Семь лет между нами

39 Я знала тебя тогда

Я села на одну из скамеек перед картинами Ван Гога с фляжкой вина и тремя своими лучшими подругами. Мы передавали её по кругу, отпивая по глотку, пока они пели мне «С днём рождения» и вручали подарки.

Романтическая книга от Джульетты:

— Это последняя книга Энн Николс! Я получила её раньше всех, никому не говори.

А Дрю и Фиона подарили мне элегантный и очень красивый чехол для паспорта.

— Потому что тебе пора им пользоваться, — сказала Фиона с улыбкой.

Я обняла их всех, благодарная за таких друзей. За тех, кто был рядом, даже когда мне это не было нужно, и за тех, кто бежал ко мне, когда было. Обычно мы отмечали дни рождения в нашем любимом винном баре в ближайшую к дате среду — так праздновали все. Но они знали, что в эту среду я пойду в Метрополитен-музей, потому что у меня день рождения, а я, как и мои родители, человек привычки. Они подкараулили меня прямо на ступенях, совершенно неожиданно. Я думала, что не увижу Дрю и Фиону ещё как минимум неделю, но они привели с собой Пенелопу, которая, на удивление, мирно дремала в слинге у Дрю на груди.

Когда-то мы с тётей всегда заходили к Ван Гогу перед нашими путешествиями. Но в этом году поездки не было. И всё же было приятно просто прийти, сесть, как в студенческие времена, выпить немного вина и послушать, как мои подруги обсуждают искусство, словно хоть что-то в этом понимают.

— Мне нравится эта рама, — сказала Джульетта. — Она такая… строгая.

— Думаю, это махагон, — предположила Фиона, но тут Пенелопа Грейсон Торрес издала звук, который явно что-то означал для Фионы. Она тут же забрала малышку у Дрю и сказала: — Мне нужно найти туалет. Дрю?

— Кажется, он в той стороне. Мы скоро вернёмся, — добавила Дрю, вставая вместе с женой.

— Не торопитесь, — ответила я, и они ушли.

Джульетта схватила чей-то забытый музейный план и сказала, что давно здесь не была.

— Тебе стоит прогуляться. Я столько раз сюда приходила, что, кажется, уже наизусть выучила все таблички.

Это прозвучало как отличная идея, и она отправилась в крыло Сэклера, оставив меня одну.

Наконец-то в тишине, окружённая туристами, я устроилась на скамейке и подняла глаза на Ван Гога, стоявшего рядом с другими художниками-постимпрессионистами той эпохи, Гогеном и Сера. Хотя люди старались ходить потише, их шаги всё равно гулко разносились по паркету.

Я закрыла глаза, выдохнула и… мне вдруг стало невыносимо не хватать тёти.

Она всегда говорила, что любит работы Ван Гога. Может, поэтому и я их люблю. А зная теперь то, чего не знала раньше, я задумывалась: вдруг её притягивали не сами картины, а что-то большее? Может, ей нравилось, что он создавал прекрасное, даже не осознавая собственной ценности. Может, ей была близка идея того, что можно быть несовершенной, но всё равно любимой. Может, она чувствовала родство с человеком, который всю взрослую жизнь боролся с собственными демонами.

Последними словами Винсента Ван Гога были: «La tristesse durera toujours». (Печаль будет длиться вечно.)

И это не было ложью. Была печаль, было отчаяние, была боль. Но было и другое. Смех, радость, облегчение. Любовь не бывает без потерь, а потери не бывают без любви. Я решила думать, что тётя жила именно ради этого. Ради всего света и счастья, что находила в тенях всего, что её мучило. Она жила, потому что любила. Она жила, потому что была любима. И какой же прекрасной жизнью она нас одарила.

Я не заметила, как вернулась Дрю, пока она не прокашлялась. Её руки были спрятаны за спиной, как будто она что-то скрывала. Фионы рядом не было.

— Прости, — сказала она. — Я не хотела отдавать тебе это при всех…

— Что это? — спросила я.

— Очень надеюсь, что ты на меня не рассердишься, но… — Она протянула мне небольшой свёрток. — Когда ты это выбросила… я вытащила его из мусора. Всё думала, когда будет подходящий момент вернуть тебе. Но, наверное… его никогда не бывает.

