перенестись во Францию, можно было бы полюбоваться закатом. К несчастью, до Франции очень, очень далеко. А на твоей планетке тебе довольно было передвинуть стул на несколько шагов. И ты снова и снова смотрел на закатное небо, стоило только захотеть…» — Максим замолчал и закрыл книжку.

— А Моте понравился «Маленький принц», — улыбнулась Маша, — он уже спит. Это одна из моих любимых книг.

— А я помню тот закат, как в книжке Чуковского, — прошептал Максим. — Помню, как попросил падающую звезду о встрече с тобой…

— Можно? — волнуясь, попросила она и протянула руку за книгой.

Взяв книгу, случайно раскрыла ее на переднем форзаце и прочитала вслух:

— «Любимому внуку от деда и бабушки в день шестнадцатилетия. Покидая детство навсегда, не забудь свою маленькую планету взять с собой и найди для нее место в своей душе».

Максим улыбнулся своим воспоминаниям, а Маша вздохнула:

— А у меня никогда не было бабушки и дедушки, то есть они-то, конечно, были, но я их не знала. Так получилось…

— Вот видишь, поэтому хорошо, что у нашего Моти будет много дедушек и бабушек, потому что у него есть даже прадедушка и прабабушка. Но ведь ты хотела прочитать что-то другое?

— Да, сейчас. — Маша стала перелистывать страницы. — Вот! Слушай, — смутившись, предложила она. — «Она кашлянула. Но не от простуды.

— Я была глупая, — сказала она наконец. — Прости меня. И постарайся быть счастливым.

И ни слова упрека. Маленький принц был очень удивлен. Он застыл смущенный и растерянный, со стеклянным колпаком в руках. Откуда эта тихая нежность?

— Да, да, я люблю тебя, — услышал он. — Моя вина, что ты этого не знал. Да это и не важно. Но ты был такой же глупый, как и я. Постарайся быть счастливым… Оставь колпак, он мне больше не нужен.

— Но ветер…

— Не так уж я простужена… Ночная свежесть пойдет мне на пользу. Ведь я — цветок».

Маша стеснялась открыто признаться в своей любви, даже о любви розы к маленькому принцу она читала с трудом, но надеялась, что Максим поймет ее. Она чувствовала на себе его проницательный взгляд и еще больше смутилась.

— Разреши, — попросил он. — Хотя эти слова я помню наизусть: «…моя роза… я за нее в ответе. А она такая слабая! И такая простодушная. У нее только и есть что четыре жалких шипа, больше ей нечем защищаться от мира…»

Их руки встретились, образуя над головой сына живую арку, пальцы переплелись, образуя самое прочное в мире соединение, освященное сном их ребенка. Маша закрыла глаза, но это не остановило поток слез, хлынувших из них.

— Еще недавно мне это было так необходимо…

— Машка, родная, не плачь. Теперь у нас все будет хорошо…

Максиму страстно хотелось собрать ее слезы губами, найти ее губы и целовать до тех пор, пока она не забудет про все на свете. Его сдерживало не только присутствие рядом спящего сына, но и боязнь все испортить своим нетерпением и спешкой.

— Вы поспите, а я займусь обедом, — прошептал он и нехотя поднялся с кровати.

Занимаясь домашними делами, он не упускал из виду Машу и сына, хваля себя за смелую планировку квартиры.

Маше казалось, что день тянется бесконечно. И обед, и ужин сопровождались плачем и капризами Моти. Немного повеселел он в ванной. Маше же казалось, что вода прохладная, потому что она измеряла ее температуру локтем, а не термометром, который в спешке забыла дома. Максим впервые купал сына, временами замирая от восторга, постоянно ловя себя на мысли, что это ему просто снится. Пожелав друг другу спокойной ночи, они разошлись по комнатам.

Максим опять не мог уснуть, мысли и эмоции переполняли его, мешали сосредоточиться, наметить хоть какой-то план действий. Он думал о том, как будет просить разрешение на усыновление Моти, мечтал о том, как сделает предложение Маше. Полусонный он не сразу понял, что слышит плач Моти. Включив верхний свет, он тревожно смотрел в сторону комнаты, откуда доносился плач. Через секунду дверь ее открылась. Маша прижимала к себе плачущего сына и была очень напугана.

— Максим, у Моти температура… У меня даже термометра здесь нет. Что делать?

— Маша, у меня есть термометр… я думаю, что есть, потому что мама собирала аптечку и периодически ее чистит, потому что я не болею.

Через минуту он уже нес Маше градусник, а еще через пять — испугался сам.

