Сезон любви на Дельфиньем озере

10. ДЕВОЧКИ ТЕРЯЮТСЯ В ДОГАДКАХ

Меня разбудили лучи солнца, через распахнутую дверь пробравшиеся ко мне на кровать и ослепившие меня сквозь сомкнутые веки. Я открыла глаза — и застонала. Голова раскалывалась. Я дотронулась до макушки — там под спутанными волосами я обнаружила шишку, очень болезненную на ощупь.

Постепенно ко мне вернулась память о событиях вчерашнего вечера. Я очнулась на берегу от того, что кто-то вылизывал мне лицо. Этот «кто-то» оказался Тошкой. Потом надо мной склонились смутно знакомые лица, и я услышала голос Ники:

— Она приходит в себя… Как ты думаешь, здорово она нахлебалась воды?

— По-моему, ничего страшного… — Это была уже Вика.

После все снова куда-то уплыло, все вокруг покачивалось, как на волнах, пока до меня вдруг не дошло, что это я покачиваюсь в руках Алекса… Что было потом?

Болела не только голова; у меня было такое чувство, что на мне всю ночь плясали черти — уж не свита ли Нептуна? С большим трудом мне удалось сесть, и тут в дверях появилась Вика. Мне она показалась свежей, как только что протертое стеклышко.

— Слушай, правда, что меня вчера Апекс нес на руках, или мне это только почудилось? — спросила я ее вместо приветствия.

— Да, он совершил героический поступок — он тебя нес и даже донес, хоть и шатался. Тебе повезло намного больше, чем Любе. Ее поднял Витюша, но явно не рассчитал своих сил и уронил прямо в заросли держиморды! Ты бы слышала ее вопли!

Я захохотала вместе с ней, но тут же схватилась за голову.

— Да, кстати, как это тебя угораздило так стукнуться головой?

Я не успела ответить, потому что в домике появилась Ника — прямо с кухни. Да здравствует красота! Вид у нее был слегка помятый, но это ее ничуть не портило.

— На завтрак никто не явился, кроме Максима и Миши Гнеденко, — сообщила она. — А я-то так старалась — сварила жиденькую манную кашу!

Лагерь с трудом просыпался после вчерашнего. Головная боль мучила отнюдь не только одну меня. Но животные хотят есть, животные должны находиться в чистых бассейнах — и пусть со стонами и кряхтеньем, люди принялись за свои обязанности. Ника сказала, что видела Ванду, она уже успела поработать с Асей, при этом ей помогал Вадик. Ни Витя, ни Алекс пока не показывались.

Ника с Викой вдвоем набросились на меня, требуя объяснений по поводу вчерашнего происшествия, но я попросила их сначала рассказать, что случилось после того, как я потеряла сознание. Оказывается, подруги после танцев слегка задержались в своей хатке, в очередной раз переодеваясь и отыскивая полотенца, и появились на берегу как раз в тот момент, когда Тошка в лучших традициях лабрадоров-спасателей вытаскивал меня за волосы на берег. Сначала они подумали, что это просто игра, потом — что я была слишком пьяна и потому не удержалась на ногах и неудачно упала в воду. Но я долго не приходила в себя; в какой-то момент, когда они поднимали мне голову, я громко застонала, и они при свете фонарика разглядели, что в волосах у меня кровь. Тогда они решили позвать на помощь кого-нибудь из мужчин, но тут к ним сам подошел искавший меня Алекс. Меня тут же без лишнего шума перенесли в мой домик, и со мной остались Вика и Тошка. Вика обработала мне рану на голове и посидела со мной до тех пор, пока не убедилась, что я погрузилась в нормальный сон.

Я подозревала, что в эту развеселую ночь ей так или иначе веселиться особенно не пришлось, и поэтому это не было с ее стороны большой жертвой.

— Так где и когда ты так ударилась? Алекс очень удивился, когда я ему показала твою голову; он сказал, что это выше его разумения, что он не видел тебя каких-нибудь пять минут — и ты была тогда в абсолютном здравии. Впрочем, сам он, надо сказать, был хорош…

Но тут я прервала Вику, с ужасом спросив:

— А кто меня вчера раздевал? — Наши отношения с Алексом зашли еще не настолько далеко, и я предпочла бы, чтобы он снимал с меня одежду тогда и только тогда, когда для этого настанет время.