Это была та самая посылка от тёти, что потерялась на почте. Та, что я выбросила.

Я провела рукой по знакомому почерку.

— Прости, если ты злишься, но…

— Нет. — Я моргнула, пытаясь прогнать слёзы. — Спасибо. Я пожалела, что выкинула её.

Дрю улыбнулась.

— Хорошо. — А потом наклонилась и обняла меня. — Мы тебя любим, Клементина.

Я обняла её в ответ.

— И я вас люблю.

Она поцеловала меня в щёку и уже собиралась уйти, но я остановила её.

— Ты получила ответ? Насчёт Джеймса Эштона?

А вдруг я всё испортила? Я боялась спросить это вслух, потому что так и не узнала, чем в итоге закончился этот аукцион. Кажется, он должен был завершиться сегодня. Скорее всего, он выбрал Faux или Харпер, или…

Глаза Дрю засветились радостью, и она кивнула с улыбкой. Сев на край скамейки, она крепко взяла меня за руки и сказала:

— Мы выиграли! Я узнала об этом прямо перед тем, как мы пришли тебя поздравить.

Я почувствовала, как с плеч спадает напряжение.

— Вы его получили.

— У нас ещё есть несколько деталей в контракте, но он теперь наш.

— Твой, — поправила я.

Её улыбка чуть угасла.

— Strauss & Adder будет уже не таким без тебя.

— Он будет таким же хорошим. И он засияет с тобой, я уверена.

Она оживилась.

— Ты права, и ты должна сказать это громче.

Я послушалась. Встала, указала на Дрю и громко объявила:

— Внимание, все!

Дрю побледнела.

— Нет, стой, прекрати…

— Прошу всех поаплодировать Дрю, самой заботливой, самой замечательной редакторке, которую вы когда-либо встретите! — прокричала я, пока Дрю пыталась меня заткнуть и силой усадить обратно. Смотрительница в зале взглянула на меня устало. — И она только что выиграла на аукционе книгу своей мечты!

Раздались редкие хлопки, пока Дрю тянула меня обратно на скамейку, пылая от смущения.

— Тише! Прекрати! Ты что, хочешь, чтобы нас отсюда выгнали?

Я рассмеялась и пообещала:

— Я буду отмечать каждую хорошую новость, что случится с тобой.

Смотрительница, которая уже начала к нам приближаться, взвесила свои силы, махнула рукой и вернулась к двери.

— Ты просто наказание, — сказала Дрю.

— Ты меня любишь.

— Люблю, — согласилась она, и её взгляд снова упал на свёрток. — Найди нас, когда закончишь?

— Обещаю.

— Хорошо, — сказала она и ушла, догоняя Фиону.

Когда она исчезла и в галерее вновь воцарилась тишина, я посмотрела на свёрток, лежавший рядом на скамейке. Он был маленьким, размером примерно с открытку — не удивительно, что мог затеряться. На нём стояло полдюжины таможенных штампов, рассказывающих о долгом и непростом пути. Казалось невероятным, что он в итоге нашёл дорогу обратно ко мне, но вот он здесь.

Я провела пальцами по коричневой упаковке и наконец разорвала её.

Это был путеводитель — по Исландии. Ævintýri Bíður Ингольфура Сигурдссона. Когда я забила его в переводчик, вышло: Приключения ждут.

А внутри лежало письмо:

«Для планирования нашей поездки в следующем году! Я нашла эту книгу в милом маленьком букинистическом магазине в Кентербери, Англия.

С любовью, А.»

Мои губы дрогнули, и глаза заслезились. Она планировала эту поездку, даже если в конце концов так и не решилась отправиться.

Я сложила письмо и спрятала его обратно в книгу — в путешествие, которое никогда не состоится. И снова посмотрела на Ван Гога.

Я никогда не узнаю, хотела ли она уйти или это вышло случайно. Но я решила верить, что в каком-то другом мире мы с ней садимся в самолёт в Исландию: она в своём небесно-голубом дорожном пальто, с волосами, аккуратно убранными под платок, с планшетом, загруженным любовными романами. А я рисую сцены из Ævintýri Bíður.

Мне нравилась эта история. Она была хорошей.