— Почти сорок, — непослушными губами прошептала Маша.

— Так, не волнуйся, мы же в Москве! Сейчас вызовем «скорую».

После его слов Маша испугалась еще больше:

— Ты думаешь? Хорошо… Только ноль три! Никаких частников! Я умоляю!

— Хорошо, хорошо, не волнуйся, я уже набираю.

Качая на руках сына, Маша не отрывала испуганного взгляда от лица Максима, пока он разговаривал с диспетчером.

— Что? Что они сказали?!

— Все, они едут, я иду встречать. Вы ждите здесь, здесь больше света, — одеваясь, предложил он.

Уже выходя, он вернулся, зачем-то пошел в ванную. Маша с недоумением наблюдала за ним.

— Вот, — он протянул ей свой махровый халат, — надень, пожалуйста.

— О Боже! — Покраснев, она поняла, что в своей почти прозрачной ночной рубашке выглядит неподобающим образом. — Спасибо… — Положив сына на кровать, она торопливо надела халат.

В лифте перед его глазами все еще стояла прекрасная до умопомрачения Маша с распущенными волосами, в прозрачной сорочке, через тонкую ткань которой просвечивало ее смуглое тело. Он мотнул головой, прогоняя видение, втайне радуясь, что в действительности это видение находится в его квартире и совсем не думает, как выглядит в данный момент, потому что есть нечто более важное, чем ее внешний вид. Вспомнив о больном сынишке, он тут же устыдился своих крамольных мыслей и сосредоточился на ожидании машины.

Подбежав к подъехавшей «скорой», засуетился, в лифте неловко протянул одной из двух приехавших на вызов женщин деньги.

— Молодой человек! Мы не частники! — довольно резко напомнила она и укоризненно посмотрела на его руку.

— Да, я помню, простите, — смутился Максим, — только для своего сына я хочу сделать все, что возможно.

— Мы и сделаем все, что возможно! — уверила его врач. — А вы почему так волнуетесь? В первый раз сынишка заболел? — неожиданно улыбнулась она.

— Да, в первый, у меня сейчас все в первый раз, — вздохнул он и, открыв дверь квартиры, пропустил медиков вперед.

— Ничего, поможем вашему сынишке! Сейчас вымоем руки и поможем.

— Да, конечно, я провожу, — волновался он, отгоняя от себя мысли о том, что эти люди сейчас могут увезти от него самое дорогое.

Застыв, он наблюдал за действиями медиков, слабо понимая, о чем они говорят и что делают.

— Скажите, это не пневмония? — Маша со страхом смотрела на фонендоскоп доктора. — Я очень боюсь, потому что в детстве сама чуть не умерла…

— Успокойтесь, пожалуйста! У вас даже не бронхит. Хрипов нет, легкие чистые, а вот горлышко у малыша красное. Кашель есть?

Выслушав Машу, врач сделала назначения и выписала рецепты.

— Сейчас мы сделаем малышу укол, а вы внимательно следите за температурой: не допускайте, чтобы она поднималась до тридцати девяти. Делайте получасовые обтирания, как можно чаще давайте малышу пить. В аптеке возьмите жаропонижающие свечи и комплексное средство для лечения ОРВИ. Когда температура спадет, можно будет делать компрессы. А сейчас, если в доме ничего нет, лучше проехать в круглосуточную аптеку. Мы можем подвезти до Ясенево, аптека там прямо у метро.

— Спасибо, я на машине, — подал голос Максим, который уже успел успокоиться.

— Хорошо. И не волнуйтесь, наблюдайтесь по месту жительства и выздоравливайте.

Проводив медиков, Максим заметил, что немного успокоилась и Маша. Она тут же деловито и сосредоточенно приступила к выполнению рекомендаций врача.

— Маш, я быстро. Это не очень далеко, да и пробок в это время суток нет.

Когда Максим вернулся, Маша сказала, что температура спала. Через четыре часа они вместе давали Моте суспензию, ставили свечу. Малыш заснул. Они, как и днем, лежали по обе стороны от него.

— Я плохая мать! Наверное, температура у Моти была уже утром, а я потащила его гулять. — Пережитые волнения Маши выливались слезами. — Наверное, и купать его нельзя было, — плакала она.

— Маша, ты замечательная мать! И купание было Моте на пользу, поскольку температура воды была ниже температуры тела. Это было почти как обтирание, — успокаивал ее Максим, стараясь приводить более веские доводы. — Все дети болеют, тут еще и наследственность… Кстати, я в детстве почти не болел, как и потом, собственно.