— А ты разве не помнишь, как Алекс распутывал на тебе тесемки от купальника? — сказала Ника с самым невинным видом, но Вика меня пожалела:

— Не бойся, он был в таком состоянии, что вряд ли мог самостоятельно расшнуровать кроссовки. Он только положил тебя, мокрую, на постель, и мы тут же отправили его отсыпаться. Купальник мы стянули с тебя сами.

Немного успокоившись, я прочнее уселась на кровати, чтобы она не плыла подо мною, и обратилась к подругам:

— А теперь я вам расскажу все, что помню.

Но сначала скажите мне, сколько лет мы знакомы?

— Кажется, десять, — удивленно ответила Вика.

— Нет, пожалуй, скорее девять, — поправила ее Ника. Она сидела на свободной кровати, жевала травинку и смотрела куда-то вдаль, как будто видела своим мысленным взором то, чего не могли видеть мы. Чувствовалось, что если телесно она сейчас здесь, то, по крайней мере, половина ее существа осталась в прошедшей ночи. В другое время я бы ей позавидовала.

— За эти десять или девять лет был хоть один случаи, чтобы я во время пьянки потеряла голову или попала в какую-нибудь заварушку?

Они согласились со мной, что такого случая припомнить не могут. Это действительно правда — сколько бы я ни пила, я всегда контролирую себя. Мне может быть весело, мне может быть грустно, у меня может кружиться голова, ноги могут меня не держать, но при этом я всегда сохраняю способность ясно соображать. Иногда я себя за это просто проклинаю — как только что-нибудь случается, я немедленно прихожу в себя и делаю все, что должен делать единственный трезвый человек в подвыпившей компании: развожу повздоривших по пьяному делу, утешаю несчастных, отпаиваю кофе тех, кому необходимо как можно быстрее протрезветь.

— Так вот, мы с Алексом танцевали, я дурачилась, делала вид, что не стою на ногах, но на самом деле я все прекрасно соображала и все помню — до самого последнего момента. Когда все решили идти на море, мы с Алексом направились в пятихатки — за полотенцем. Там мы немного задержались…

— Потому что не могли найти полотенце? — с понимающей улыбкой осведомилась Ника.

— Да, потому что мы не стали отыскивать фонарик, а в темноте неудобно заниматься поисками чего-либо, зато удобно заниматься совсем другими вещами… Впрочем, не будем об этом. Когда мы с ним пришли на пляж, веселье было уже в полном разгаре. Помню, что Ляля предложила купаться нагишом — я еще очень удивилась, от нее я этого не ожидала. Мы с Алексом вошли в воду одними из самых последних, мне кажется, что никого на берегу позади нас не оставалось. Когда мы сделали несколько шагов, то раздались крики, что пропал Саша Ивановский… Кстати, раз вы мне ничего про него не говорите, значит, с ним ничего не случилось?

— Разве с ним может что-нибудь случиться? Славик рассказал мне, что Саша-толстый захотел привлечь к себе внимание и решил исчезнуть — проплыть под водой к каракатице и спрятаться там, но не смог хорошенько занырнуть — его жир намного легче воды. Его тут же обнаружили, — ответила Ника.

— Слава Богу. Так вот, Алекс отпустил мою руку и поспешил вперед, а я немного отстала. Я была в море уже по пояс, когда кто-то ударил меня сзади по голове…

— Ударил по голове? — Вика и Ника выдохнули одновременно как по команде.

— Да, ударил по голове. Иначе каким образом могла появиться у меня эта шишка? Давайте рассуждать вместе. Если бы я упала уже в воде, то никак не могла бы стукнуться с такой силой о камень — вода смягчает удары. Разве что можно сильно разбиться во время шторма, но море вчера было абсолютно спокойное. Тем более что, как вы говорите, кожа на макушке была рассечена и шла кровь…

— Может быть, ты упала еще на берегу? — Ясно было, что Ника задает этот вопрос чисто по инерции: уж очень неожиданно прозвучало мое заявление.

— Если бы я упала и ударилась головой на берегу, то я уже не в силах была бы войти в воду. Да это и нереально. Вспомните: Алекс подтвердил вам, что я была в абсолютном здравии. Мы с ним не расставались практически целый вечер до той минуты, как все бросились искать Сашу-толстого. С другой стороны, вы обе видели, как Тошка вытащил меня на берег. Я не успела наглотаться воды — значит, он подхватил меня чуть ли не в то самое мгновение, как я упала. Мое последнее воспоминание перед тем, как я потеряла сознание, — это резкая боль в затылке.