Но и эта тоже. Чуть грустнее, но моя. И пусть Исландии в планах больше нет — приключения всё ещё ждут.

Я открыла первую страницу, достала карандаш и начала набрасывать эскиз семьи с маленьким ребёнком, сидящей напротив. Девочка держала родителей за руки и тянула их от одной картины к другой, пересчитывая птиц на каждой. Если на картине не было птицы, она радостно заявляла:

— Ни одной! — и бежала дальше.

Разумеется, я пририсовала за её спиной целую стаю голубей.

Наверняка мои друзья сейчас тащили друг друга по музею, рассматривая доспехи, сфинксов и Рембрандта, а я сидела, позволяя сердцу выплеснуться на бумагу.

Я не заметила, когда рядом со мной кто-то сел, пока девочка не подбежала к нему и не спросила:

— А ты любишь птиц?

— Большинство, — ответил он тепло. — Хотя я всё ещё не уверен насчёт голубей.

— А я обожаю голубей! — ахнула она и обернулась к родителям. — Мам, пап, давайте теперь считать голубей!

И потащила их в следующий зал, который, как я знала, был полон картин с птицами.

Мужчина рядом наклонился вперёд, положив руки на колени, и посмотрел на картины. На нём была мягкая лавандовая рубашка с закатанными рукавами, обнажавшими татуировки — хаотично разбросанные по коже, словно случайные мысли. Я бросила на него взгляд…

— Айван?

Я произнесла его имя почти шёпотом, боясь ошибиться. Он выглядел не так опрятно, как раньше: его каштановые кудри были растрёпаны, рубашка слегка помялась.

Но когда он посмотрел на меня, с этими прекрасными, прозрачными серыми глазами, я вдруг поняла, как бы их нарисовала. Оттенками чёрного и белого, кремового и золотого, с мягкими переливами синего.

А потом он улыбнулся — той самой кривоватой улыбкой мужчины, которого я встретила в маленькой квартирке на Верхнем Ист-Сайде, где время сталкивалось само с собой, как встречные волны.

Я уже открыла рот, чтобы поздравить его с тем, что он выбрал Дрю — единственный правильный выбор, — стараясь, чтобы мои слова прозвучали как можно более саркастично и игриво, скрывая за этим сожаление, трещины надвигающегося разрыва…

Но он сказал:

— С днём рождения, Лимон.

— Что? — Я вздрогнула.

Он поднял маленький букет подсолнухов.

— С днём рождения.

Я нерешительно взяла цветы. Он помнил мой любимый цвет. Конечно, помнил, потому что он всё ещё был тем же человеком — внимательным и добрым. Каким всегда был. Всё менялось, но что-то оставалось неизменным.

— Прости, — сказала я. — Мне не стоило тогда ничего говорить. Особенно на твоём открытии.

— Возможно, — ответил он, сцепив пальцы.

Мы замолчали, глядя на картины. Вокруг текла река туристов, галерея наполнялась приглушённым шумом голосов.

— Как ты узнал, что я буду здесь? — наконец спросила я.

Он взглянул на меня сбоку.

— Ты сама сказала. Каждый день рождения.

Он тихо рассмеялся.

— Ты даже не представляешь, сколько раз я подумывал прийти каждый год. Просто сесть рядом с тобой. Гадая — может быть, ты меня узнаешь.

— Парня из такси? — спросила я.

Он кивнул.

— Но мне всегда не хватало смелости. А потом ты вошла в тот кабинет на встречу по книге…

Он цокнул языком, покачал головой.

— Я так старался выглядеть крутым перед тобой.

— Удалось. Может, даже слишком, — добавила я.

Он усмехнулся и повернулся ко мне.

— Не хочешь поужинать со мной? Я знаю одно место в Нохо. Оно немного изменилось за последнее время.

— Не знаю… А оно хорошее?

— Достойное, — ответил он, а потом, немного подумав, добавил: — Надеюсь.

Я не смогла сдержать улыбку.

— Ну что ж, тогда нам стоит проверить, — сказала я.

Он встал и протянул мне руку, и когда я взяла её, внутри закрутилось знакомое волнение — такое же, как когда я мчалась за тётей по терминалу аэропорта, быстрая, запыхавшаяся, с кружащимся миром вокруг.

Это было чувство чего-то нового.