— А я болела… Господи, хоть бы он пошел в тебя! — все еще плакала она.

Он улыбнулся ее словам. Ему хотелось взять ее на руки и качать, как она недавно качала Мотю. Протянув руку над головой сына, он только гладил ее по голове, перебирал пальцами ее шелковистые волосы, досадуя на себя за то, что не умеет, не может ей ничем помочь.

Ночью она почти не спала, тревожно прислушивалась к дыханию сына, поила его, меняла памперсы. Под утро, дав Моте лекарство, неожиданно заснула. Разбудил ее почти барабанный бой. Ничего не понимая, она резко села на кровати. Барабан бил в стороне кухни. Прогоняя остатки сна, Маша постаралась разобраться в ситуации. Благодаря планировке квартиры Маше даже со своего места было отлично видно все, что происходит на кухне.

Мотя сидел в компьютерном кресле. Максим сидел на корточках напротив, обеими руками держась за подлокотники. На его голове никелированными боками сверкала большая кастрюля. В руке Моти была огромная пластмассовая черная ложка. Именно ею он стучал по кастрюле, надетой на голову Максима.

Через минуту Маша уже стояла рядом с Мотей.

— Мотя, папе же больно, не стучи!

— Па? — спросил малыш. — Па? — повторил он еще раз, будто чего-то не понимая.

— Да, у папы заболят ушки. Давай снимем с него кастрюлю, и ты будешь барабанить дальше.

— Не надо снимать с папы кастрюлю, — неожиданно заговорил Максим, — у папы будет очень глупый вид, потому что он поглупел от счастья: его впервые назвали этим самым папой.

— Ничего, мы переживем твой счастливый глупый вид, зато сохраним твою голову.

— А сохранять-то и нечего! — радостно заявил Максим, снимая с головы кастрюлю.

— Почему? — улыбнулась Маша.

— А потому, что голову я потерял два года назад!

— Но почему ты сообщаешь об этом так весело?

— А потому, что я, потеряв голову, нашел сначала тебя, а потом и Мотю! Маша, можно я усыновлю его? — неожиданно спросил он.

— Ну… конечно, а как же по-другому? Не понимаю…

— Маш, выйди, пожалуйста, за меня замуж! — Он умоляюще, полными любви и нежности глазами смотрел на Машу. — Я очень этого хочу. Я не представляю своей жизни без вас!

Маша растерянно смотрела на него, пытаясь собраться с мыслями.

— Вы уже позавтракали? — тихо спросила она, увидев остатки каши на тарелке.

Маша была не только растеряна, но и напугана той скоростью, с которой начинала меняться ее жизнь. Ее мысли путались, не подчинялись логике: «Вчера он говорил о любви… Его признание было необычным, как и сегодняшнее предложение, словно он не словом, а делом хочет доказать свою любовь. И если я поверю ему, он убедится и в моей любви… Все в нашей жизни необычно, начиная с первой встречи…»

— Да, Мотя хорошо поел, — услышала она.

— Ты хочешь, чтобы у нас была семья? — пытаясь рассуждать логично, спросила она.

— Я только об этом и мечтаю!

— Даже после сегодняшней ночи?

— Особенно после сегодняшней ночи! Я хочу быть рядом с вами всегда и жалею о том, что многое уже пропустил…

— Но семья должна жить вместе…

— Маш, ты о чем? Конечно, вместе! Какие тут могут быть варианты?

— Мы… не можем быть вместе, — слова шли с выдохом, словно из глубины души, и Маша сама ужаснулась безысходности, которая была в них, — потому что я не смогу жить в Москве…

— Как ты меня напугала! Ты думаешь, что я к Москве привязан цепями и канатами? Ты думаешь, что у человека нет ничего священнее Москвы? Это новое мерило общечеловеческих ценностей? Знаешь, почему мы все-таки встретились на вокзале? Я уже сидел в вагоне, но перед самым отправлением вышел, потому что решил остаться. Навсегда остаться! Понимаешь? Я ничего конкретно еще не планировал, я сошел с поезда, чтобы быть рядом с вами.

Маша непонимающе смотрела на Максима и одновременно старалась удержать термометр под рукой сына.