После этого — провал, и дальше, когда я частично пришла в себя, я почувствовала, как Тошка вылизывает меня, и услышала и увидела вас. Я признаю, что все, что было после удара, мне вспоминается очень смутно: и ваши разговоры, и то, как меня нес Алекс…

— Наверное, у тебя было небольшое сотрясение мозга, — сказала Ника, а Вика согласно кивнула.

— Но в одном я уверена точно: кто-то меня ударил, и этот «кто-то» явно желал мне зла, скорее всего — моей смерти. Ведь если бы не сэр Энтони, меня вряд ли бы скоро хватились. Предположим, меня через несколько минут стал бы разыскивать Алекс, но все равно прошло бы много времени, прежде чем на меня бы наткнулись, и к тому моменту я бы уже давно захлебнулась. Проще говоря, я бы утонула, и нашли бы мой хладный труп. Конечно, все бы решили, что это несчастный случай. Интересно все-таки, кому я помешала?

— Есть еще и другой вариант: кто-то, играя, случайно бросил камень — и этот камень точно так же случайно попал в тебя, — выдвинула предположение Ника; впрочем, мне показалось, что она сама в него не слишком верит.

— Может быть, — согласилась я. — Только этот камень попал в меня сзади. Кто-то должен был быть у меня за спиной. Между тем мы с Алексом вошли в воду последними.

Значит, кто-то — специально ли, случайно ли — вернулся к берегу и то ли прицельно ударил меня камнем, то ли случайно швырнул его и попал в меня. Однако, когда вы появились на пляже, все уже были далеко от берега — кроме меня и Тошки, разумеется.

Тут нас прервали: во всей своей красе в домик ворвался герой вчерашней ночи — Тошка, а вслед за ним появилась и его хозяйка. К сожалению, местная акустика сыграла с нами злую шутку, и по мрачному виду Ванды, по ее перерезанному морщинкой лбу было ясно, что она слышала наши последние слова. Она потребовала, чтобы ее поставили в известность обо всем, о чем тут говорилось, и пусть и нехотя, но мы вынуждены были подчиниться. Мне совсем не улыбалось ее пугать, но пришлось — слишком многое из нашего разговора она услышала. Моя тетя помрачнела еще больше и стала непохожа на себя — настолько не идет ей суровое, замкнутое выражение лица. Мы замолкли, но Ванда заставила нас продолжить разговор:

— Ну и кто, по-вашему, мог ударить Танечку?

Вика облизала пересохшие губы, но я ее опередила:

— Я думаю об этом все время, с того самого момента, как проснулась. Кому я могла помешать? Вроде бы у меня нет врагов. Вообще-то, наверное, есть, думаю, многие мои конкурентки еще по спорту были бы в ту пору не прочь утопить меня, но в дельфинарии — кто может не любить меня в дельфинарии?

— Пожалуй, тут ты оторвалась от реальности, — рассудительно произнесла Ника. — У тебя и здесь есть недоброжелатели, но это не значит, что тот, кто тебя не любит, готов тебя убить. Тебя не любит, например, генеральская дочка Люба, но она не любит всех нас, женщин, которые умеют нравиться мужчинам. А ты ей особенно неприятна — я имела возможность наблюдать, какими глазами она следила за тобой и Алексом, когда вы с ним сидели в обнимку у костра.

— В этом случае Люба как раз абсолютно чиста: за секунду до того, как я потеряла сознание, я слышала, как ребята с размаху бросили ее в воду. Точно так же и Саша Ивановский, который имеет повод меня ревновать, отпадает сам собой: он в это время плыл к каракатице.

— Ивановский — это несерьезно, — вставила Вика. — Он каждый год в кого-нибудь влюбляется, страдает, но ни разу ему еще не отвечали взаимностью. В прошлом году он был влюблен в ветеринаршу Люсю из Краснодара. Вот кто действительно страдал: он каждый вечер приходил к ней в гости, а ей было неудобно его прогнать! Но на самом деле он парень добрый и не обидит и мухи.

