Сезон любви на Дельфиньем озере

15. ЛОГИЧЕСКАЯ СВЯЗЬ МЕЖДУ ШАМПАНСКИМ И БАССЕЙНАМИ

На следующий день у многих с утра болела голова. Мрачный Максим свирепствовал, как надсмотрщик в каком-нибудь Древнем Риме, и мне чудился в руках его кнут, которым он щелкал над головами ленивых рабов.

Освящение бассейнов перенесли на день, потому что краска не успела еще подсохнуть. К тому же Максим посчитал, что рабочие слишком много отдыхают, и потому распорядился, чтобы они работали в свои официальные выходные.

Впрочем, нашей маленькой дружной группе было абсолютно все равно, когда праздновать, ведь так и так мы работали ночами, только вот напиваться чересчур нам нельзя было в любом случае. Алекс, слава Богу, нашел дефект в камере, и теперь наш Великий Эксперимент шел полным ходом. По счастью, погода еще держалась, планктон светился, а Ася не возражала.

И Ванда находилась в странном неустойчивом состоянии — она все еще нервничала, но уже сияла изнутри, казалось, что все кончится не только благополучно, но и удачнее, чем она смела надеяться.

Каждую ночь мы работали не покладая рук и, в моем случае, ног. Я почти всю свою смену проводила в воде, в водолазном костюме с аквалангом, медленно двигая конечностями, чтобы оставаться на месте; в темноте под водой мне было хорошо видно, как Ася, похожая на светящийся фантом, проносится мимо — она искрилась, сверкала и оставляла за собой фосфоресцирующий след. Это была фантастическая картина! Только из-за одного этого можно было проклясть мою такую устоявшуюся, стабильную, непыльную и, во всяком случае, не мокрую работу в Москве. Я задумалась — не переговорить ли мне с Рахмановым относительно постоянной должности?

Днем, отоспавшись к полудню, я включалась в повседневную жизнь лагеря. Даже столь нелюбимое мною занятие, как приготовление пищи, не отпугивало меня. Я всюду привыкла брать на себя ответственность, но тут я ни за что не отвечала и спокойно выполняла любую подсобную работу под руководством одной из моих подружек; это был для меня своеобразный отдых.

Впрочем, и в роли поваренка я тоже не отходила далеко от моря. Чистили рыбу мы обычно на берегу, из гигиенических соображений: не надо было далеко ходить выбрасывать мусор, то есть вообще не надо было никуда ходить. Чайки всегда были тут как тут, и если чистильщики, зазевавшись, отдалялись от таза со ставридой больше чем на пять шагов, то эти стервятники не довольствовались отбросами, а старались поживиться самой рыбешкой. Впрочем, иногда особо наглые особи пытались выхватить свои птичьи деликатесы прямо из рук.

Я при всем своем восхищении всем, что ползает, бегает, плавает или летает, недолюбливаю чаек. Противная помоечная птица, от которой всегда воняет тухлой рыбой! Я не вижу в них признаков интеллекта, характер у них скверный, а клюв очень крепкий и острый. У Славика в лаборатории жила чайка, на которой он изучал сон; как только она замечала кормившую ее руку в пределах досягаемости, то немедленно делала выпад — и надо было быть очень изворотливым, чтобы избежать серьезной травмы. Клюются они очень больно.

Куда симпатичнее мне бакланы, которых в Ашуко много, но не так много, как чаек; они ведут себя гораздо скромнее, близко к людям не подходят и добывают себе пропитание не на задворках человеческого (и дельфиньего) жилья, а самым естественным образом, как и полагается диким птицам, то есть занимаются рыбной ловлей.

Днем их часто можно было увидеть на концах возвышавшихся над каракатицей ржавых свай; они стояли на них столбиком, и казалось, будто каждая свая украшена сверху кеглей.

Как-то раз, когда мы с Викой занимались рыбными процедурами на берегу, а Витюша нам мешал, к морю мимо нас проследовала странная процессия: научные сотрудники и рабочие несли паки с рыбой, распространявшие скверный запах, и грузили их в лодку. Это было после очередной аварии энергосети, когда рыбный холодильник надолго отключился и его содержимое испортилось. Тут же откуда ни возьмись появилась стая чаек и с громкими криками бело-черные птицы закружились вокруг столь притягательной для них тухлятины в сплошном хороводе, как будто хлопья грязного снега в пургу.