— Я влюбился в твой край два года назад, — продолжил Максим. — Ты тоже к этому причастна. Я, как и ты, хочу, чтобы наш сын дышал чистым горным воздухом, ел картошку, которая вкусно пахнет, когда варится. Я хочу, чтобы мой сын бегал по чистому снегу, жил в доме, который не рухнет от злого умысла или чьей-то безалаберности. Я хочу вместе с ним купаться в бассейне, который построю собственными руками, думая не о барышах, а о нашем здоровье. Знаешь, — улыбнулся он, — я страшно люблю машину, но в Москве я уже давно не получаю удовольствия от езды на ней. Я родился и большую часть жизни прожил в Подмосковье и, наверное, так и не стал москвичом. «Москва, как много в этом звуке!..» Когда это было? Сейчас в этом звуке есть и взрывы, и выстрелы… Я точно знаю, что буду счастлив и без Москвы, если вы будете рядом со мной, если сумею сделать счастливыми вас. Я понимаю, почему ты не хочешь жить в Москве.

— Нет, это не совсем те причины… я не сумела полюбить ее… так складывалась моя жизнь, хотя с тобой я тоже согласна.

— А еще? На что ты согласна? Согласна ли ты и в горе, и в радости, пока…

— Да, я согласна! Только не говори этого страшного слова!

— И не буду! Перед нами вся жизнь! — рассмеялся он. — Маш, можно я тебя поцелую? — неожиданно тихо попросил он. — Я жду этого уже два года…

— Почти… два года, — тихо поправила Маша.

Их губы встретились, и совсем как тогда, они забыли обо всем на свете. Только требовательный стук сына вернул их к действительности.

— Если бы я не знал, что впереди у нас еще много интересного, я бы уже умер прямо сейчас, потому что уже узнал настоящее блаженство, — прошептал Максим.

— Давай самое интересное оставим до свадьбы, — краснея, попросила она.

— Ты думаешь, что я могу отказать тебе? Да, мне будет трудно, но ради тебя я готов и на большее! — улыбнулся он и снова поцеловал ее.

В этом его поцелуе было больше нежности, чем страсти, этот поцелуй уже был поцелуем ожидания. Его прервал телефонный звонок.

— О, мы не одни! — рассмеялся Максим. — Я уже было начал думать, что мы на необитаемом острове. Это отец!

— Макс! Если ты немедленно не разрешишь маме приехать, то она, не зная, куда себя деть, начнет ремонт в квартире! Ты представляешь себе последствия?

— Пап, я не знаю, Мотя заболел…

— Как Мотя заболел? — успел спросить Анатолий Семенович, а дальше инициативу перехватила Наталья Борисовна.

Максиму пришлось подробно рассказывать матери о событиях вчерашнего дня и прошедшей ночи.

— Мы немедленно выезжаем! Я прямо сейчас заварю в термосе шиповник! И не спорь со мной! — решительно заявила она.

— Они едут? — тихо спросила Маша, после того как Максим положил трубку.

— Маша, да ты не волнуйся. У меня отличные предки!

— Ты поиграешь с Мотей? Ему уже лучше. — Маша дала сыну лекарства и передала его Максиму. — А я займусь обедом. У нас ведь будут гости.

— Маша, это совсем не обязательно!

— Но ведь обед все равно нужно готовить?

— Ну в общем-то… знаешь, я еще не привык к семейной жизни…

— Значит, не отвлекайте меня! — уже по-боевому распорядилась Маша. — Займитесь делом!

— Мотя, а где наше дело? Куда мы с тобой пойдем?

Малыш взял его за палец и потянул в сторону комнаты, где было много игрушек. Маша изучила содержимое холодильника и занялась обедом, стараясь не думать о предстоящей встрече с родителями Максима.

Через два часа о ее начале известил дверной звонок.

— У них же есть ключи! — возмутился Максим и пошел открывать дверь.

Маша, взяв сына на руки, встала в проеме двери, с тревогой ожидая появления родителей Максима.

— Где наш внук?! Немедленно покажите его нам! Почему его от нас прячут?! — едва переступив порог, начал возмущаться Анатолий Семенович.

Услышав его слова, Маша побледнела. Забытые страхи вновь вернулись к ней. Слезы брызнули из глаз. Она сильнее прижала сына к себе, собираясь удерживать его изо всех сил, если его будут отнимать.

— Боже! Посмотрите! Это же маленький Максим! Даже вихор у него такой же, а глаза… Макс, я же говорила, что у Моти твои глаза, — причитала Наталья Борисовна. — Маленький мой, как же я тебя ждала, — уже плакала она. — Наш золотой звездный мальчик…

— Почему «звездный», мам? — улыбнулся Максим.

— А ты не догадываешься? — сквозь слезы улыбнулась Наталья Борисовна.

— Так, встреча вышла радостной! — подвел итог Анатолий Семенович.

— Маша, чего ты испугалась? Отец шутит, он у нас вообще шутник-профессионал.