Я тоже была в курсе этой истории с ветеринаршей. Мало того, что Ивановский преследовал ее своим вниманием, он еще и сочинял для нее серенады.

Я имела счастье слышать отрывки из этих бессмертных произведений — он их напевал монотонным голосом, аккомпанируя себе на гитаре двумя пальцами:

И так до бесконечности. Бедная кубаночка!

— Вернемся к слабому полу, — продолжала Ника. — Давай признаем, Таня, что ты умеешь создавать себе врагов среди женщин. Тебя не очень любит Эмилия…

— Она нас всех не очень любит…

— Но ни я, ни Вика не говорили ей, что она неправильно обращается со своим собственным мужем. А Анна Николаевна — как я понимаю, у тебя как раз вчера была с ней стычка…

Тут Ванда вышла из глубокого раздумья, в которое была погружена, и прервала нас:

— О чем вы, девочки, говорите? После того как стемнело, мы, те, кто постарше, продолжили застолье наверху у Эмилии, там были и Вертоградовы, и Ромашовы, и Лапин, и Феликс Кустов, и даже сама госпожа Сверчкова, которую просто не осмелились не пригласить.

Мы очень хорошо посидели — и никто не отлучался из-за стола на время, достаточное, чтобы спуститься на пляж, попытаться убить Татьяну и снова подняться наверх.

— Вот видите, наши первые подозреваемые отпали сами собой, — продолжала свои рассуждения Ника. — В любом случае не любить — это вовсе не означает быть готовым на смертоубийство. Мы ищем человека, который имел бы и достаточно серьезный повод для покушения на Татьяну, и возможность осуществить свое намерение вчера вечером. Как видите, у тех, кому наша Таня больше всех не нравится: у Любы, Эмилии и Анны Николаевны, — стопроцентное алиби.

— А почему вы думаете только о женщинах? Есть, например, Нарцисс, которого никто здесь не любит и у которого есть повод меня ненавидеть.

— Да, если вспомнить, как ты с ним тогда расправилась на пляже… — подхватила мою мысль Ника.

— И не только на пляже. Вчера вечером я над ним всласть поиздевалась. — И я поведала моим внимательным слушательницам про эпизод с булавкой.

— И все равно это не причина для того, чтобы лишить человека жизни, — заговорила долго молчавшая Вика. — Вы, девочки, рассматриваете только очевидное.

Но ни оскорбленное достоинство, как у Нарцисса, ни бабская зависть — еще не повод для такого серьезного дела, как убийство…

— Вспомнила! — Я даже подскочила на постели, но, охнув, схватилась за голову и опустилась обратно. — Есть человек, который меня действительно ненавидит. Это Лиза, последняя любовница Сергея. Вы бы видели, как она на меня смотрела наутро после того, как нашли его тело! Всем уже, по-моему, известно, что последний в его жизни вечер он провел со мной. А если кто-нибудь видел, как мы с ним целовались у ворот биостанции под фонарем, и рассказал ей, то у нее более чем достаточно поводов для убийства! Ревность, ненависть, месть… Я достаточно хорошо изучила Сергея за время нашей совместной жизни и уверена, что это вполне в его характере — занимаясь с женщиной плотской любовью, тут же рассказывать ей о своем необыкновенном чувстве к другой… Как видите, здесь мотив налицо.

— Может быть, в этом случае ты и попала в точку, — отреагировала на мои слова Вика, переглянувшись с Никой. — Но, насколько я помню, Лиза ушла на озеро сразу после официальной части.

— Но кто ей мог помешать вернуться вечером, чтобы попробовать отомстить?

— Каким образом? По берегу вечером никто не ходит — в темноте это невозможно, да и погранцы поймают…

Поймают они, впрочем, и одинокого пешехода, который в это время пойдет по верхней дороге. — Ника, кажется, взяла на себя роль вечно во всем сомневающегося Фомы-неверующего.

— Мне кажется, миниатюрная женщина, если она пойдет, не зажигая света и стараясь не шуметь, имеет все шансы проскочить незамеченной. Тем более что вчера на всем побережье наверняка не было ни одного трезвого человека, и погранцы — не исключение.

— О чем мы с вами спорим? — вмешалась Вика. — В первую очередь надо узнать, была ли Лиза на глазах у тренеров вчера вечером на озере или нет. Об этом вполне можно расспросить Колю Антонова. Впрочем, Таня, ты, кажется, была дружна с Малютиным — почему бы тебе не сходить туда и не поговорить с ним?