К нам подошел освободившийся от груза Саша-йог и сказал Вите:

— Теперь я могу отдать тебе акваланг. Когда тебе его занести?

Витя не успел ему ответить, как я на него набросилась:

— Какое ты имел право выдавать акваланг человеку без водолазных корочек? Хочешь, чтобы у нас были неприятности?

Но Виктор только рассмеялся:

— А ты лучше спроси его самого, зачем он его брал.

Я посмотрела на студента; слегка смутившись, тот отвечал:

— Я в нем лазил в рыбный холодильник, выгребал гнилую рыбу. Там так воняет! Я просил противогаз, его не нашлось, пришлось воспользоваться вместо него аквалангом…

В это время Славик в одних плавках и Миша Гнеденко, одетый в брюки, рубашку с длинными рукавами, в высоких сапогах и чуть ли не хирургических перчатках, залезли в лодку, оттолкнулись и отплыли подальше, чтобы вывалить испорченные запасы в море как можно дальше от берега; галдящая стая, как говорящее облако, последовала за ними.

— Представляешь, Таня, эти паразиты нас чуть не заклевали, они пикировали на нас сверху, как коршуны, готовые растерзать, и я сказал Славику: давай избавимся от груза побыстрей, пока мы еще живы! — рассказывал мне потом Миша.

Я уже представила себе настоящую хичкоковскую картину (мне как раз в этом году удалось увидеть знаменитых «Птиц» на закрытом просмотре), как Славик скромно заметил:

— Я что-то не помню, чтобы чайки на нас напали. Чайки действительно пикировали на лодку, но их интересовали не мы сами, а рыба, которую мы везли.

Но Мишино воображение победило сухую и скучную правду жизни, и я потом не раз слышала захватывающую дух историю о том, как чайки напали на людей в лодке.

Собаки же вели себя на берегу чуть ли не застенчиво: они деликатно стояли в стороне и ждали, пока кто-нибудь бросит им рыбью голову.

В отличие от них кошки никогда не выходили на пляж, а дожидались того момента, когда рыбу им подадут на блюдечке.

Как-то раз, проходя мимо кухни, я увидела замечательную картину: на столе в пристройке стоял таз с разделанной рыбой, а вокруг него в очередь выстроились наши коты и кошки; их там было пятеро, в том числе рыжий котище, живший в кустах неподалеку от домика ихтиологов. Каждый представитель кошачьей породы мягкой походкой подходил к тазу, хватал рыбешку и снова пристраивался в хвост живой очереди; к тому времени, как предыдущие четыре кошки забирали свои порции, рыбка была уже внутри, и можно было снова начинать все сначала; карусель крутилась беспрерывно. Естественно, такое зрелище не могло остаться незамеченным, и вокруг собрались восхищенные зрители; они стояли с разинутыми ртами. Кто-то из сочувствующих, давясь от смеха, сбегал за поварихой, и через минуту среди нас появилась разъяренная Ника. Громко возмущаясь, она разогнала и четвероногих воришек, и веселящуюся публику; кажется, до нее одной не дошел юмор ситуации.

— Идиоты, стоят и смотрят, как в цирке! А рыбки-то, между прочим, считанные! Их было ровно семьдесят две штуки.

За зрелище заплатите хлебом — всем, кто наблюдал за безобразием и не вмешался, уменьшу порцию. — И после этой страшной угрозы она с горечью добавила, обращаясь ко мне: — Ну почему всегда так бывает — с утра на этом же самом столе целый час лежала нечищеная ставрида прямо из холодильника, и кошки на нее — ноль внимания! А как рыба готова для сковородки, так она подходит и для кошек!

Вообще кошки, именно те хищники, чье пребывание на биостанции было под строгим запретом, вносили в нашу жизнь немало разнообразия. У присоседившейся к кухне бело-рыжечерной Мурки было четверо котят; потом трое куда-то исчезли, а оставшийся, самый хорошенький, по-сибирски серо-полосатый и пушистый, забавлял нас изо всех сил. Как-то раз была моя очередь мыть посуду, и среди нее оказалась трехлитровая банка из-под сметаны. Как ни выскребала ее Ника, все равно на стенках осталось еще много этого драгоценного продукта. Недолго думая, я засунула в банку малолетнего пушистика, невзирая на громкие протесты его самого и его матушки. Как он ни пытался, сам он выбраться оттуда не смог, только извозил всю свою шубку в сметане. Когда я его извлекла на свежий воздух, он немедленно принялся себя вылизывать, мама кинулась ему на помощь, и постепенно их недовольное мяуканье перешло в сытое громкое урчание.