— Маша, ради Бога, простите, если я вас напугал. Дети, давайте пройдем в ваши покои и все успокоимся, — предложил Анатолий Семенович. — А чем это так вкусно пахнет? Мать! В доме нашего сына наконец-то запахло пирогами!

— Нет-нет, — слабо запротестовала Маша, — это не пироги, это слойки с бананом и шоколадным кремом.

— Да? — удивился Анатолий Семенович. — Наконец-то мы отведаем слоек, а то прежде тут все больше лобстером угощали. Наша мама его просто обожает. Машенька, вы умеете готовить лобстера?

— Я смутно представляю, что это такое, но можно поискать рецепт, — смутилась Маша.

— Папа! — возмутился Максим.

— Толя! — Наталья Борисовна умоляюще смотрела на мужа.

— Нет, Машенька, не надо ничего искать! Часто свое счастье мы ищем не там, где оно нас ждет, — улыбнулся он. — Позвольте обнять вас вместе с внуком и сказать вам спасибо.

— Да, Машенька, спасибо вам за внука! — опять заплакала Наталья Борисовна. — Вы ведь могли и не сохранить его.

— Нет! Я не могла не сохранить его! — почти резко возразила Маша.

— Да, конечно, простите, — смутилась Наталья Борисовна.

— Нет, ничего, — улыбнулась Маша, — давайте лучше обедать!

Она понимала, что при первой встрече в их достаточно необычной ситуации неизбежны какие-то недоразумения, и придавала значительно больше значения делам, чем словам.

«А сделали они много! И для сына, и уже для внука. Мы обязательно поймем друг друга», — думала Маша, накрывая на стол.

Максим взялся ей помогать, Наталья Борисовна занялась внуком. Анатолий Семенович устроился на диване и наблюдал за всеми.

— Максим, ты не представляешь, как я рад встрече с потомком! — радостно сообщил он проходящему мимо Максиму.

— Да, так рад, что чуть все не испортил! — заметил Максим.

— Да ладно тебе, зануда! А вообще, сын, ты молодец! Ты долго искал, но, по-моему, нашел то, что надо! Хотя я в тебе и не сомневался, все-таки ты мой сын!

За обедом во главе стола в компьютерном кресле, между подлокотниками которого был натянут ремень, восседал Мотя. Разговоры были только о нем. Наталью Борисовну интересовало все, что касалось ее внука.

— Бабушка, какая ты у нас любопытная! — смеялся Максим.

— Ба? — спросил Мотя, услышав знакомое слово.

Наталья Борисовна просто растаяла от удовольствия, а Анатолий Семенович тут же взялся учить с Мотей новое для него слово «дед», но еще успевал нахваливать и Машины блюда.

— Правда, Маша, все очень вкусно, — поддержала мужа и Наталья Борисовна.

— Ну что вы! Я два года не готовила, немного отвыкла, — смутилась Маша. — А готовить люблю.

За чаем обстановка стала еще более непринужденной.

— Почему я никогда не ел таких слоек с начинкой?! — возмущался Анатолий Семенович.

Все смеялись, а Маша, заметив, что малыш трет глазки, решила уложить его спать. Лекарство ему дала бабушка, отваром шиповника напоил дедушка.

— Вот и состоялось твое знакомство с родственниками, — улыбалась Маша, поглаживая сына по спинке. — Ты спи, радость моя, и выздоравливай поскорее.

Убедившись, что малыш уснул, она вернулась в гостиную, где на диване сидели родители.

Увидев, что Максим убирает посуду, решила помочь ему.

— Смотри, — тихо шепнул ей Максим и глазами показал в сторону дивана.

Родители на цыпочках, друг за другом крались в комнату, где спал Мотя. Максим усмехнулся, но ничего им не сказал.

— Маш, мы заставили тебя поволноваться. Ты прости нас, но это было неизбежно. Я еще ничего не сказал родителям о том, какое решение мы с тобой приняли. Пусть поживут немного в идиллии. Кстати, пойдем глянем одним глазком на святое семейство, — улыбаясь предложил он.

Стараясь не шуметь, они подошли к открытой двери и замерли, пораженные увиденной картиной: родители на коленях стояли по обе стороны кровати, на которой спал их внук, и неотрывно смотрели на него.

— Как ты думаешь, стоило нам ради такого момента приезжать в Москву? — тихо спросил Максим. — А здорово мама придумала про золотого мальчика. Родная моя, спасибо тебе за настоящего маленького принца. — Он прижал Машу к себе, поцелуем украв улыбку с ее губ. — Теперь я знаю, что такое счастье…