Не сговариваясь, мы решили, что не стоит пока выносить сор из избы. О том, что со мной вчера случилось что-то необычайное, знали только девочки и Алекс, да теперь еще и Ванда. Во время всеобщего веселья никто и не заметил, как Тошка вытащил меня на берег и как потом с помощью Алекса меня унесли в домик, а если и заметил, то не обратил внимания. Если все, что со мной произошло, — случайность, то пусть так и останется случайностью. Если же кто-то намеренно пытался лишить меня жизни, то у нас недоставало фактов, это подтверждающих. Предположим, я захотела бы рассказать об этом Максиму (Рахманов был в Москве). Что я ему скажу?

Что во время ночного купания кто-то меня пытался прикончить — и приведу в качестве доказательства ссадину на голове? В лучшем случае он сочтет все это моими пьяными бреднями. И к тому же это не улучшит мою репутацию.

— Чего уж говорить о наших репутациях, эта тема может заинтересовать разве что Анну Николаевну, — засмеялась Ника. — Здесь все нас знают как облупленных. У Ашуко, наверное, есть какое-то чудесное свойство — как только люди сюда попадают, то немедленно забывают, что в Москве у них кто-то остался; здесь все мужчины холостые, а женщины свободны. Волшебство, да и только!

Наверное, мы были слишком молоды и влюблены, чтобы долго размышлять о серьезных и, главное, мрачных материях. В такой солнечный день просто не верилось, что кто-то может вынашивать злые замыслы. Гораздо проще было поверить в то, что все это всего лишь нелепая случайность.

Впрочем, у Ванды было особое мнение. Она слушала нас молча, сохраняя на лице недовольную мину. Хотя, присмотревшись повнимательнее, я поняла, что это было не неодобрение, а что-то другое, как вскоре выяснилось, элементарный страх, страх за меня, глупенькую.

— Девочки, вы рассуждаете обо всем этом как-то чересчур легкомысленно. Я не верю, что кто-то из живущих на биостанции — я имею в виду живых — может угрожать твоей жизни, Таня.

Это, конечно, ерунда. Но вот камень, брошенный неизвестной рукой… Ты же сама, Таня, говорила, что между берегом и тобой никого не было.

— Я никого не видела, но это не значит, что в этом шуме и гаме да еще в полутьме никто не мог незаметно зайти мне за спину.

— Да никто и не заходил, все было не так! Вот вы, Ника, только что сказали: в Ашуко люди мгновенно забывают о существовании своих жен и мужей.

— Да, это все остается в какой-то другой жизни, другой плоскости, другом пространстве, — подтвердила Ника.

— Другой плоскости, другом пространстве… Может быть, это то пространство, где живые встречаются с ушедшими — и там духи помнят своих супругов?

Ванда, сев на своего любимого конька, воодушевилась, глубокая морщинка между бровями у нее разгладилась, глаза засверкали:

— Я прекрасно понимаю, что вы скептики и не верите в потусторонние явления. Но ведь известно, что, когда человек умирает, сгусток биоплазмы, его концентрированное биополе, остается и не сразу исчезает, а какое-то время существует и даже обладает некими материальными свойствами — при особых условиях. Например, если человек умер не своей смертью. Вот ты, Таня, всегда смеешься, когда вспоминаешь про мой дом с привидениями, а зря…

— Тетушка, родная моя, если я и похожа в твоих глазах на ту помещичью жену, которая, не успев овдоветь, вышла замуж за мельника, — за что тебе гран мерси — то неужели ты на самом деле считаешь, что дух Сергея мог материализоваться и позвать меня за собой в могилу? Тогда скорее бы он пришел не за мной, а за своей последней пассией…

— Право, Ванда Мечиславовна, — Вика в оторопи своей даже назвала мою тетку по имени-отчеству, — для такого предположения надо сделать слишком много натяжек…

— Пожалуйста, не перебивайте меня и дайте досказать до конца. Не слишком ли много совпадений: смотрите, в этом году Сергей два раза тонул — не утонул, зато в третий раз смерть в воде нашла его. Именно в воде. Я понимаю, Таня, что ты уже давно рассталась с Сергеем, что ты влюблена в своего Алекса, и слава Богу. Но Чернецов-то — или его дух, призрак, как хотите, так и называйте, — почему-то не порвал, не смог порвать связь с тобой! И вот ты снова входишь в водную стихию… а он — он решил предупредить тебя…

— Ничего себе предупреждение! — Я осторожно погладила свою макушку. Боль уже не отдавалась по всей голове, болело только ушибленное место — как всегда саднят синяки, когда на них нажимаешь, — к этому мне не привыкать.