В середине июля, как и всегда, на нас навалилась еще одна напасть — мухи.

Эти зловредные насекомые появляются вдруг, в одночасье, как будто единовременно где-то самозарождаются; вчера их еще было не больше, чем летом в обычной московской квартире, и вдруг тучи их налетают отовсюду, садятся на голое тело, лезут в нос; от них нет спасения ни в домиках, ни в лабораториях, только марлевые пологи хоть как-то от них защищают. На кухне мухи — это настоящее бедствие, особенно для таких чистюль, как наши поварихи. Для борьбы с нашествием используется все: регулярно столы и полы промываются соленой водой, которую, ворча, костровые мальчики ведрами таскают из моря, в ход идет неимоверное количество марганцовки, всюду лежат марлевые салфетки и полотенца, но перевес в этой неравной схватке может быть только позиционный — назойливые насекомые отступают на пятнадцать минут, на полчаса, в крайнем случае на час, чтобы тут же, собравшись с силами, отвоевать утраченное.

Как назло, в этом сезоне мушиное нашествие совпало с двумя важными событиями: окончанием постройки бассейнов и очередным визитом Тахира Рахманова, приуроченным к этому случаю. Зная отношение Тахира к гигиене вообще и к мухам в столовой в частности, поварихи трепетали. Но на этот раз все обошлось; вернее сказать, причиной праведного гнева Тахира оказались не мухи, а нечто совсем другое.

Когда Рахманов уселся за стол, все блистало чистотой, а из кухни доносились аппетитные запахи.

К несчастью, из любопытства Тахир приподнял оттертую до блеска алюминиевую миску, которая, перевернутая кверху дном, лежала на столе рядом с ним. Под миской оказался… котенок. Сами представьте себе последовавшую за этим немую сцену.

В честь торжественного дня в меню была включена двойная уха, приготовленная под руководством видного специалиста в этой области Феликса Кустова (кто может лучше сварить уху, чем ихтиолог?). С этим блюдом тоже было связано чрезвычайное происшествие.

Накануне я была на пляже, когда к берегу подошла лодка; в ней стоял человек и скверно ругался. При ближайшем рассмотрении он оказался нашим рабочим Мишей. Я смотрела на него, ничего не понимая; тем временем, подстегиваемые сильными выражениями, Алекс с Витюшей вытащили лодку на берег и буквально на руках вынесли оттуда Мишу. Вообще до мужчин лучше доходит древнейший диалект русского языка, чем до женщин, они не копаются в его тонкостях, раздумывая, обижаться или нет, а мгновенно действуют — мат явно ускоряет их реакции. Как выяснилось, Миша с утра ушел в море вытаскивать расставленные накануне сети и уже неподалеку от берега, маневрируя на переполненной богатым уловом лодке, случайно наступил на скорпену. Ошеломленный острой болью, он потерял равновесие — и сразу же наступил другой ногой еще на двух!

Тут все забегали: примчалась Эмилия с баралгином, Галя Ромашова сделала ему хлорэтиловую блокаду. Но все это не слишком помогало, и Миша все равно испытывал адскую боль. С искаженным лицом и с бутылкой водки в руках он так и просидел до темноты на берегу, погрузив обе ступни в воду и продолжая ругаться, но уже тихо, себе под нос. Я его даже зауважала: не уверена, что в подобной ситуации я сама не кричала бы несколько часов подряд.

Таким образом к нам приплыл праздничный обед. Несмотря на некоторые неприятные обстоятельства, сопутствовавшие его появлению, это не сказалось на его качестве — понятно, что невкусной рыбе не надо защищать себя колючками от тех, кто хотел бы ее съесть. Но повозиться с Мишиным уловом нам пришлось немало.

