Семь лет между нами

38 Призраки

Мы поцеловались в последний раз, прежде чем часы на микроволновке перевернулись на пять, и он пробормотал, что ему пора уходить. Он сказал моей тёте, что выйдет в четыре, но уже задержался на час, а ещё ему предстояло отработать вечернюю смену и добраться до своей новой квартиры.

— Я поверил тебе на слово и заставил друга переехать в город вместе со мной. Помнишь, того, что дал мне рецепт фахитас? Мы снимаем квартиру в Вилладже.

Значит, теперь он будет жить в совершенно противоположной стороне от меня, как минимум на следующие семь лет, над греческим рестораном в Гринпойнте, пока не переедет в квартиру моей тёти.

— Думаю, у вас всё получится, — ответила я, с трудом сдерживая улыбку.

— Да? Ладно, поверю тебе на слово.

Мы постояли в дверях ещё мгновение, неловко переминаясь с ноги на ногу. А потом я положила ладони ему на грудь и подтолкнула назад.

— Иди, — сказала я. — Мы ещё увидимся.

— Я буду таким же красавцем, как сейчас? Или начну лысеть? Ох, только бы не лысеть.

Я засмеялась и снова подтолкнула его.

— Иди.

— Ладно, ладно, — усмехнулся он, поймал моё запястье в последний раз, поцеловал мне ладонь и посмотрел так, будто хотел запомнить меня навсегда. — Увидимся через пару лет, Лимон. Обещаешь?

— Обещаю… и, Айван?

— Да?

— Прости.

Он нахмурился.

— За что?

Но я только улыбнулась, немного смущённо, чуть грустно. Потому что когда я встречу его снова, буду слишком занята тем, чтобы тосковать по тому, кем он был, и не замечу, кем он стал. Он действительно увидит меня, но вот увижу ли я его…

Вот и всё. Последний момент — моя рука в его ладони, солнечный свет, застывший в окне, такой густой и неподвижный, каким бывает только в августе, переливающий его волосы оттенками рыжего и золотого.

Я думаю, что люблю тебя, хотела сказать я. Но не этого Айвана.

Он поцеловал меня в последний раз, на прощание, и ушёл ловить такси, в которое в итоге сядет вместе с девушкой, не до конца понимающей, кем хочет быть, и не разберётся в этом ещё много лет. Они перекинутся парой фраз, он узнает её маленький секрет, а потом они попрощаются в Вашингтон-сквер парке.

Дверь закрылась, и я почти ожидала, что квартира тут же выкинет меня обратно в настоящее. Но на кухне было тихо, голуби ворковали за окном, и я просто стояла, закрыв глаза, задержавшись ещё на один-единственный миг в том времени, когда моя тётя была жива.

Когда она умерла, я думала о том, каково было бы всё бросить и уехать. Убежать наперегонки с горем и посмотреть, кто окажется быстрее. Но на самом деле, убежать было невозможно.

Я скучала по ней каждый день. Скучала так, как ещё не могла понять, и так, как не пойму ещё много лет. Скучала с этой глубокой тоской, похожей на сожаление, хотя мне было не в чем себя винить. Она никогда не хотела, чтобы кто-то видел монстра, сидящего у неё на плече, и потому прятала его. А когда, наконец, взяла его за руку, это разбило нам сердца.

И продолжало разбивать. Всем, кто её знал. Снова и снова.

Это была такая боль, которую нельзя исцелить красивыми словами и добрыми воспоминаниями. Это была такая боль, которая существовала только потому, что когда-то существовала она. И я несла её в себе — и боль, и любовь, и тот ужасный, ужасный день. Я научилась с этим жить.

Иногда те, кого ты любишь, покидают тебя на середине истории.

Иногда уходят, не попрощавшись.

А иногда остаются — в мелочах. В напеве мюзикла. В запахе их духов. В звуке дождя, в жажде приключений, в том странном чувстве, которое накатывает между одним аэропортом и следующим.

Я злилась на неё за то, что она ушла, и любила её за то, что осталась так долго, как только могла.

И я бы никогда не пожелала этой боли никому.

Я прошлась по её квартире в последний раз, вспоминая все те ночи, что провела на её диване, все утренние завтраки с яичницей, следы лака для ногтей на дверном косяке, которыми она отмечала мой рост, книги в её кабинете. Я провела пальцами по корешкам — полным лиц, с которыми мы встречались, и историй, которые мы слышали.

Из всех людей, всех переживаний, всех воспоминаний, которые соткали меня из любви.

Я услышала, как открылась дверь, и вышла из её кабинета. Неужели Айван что-то забыл?

— Айван, если ты опять забыл зубную щётку…

Мой голос затих, когда я увидела женщину в дверном проёме кухни. Она была в дорожной одежде.

Она уронила сумки, на её лице сначала мелькнуло недоумение, а потом — изумление. Затем она улыбнулась, ярко, ослепительно, и раскинула руки.

Моё сердце сжалось от горя, радости и любви.

Такой огромной любви к этому призраку, который был моим.