— Может, это не предупреждение, а что-то большее, не знаю…

В любом случае мы столкнулись здесь с такими силами, которых мы не знаем и не понимаем. Я боюсь за тебя, Таня… Ты должна вести себя осторожнее.

— Как, Ванда? Не ходить в одиночку в «окно в Турцию», а только в компании девочек или Алекса?

«Окном в Турцию» назывался один из наших сортиров, стоявший на отшибе, на высоком берегу; в его деревянной стенке было вырезано окошечко в форме сердечка, из которого открывался великолепный вид на море и при незначительном напряжении воображения — на Турцию.

Воспользовавшись смущением Ванды, мы попробовали обратить все в шутку, но видно было, что все наши аргументы не поколебали убежденности моей тетушки с ее наивной, чуть ли не детской верой в сверхъестественное. Девчонки разбежались по своим делам, Ванда отправилась в лабораторию, захватив с собой Тошку, а я, пообещав ей, что примусь за работу, как только немного приду в себя — голова уже почти не гудела, — решила навести порядок в домике — и в мыслях тоже.

Меня всегда поражало, как долго и нудно приходится наводить порядок и как мгновенно так мучительно достигаемое состояние абсолютной убранности и помытости превращается в полнейший хаос! Стараясь не слишком сильно нагибаться, я принялась за дело.

Застелила постель, вымыла кружки из-под кофе, который заменил нам сегодня завтрак, попыталась разобраться в своей одежде… Это было труднее всего. Просто удивительно, я приехала с небольшим чемоданчиком, так откуда же у меня развелось столько тряпок! Причем все они в беспорядке валялись на свободной кровати — мокрые купальники вперемешку с полотенцами, юбка, побывавшая вчера в бассейне, и мое роскошное «вечернее» платье из черного китайского, разумеется, искусственного шелка с розочками, сильно пострадавшее во время вчерашнего праздника. Развесив полотенца и бросив все остальное в дальний угол, заменявший мне корзину для грязного белья, я принялась спасать платье. Булавки все, естественно, потерялись, но в районе талии материя была цела, всего лишь разошелся шов, и зашить его не представляло проблемы. Сложнее было с прорехами в юбке — следами от колючек; хотя меня и не роняли вчера в держиморду, тем не менее юбка выглядела так, как будто побывала в когтях у какого-нибудь игривого тигренка.

С трудом отыскав завалившуюся за тумбочку жестяную коробочку из-под монпансье, в которой хранились швейные принадлежности, я так и не нашла ножницы. Вернее, не ножницы, а миниатюрный маникюрный набор, в котором в одном корпусе вместе с пилочкой для ногтей и маленькими щипчиками находились и крошечные ножницы.

Собственно говоря, это было последнее, что напоминало мне о бывшем муже; на одном брелке с маникюрным набором висел и крошечный ножичек, который смастерил Сергей своими собственными руками — точная копия водолазного ножа, который он в то время делал для себя. Он не поленился украсить и рукоятку ножичка, и корпус набора настоящим перламутром и выгравировать надпись на лезвии «Татьяне от Сергея». Но храню я этот сувенир вовсе не из сентиментальных соображений, просто это очень удобная вещица и занимает совсем немного места.

Куда же я ее задевала? Вчера еще ее видела, пользовалась пилочкой… Я перевернула чуть ли не всю тумбочку, перерыла свои вещи, выбросила на пол содержимое чемодана… Маникюрного набора с ножичком нигде не было. Моя последняя память о Сереже… Кому понадобилось красть у меня эту безделушку?

В весьма мрачном настроении я уселась на ступеньки и принялась за шитье. Неужели на биостанции завелись воры? В поселке Ашуко юные отпрыски спившихся родителей не брезговали этим древнейшим ремеслом, но на территории базы они никогда не показывались. Я понимаю, что покушение на убийство должно было бы произвести на меня более сильное впечатление, чем пропажа безделушки, но тем не менее именно последнее почему-то меня встревожило больше.