Три часа подряд несколько девиц под руководством Феликса, вооружившись рукавицами и ножницами для обрезки шипов, провели на берегу, вытаскивая рыбу из сетей. Я пошла на эту работу добровольно, еще Кустов поймал Лялю, которая справлялась со своей задачей молча и сосредоточенно, и Любу — она пыхтела, сопела, но все-таки, не успев вовремя скрыться, вынуждена была заниматься общественно полезным трудом. Усевшись по-турецки, мы бережно, с трепетом душевным вынимали колючую трепыхавшуюся добычу из ячеек — наглядный пример неосторожного обращения с опасными животными был перед глазами в лице мрачного Миши, — а Кустов развлекал нас умными разговорами.

Еще больше забавляли детишки с погранзаставы, играющие в «профессора, который крыс дрессирует» и Анютку.

— Валерий Никитич, где вы? — восклицала их предводительница, светловолосая Яна, плескавшаяся в мелкой воде у самого берега. — Я хочу еще мидий!

— Сейчас, сейчас, — отзывался один из пацанов с причала, протягивая ей ракушки. Она пыталась взять их одной рукой, покачиваясь на спине, как это делала каланиха, и когда ей это не удавалось, раздавались взрывы хохота и радостные вопли.

— Это нечестно, Янка, — бубнил один из мальчишек, самый маленький. — Почему ты их не кушаешь?

— Но это же не в самом деле, это понарошку, — втолковывал ему парнишка постарше, очевидно, брат. — Помнишь, что было с тобой, когда ты съел кулич из песка?

И тем не менее, несмотря на разлитое в воздухе умиротворение, гладкое отдыхающее море и скорее нежащие, чем обжигающие лучи солнца, несмотря на детский смех и предстоящее празднество, мне почему-то было не по себе. Я не могла понять, в чем дело, но в присутствии девушек чувствовала себя как-то неуютно. Мне все время казалось, что я ощущаю на себе чей-то тяжелый взгляд.

Боясь уколоться, я сконцентрировала все внимание на сети, но, один раз оглянувшись, встретилась тем не менее глазами с генеральской дочкой. Она мгновенно отвернулась, но я успела заметить, что выражение ее лица было самое угрюмое. Впрочем, она всегда была недовольна, если ее заставляли работать.

Когда мы с Викой готовили сандвичи для вечернего чая, я поделилась с нею своими подозрениями:

— Если бы я точно не знала, что Люба никак не могла ударить меня сзади в День рыбака, то решила, что это она. Уж очень неприязненно она на меня смотрела.

— У нее тяжелый период, Таня. Она ревнует к тебе…

— Алекса? Но это же смешно!

— Не Алекса, а Витюшу.

— Это еще смешнее.

— Это тебе смешно, а ей очень даже грустно. Она тут в Ашуко лишилась девственности.

От изумления я потеряла дар речи, и, отвечая на мой немой вопрос, Вика пояснила:

— Она сама мне в этом призналась. Она хотела, чтобы я ей подсказала, как себя вести. Она мечтает, чтобы Витя снова обратил на нее свое благосклонное внимание. По идее, это профессиональная тайна, но я здесь не на работе, а Люба не догадалась с меня взять обещание молчать. К тому же я знаю, что ты об этом никому не скажешь, разве что Нике.

— Господи, как же Витюша мог…

— По пьянке, Таня, по пьянке. Я думаю, протрезвев, он сам ужаснулся.

— Собственно говоря, она здесь пристает к мужчинам отнюдь не как целомудренная весталка, а скорее как потаскушка. Кто мог бы подумать! Может, она врет?

— Вряд ли. Просто ее никто никогда не учил, как себя надо вести с молодыми людьми, поэтому она и производит такое впечатление.

— То-то она бегает за Витюшей, а он от нее… Бедняжка!

— Кто бедняжка — он или она? На самом деле Витя заслужил, чтобы она с него не слезала!

— И что же ты ей посоветовала?

— А что можно сказать в таких случаях? Во-первых, чтобы молчала, во-вторых, чтобы опять молчала, в-третьих, чтобы не навязывалась ему — это все равно не поможет. И чтобы с достоинством переносила удары судьбы. И что! Витюша — не ангел, спустившийся с небес, а легкомысленный бабник и все равно ей никак не подходит. Пришлось здорово его очернить в ее глазах для ее же пользы.

— Что-то я не заметила, чтобы Люба сильно переживала…

— Да, согласна. Она не блещет умом, иначе бы не вляпалась, и любовью тут и не пахнет — она, как бы это сказать… слегка эмоционально тупа, что ли, прости за профессиональный жаргон. А к тебе ревнует тоже по глупости, ты ведь почти все свое время, по крайней мере, пока на виду, проводишь в компании не только Алекса, но и Витюши.

Наверное, я очень несправедлива, но в глубине души мне стало жалко не несчастную девицу — уж больно она внешне не соответствовала роли соблазненной и покинутой, — а Витю. Хотя, поразмыслив, я нашла, что все это очень смешно. Поистине, неисповедимы пути страсти!

Торжественное открытие новых бассейнов было приурочено ко времени полдника. Из соседнего, только что введенного в действие бассейна временно помещенного туда дельфина решено было переместить на бак — так было спокойнее. Столь привычная процедура: дельфинов переносили на биостанции каждый день и по многу раз, но судьбе было угодно, чтобы на этот раз в дело вмешался Валерий Панков. Он, как всегда, взял на себя общее руководство операцией. Не знаю уж, как он так сумел распорядиться, но под его чутким началом пятеро крепких мужчин дрогнули и уронили носилки вместе с афалиной — единственный случай на моей памяти. По счастью, животное только-только успели перенести через низкий бортик, и упало оно совсем с небольшой высоты, так что никакого вреда ему не причинили.

Вдоль бассейнов проходил узкий канал для слива воды, и по закону наибольшей пакости дельфин провалился именно в него, его удлиненное тело крепко здесь засело. Как бы возмутились зеленые, если бы присутствовали при этой сцене! Но их не было, и возмущался один дельфин; я никогда не слышала, чтобы афалины издавали щелчки, столь насыщенные злобой. Пытаясь высвободиться, он все прочнее застревал в щели, а вокруг него суетились научные сотрудники. Валерий и тут пытался давать ценные указания, но его с позором прогнали; после этого дело пошло намного успешнее, и злополучное животное наконец вытащили.

Наконец все было готово. На дно одного из бассейнов положили два больших деревянных круга, которые должны были служить столешницами, и расставили на них угощение. И вот настал торжественный миг — и зазвенели, зажурчали первые струи, а бассейн под крики «ура» начал заполняться морской водой; впрочем, насчет звона — это, наверное, просто мои фантазии, очень уж мне хотелось услышать эти звуки. Вздрогнув, импровизированные столики закачались на поверхности воды. Когда вода поднялась примерно на полметра — чуть выше колен, — всех желающих пригласили принять участие в пиршестве. Тут же собравшиеся не задумываясь ринулись внутрь. Да и с чего бы им было задумываться — жара еще не спала, и все были в плавках и купальниках, правда, не в рабочих, а в парадных. Особенно хороша была Ника в своем цветастом бикини с миниатюрной юбочкой.

Правда, случилась небольшая заминка. Одной из первых в бассейн вошла пятилетняя дочка Максима и Эмилии, которая жила с бабушкой в поселке Ашуко и по случаю праздника была допущена на территорию биостанции (Максим был вынужден особенно строго соблюдать законы экспедиции, как ее начальник). Вдруг девочка испуганно вскрикнула:

— Ой, мама, я написала в воду! Я не знаю, как это вышло!

Наступила неловкая пауза — смущенные взрослые остолбенели перед лицом детской непосредственности, — ее сменил дружный хохот, и колебавшиеся тоже попрыгали в воду. Очень немногие остались за бортом: Галя Ромашова, которая слишком часто против воли оказывалась в воде; Эмилия, пытавшаяся заслониться от брызг за огромным, ведерным, чайником; Люба, стоявшая где-то за деревом в джинсах и рубашке и смотревшая на нас завистливым взглядом голодной собаки. Конечно, и Миша Гнеденко постарался остаться в стороне, чтобы, не дай Бог, не подхватить какую-нибудь заразу, но это не мешало ему отпускать замечания, от которых мы буквально падали в воду. Вика и Ника вместе со мной резвились в бассейне, они на этот раз были свободны как ветер: мало того, что Елена Аркадьевна уже неделю как улетела в Москву, после чего не только труженицы плиты и поварешки, но и вообще пол-лагеря облегченно вздохнули, так еще и Эмилия на один вечер взяла на себя функции хозяйки и разливала чай.

Конечно, чаем дело не ограничилось, на свет явилось и шампанское.