Может быть, слова Ванды о том, что дух Сергея меня зовет, зацепили меня сильнее, чем я предполагала? Но ведь я не верю в барабашек, в полтергейст, в потусторонние явления… Все это чушь собачья!

Кстати, насчет собак. В загашнике у меня хранилась припасенная на отвальную банка югославской ветчины. Я решила, что эта банка будет для Тошки куда лучшей наградой, чем медаль за спасение утопающих, и получит он ее немедленно, как только я смогу незаметно его увести к себе — моя тетушка, конечно, меня поняла бы, но ее строгая дочь Ева запрещает баловать пса.

Из раздумья меня вывело нечто пестрое, что мелькнуло перед носом и тут же исчезло. Я подняла глаза и увидела, что от меня удирает Славикова сорока. Но как ни тяжело было ей лететь, держа в клюве крышку от моей жестянки с нитками, догнать я ее не смогла — все-таки я не умею передвигаться по воздуху.

Вернувшись на крыльцо, я хохотала как сумасшедшая. Так вот кто похитил у меня Сережин блестящий ножичек! Ну и воришка!

Эта сорока с поврежденной левой лапкой и очень оригинальным именем Сорока жила у Славика в большой клетке, дверцу которой она превосходно научилась открывать. Сначала, когда она вылетала погулять, мы все за ней охотились, боясь, что она, будучи инвалидом, на воле пропадет. Но улетать в дикость она, как выяснилось, вовсе не собиралась, а рассматривала территорию лагеря как свою собственную и вовсю хозяйничала у нас.

После того, как во время завтрака она села Максиму на голову и, наклонившись, отхватила здоровенный кус от сваренного вкрутую яйца, которое он как раз подносил ко рту (надо было видеть лицо Максима в эту минуту!), мы старались запихнуть ее в клетку хотя бы на то время, пока люди собирались за столом, но это не всегда удавалось. Разбойничала она, как хотела, — что с нее взять, сорока есть сорока. Как-то раз я ее застигла на месте преступления — она как раз нацеливалась на сверкающую всеми цветами радуги зеленушку, которая безмятежно порхала в большом открытом аквариуме возле домика ихтиологов. По счастью, я вовремя успела пресечь ее преступные замыслы. Кстати, в другой раз я застала на этом самом месте здоровенного рыжего котяру, который уже облизывался, предвкушая вкус деликатеса, редко попадавшего в его меню. После этого Феликс накрыл аквариум стеклом.

Да, против такого воришки, как Сорока, я ничего не имела. Интересно только, где она прячет свои сокровища? Не в клетке, это точно — мы не раз ее уже осматривали. Говорят, что все врановые не могут устоять перед блестящими предметами. Но некоторые из них воруют более осмысленно. Так, у Вертоградовых долгое время жил ворон по имени Карлуша — вернее, ворона мужеска пола, который отличался «необыкновенным умом и сообразительностью», как булычевская птица-говорун, хотя словарный запас его был более ограничен.

Этот Карлуша повадился летать на рыбозавод в Ашуко, в коптильный цех, и таскать оттуда копченую рыбу, которую приносил хозяевам — сам он ее не ел. Несколько раз к Вертоградовым приходили посланцы с завода и просили их унять ворона, грозя при этом, что если еще раз поймают его на воровстве — свернут шею. Но Карлуша был хитер и изворотлив и продолжал свою карьеру безо всяких помех. К тому же он вместе с хозяйкой разучил несколько трюков, которые доводили зрителей до состояния истерического смеха. Так, один раз они с Инной сорвали лекцию, которую Панков читал собравшимся у бассейна с дельфинами любознательным туристам; они все как один отвернулись от ученого и, раскрыв рот, следили за тем, как Инна со свистом раскручивала у себя над головой проволоку, на другом конце которой висел вцепившийся в нее клювом Карлуша.

И сами животные, и даже мысли о них всегда приводят меня в хорошее настроение. Может, именно поэтому я так люблю дельфинарий. Славикову Сороку я простила от всей души. Я шила и смеялась, и именно в таком виде и застал меня не совсем пришедший в себя после вчерашнего Алекс.