Впрочем, шампанское было позже, а сначала мы еще на трезвую голову хорошенько побесились. Плавающие столики после перекуса были убраны, и насосы заработали снова; уровень воды быстро поднимался. Я прогуливалась по узкому бортику, как по гимнастическому бревну, горделиво сохраняя равновесие, даже сделала «ласточку», и тут незаметно подкравшийся Славик даже не сбросил — просто смахнул меня в воду легчайшим движением кисти, как муху какую-нибудь… Правда, меня утешило то, что через минуту не только я была мокрой с головы до ног, но и все, кто находился в радиусе ближайших двадцати метров. Ребята похватали всех, кто пытался спастись бегством, но бежал недостаточно быстро, и побросали в бассейн; тела описывали изящную дугу в воздухе и менее изящно плюхались в воду, поднимая тучи брызг. Люба подошла поближе к бортику, позабыв о том, что она всем только что рассказывала по секрету («ей сегодня в воду никак нельзя»), и с надеждой смотрела на мальчишек — вдруг кто-нибудь и ее поднимет на руки и отнесет в бассейн? Очевидно, история с Витюшей, уронившим ее в заросли держиморды, так ее ничему и не научила.

В конце концов студенты над ней сжалились и, с трудом приподняв, перебросили через бортик — она летела с громким визгом, так что оказавшиеся на ее пути успели посторониться и остались целы.

Промокнув один раз как следует, я надеялась, что этим дело и ограничится. Но ничуть не бывало — стоило мне только подняться на ноги, как я тут же попала под сильную струю воды. Витя, зачем-то одетый в черный водолазный костюм, добрался до шланга и с наслаждением поливал всех подряд, а Славик, как бы снова войдя в роль морского чертенка, с блеском сыгранную им в День рыбака, неустанно топил всех, кто пытался выбраться из соленой купели. Мне казалось, что мое тело состоит из воды уже не на 80 процентов, как утверждают физиологи, а по крайней мере на 99, а волосы впитали в себя несколько литров соленой влаги.

Отфыркиваясь, я наконец вылезла на сушу, но далеко уйти мне не удалось — наступил торжественный момент, про который забыли вначале: полагалось окропить новый бассейн шампанским. Конечно, бассейн — не судно, и вовсе не обязательно было разбивать бутылку о его борт — тем более что всегда существовала опасность пробить так дорого доставшийся бортик. Точно так же никто не позволил бы ни выливать в бассейн чудесный пенящийся напиток, ни поливать им все вокруг, как это делают автогонщики в знак триумфа — мы не пережили бы такого зряшного расхода драгоценной жидкости.

Максим с Тахиром приготовили каждый по бутылке шампанского и открыли их почти одновременно, хоть и соблюдая субординацию — Максим это сделал на секунду позже. Пока «Абрау-Дюрсо» разливали по жестяным кружкам, Ляля в полный голос запела:

Лилось шампанское рекою…

Перебивая ее, выступил Гера Котин, его низкий баритон чуть фальшиво выводил:

Лишь один не спит, пьет шампанское, За любовь свою, за цыганскую…

Кто-то еще вмешался, дурашливо-высоким фальцетом выводя:

Налейте, налейте полнее бокалы, друзья…

В конце концов немного алкоголя попало, наверное, в бассейн, иначе с чего бы это все были такими веселыми? Наблюдая за следующим пунктом программы — гонками на матрасах, — мы хохотали до упаду. Соревнования шли по олимпийской системе: по сигналу, поданному Эмилией, от одного из бортиков бассейна отправлялась в недальний путь пара спортсменов, которые, лежа на надувных матрасах и гребя руками и ногами, должны были побыстрее добраться до противоположного бортика; выигравший выходил в следующий круг, а проигравшего ждал утешительный приз — кружка того же шампанского, поданная нежными женскими ручками (эмансипация, по счастью, обошла дельфинарий стороной, и в гонках участвовал только сильный пол — никто из дам не изъявил желания снова лезть в воду).

Тахир тоже попробовал свои силы, но резиновое плавсредство под ним дало течь и чуть не затонуло, к вящему восторгу присутствовавших; он кричал, что это провокация, но время уже было упущено. В упорной борьбе до финала добрались двое: Дима Черкасов и Саша-тощий. Увы, наш супермен Дима проиграл, и кому — какому-то дохлому студенту (Саша-йог мог на потеху зрителям так втягивать в себя живот, что прямо через него можно было прощупать позвоночник)! Мне было интересно, как он это переживет, но ничего, пережил, даже рассмеялся, сделав хорошую мину при плохой игре.

Поздравив победителя, мы разошлись, чтобы продолжить праздник дальше, уже в более тесной компании. Было еще светло, когда возбужденные ребята собрались на Красной площади. Слишком занятая в последнее время работой и любовью, я давно не видела наших студентов и лаборантов в полном составе. Впрочем, и сегодня я бы прошла мимо, если бы Саша-толстый не потянул меня за юбку; я оглянулась и увидела, что на поляне расселись не только зеленая молодежь, но и мои подруги; через минуту подошел Славик, а еще через некоторое время к нам присоединились Алекс с Витюшей.

Для пения под гитару еще было рановато, и кто-то предложил сыграть во что-то спокойное, от бурных развлечений все немного подустали. Вадим, который знаком был со множеством интеллектуальных игр (все они на этом физфаке страшно умные), предложил сыграть в одну из них.

— Предположим, у нас есть утюг, — объяснял он нам правила. — Он предназначен для того, чтобы гладить. Но для чего еще можно его использовать?

— Для того, чтобы колоть орехи, — тут же нашелся кто-то.

— Для того, чтобы бить им по голове, — вставил, сопя, Саша-толстый; раз игра называлась интеллектуальной, то он просто обязан был показать, что у него тоже есть серые клеточки.

— Чтобы использовать в качестве отвеса, — произнес кто-то из девочек.

Дальше версии типа «для того, чтобы жарить цыпленка табака», «чтобы отбивать мясо» или «использовать в качестве лекала» следовали одна за другой. Когда все самые очевидные варианты были исчерпаны, Славик предложил использовать утюг в качестве источника железа, а Ляля — как электрод. Она, обычно молчаливая и в большом обществе как-то тушевавшаяся, сегодня была оживлена и много говорила, что меня удивило.

— Правила усекли? — спросил Вадик. — Выигрывает тот, кто придумает как можно больше способов употребления предмета. Итак, начнем? Для чего может служить ЭТО? — И он высоко поднял руку с бутылкой «Абрау-Дюрсо», казалось, материализовавшейся из воздуха.

— Для того, чтобы освящать бассейны, — еле-еле успела вставить я свое слово, и вовремя: игра понравилась, и предложения, самые необычные, следовали одно за другим. Среди этого пиршества духа я почувствовала себя просто бездарью: ничего более оригинального, чем раскатывать бутылкой тесто либо использовать ее в качестве орудия защиты или нападения, я придумать не могла. В конце концов игроков осталось трое: Вадик, Славик и, как ни странно, Ляля. Меня не удивляло то, насколько изощренные и чуть ли не поэтические версии рождались в головах Славика и Вадика — я всегда, сама не отличаясь выдающимися мыслительными способностями, преклонялась перед умными мужиками. Но Ляля?

— Использовать в качестве музыкального инструмента! — Ляля прямо подпрыгивала на своей коряге, глаза ее блестели.

— Было! Было! — в один голос завопили Вадик и Ника, болевшая за своего Славика.

— Было в качестве ударного инструмента, а я имею в виду другое: шампанское выливается из бутылки с музыкальным звуком — ля-ля-ля! Как вода из шланга, когда наполняется бассейн!

Я сидела рядом с Викторией и почувствовала, как она вздрогнула. И пока Вадик наглядно демонстрировал, какие звуки раздаются, когда пенистая жидкость наполняет бокалы (то бишь кружки) и под общий хохот все признали победительницей Лялю, я наклонилась к подруге и шепотом спросила:

— Что случилось?

— Ничего… Просто кое о чем вспомнила. Но это сейчас пока не важно. — И она тряхнула своими непросохшими волосами, как будто хотела отбросить в сторону какие-то мысли. Но тем не менее до конца вечера она была задумчивой, как будто ее что-то мучило. Впрочем, мучить ее мог и Дима — своим блистательным отсутствием. Он появился у костра, когда народ уже расходился, — и Вика тут же расцвела в темноте, на ее открывшихся в улыбке зубах играли отблески пламени.