Спецназ по соседству

Глава 13

Я смотрю вперед и понимаю, что слово «приехали» – это очень мягко сказано. Мы влипли. По самые уши.

– И что теперь будем делать?

– Как что? – Глеб отстегивает ремень и поворачивается ко мне. В его глазах пляшут до боли знакомые издевательские искорки. – Выходи, котенок. Будем толкать.

Я медленно моргаю. Раз. Два. Мне точно не послышалось? Он, стокилограммовый шкаф из мышц, предлагает мне, хрупкой девушке весом в пятьдесят кило, толкать эту двухтонную махину?!

– Ты сейчас серьезно? Я должна толкать… вот это? – я неопределенно машу рукой в сторону капота. – Во мне веса меньше, чем в одном его колесе! Я скорее себе что-нибудь сломаю, чем сдвину эту дуру хотя бы на сантиметр.

– Недооцениваешь себя, Рори, – хмыкает он, с ленивой грацией выбираясь из машины. – В тебе дури столько, что хватит, чтобы снести небольшой город. Давай, не ленись. Тем более, что в этой заднице мы оказались по твоей вине. Или боишься ручки белые испачкать, принцесса?

Я сверлю его спину испепеляющим взглядом. Ну что за невыносимый тип! Каждое его слово пропитано сарказмом и снисхождением, будто обращается не к взрослой девушке, а к капризному ребенку. Он что, правда думает, что я сейчас выскочу и начну усердно пыхтеть, упираясь в багажник?

– Я не принцесса, – цежу сквозь зубы, но с места не двигаюсь. – И руки у меня нормальные. Просто я, в отличие от некоторых, умею трезво оценивать свои физические возможности.

Мой спутник медленно оборачивается, небрежно облокотившись на крышу автомобиля. Его взгляд скользит по мне – насмешливый, изучающий, заставляющий кожу покрываться мурашками.

– Трезво оценивать? – тянет он, смакуя мои слова. – Это та, что подписывает договор аренды, даже не заглянув в него? Или та, что пытается забаррикадировать диваном дверь, которая, вот сюрприз, открывается в другую сторону?

Щеки вспыхивают предательским румянцем. Все помнит, зараза! И с каким удовольствием напоминает, упиваясь моим смущением.

– Это были тактические ошибки! – заявляю я, гордо вскинув подбородок. – А здесь – чистая физика. Масса, сила трения, коэффициент сцепления. Я в школе хорошо училась, в отличие от некоторых, кто, видимо, только гири тягал.

– Вижу, – тянет Глеб, и в его голосе столько неприкрытой издевки, что хочется запустить в него чем-нибудь тяжелым. – Ладно, физик-ядерщик. Раз уж толкать мы не хотим, садись за руль. Будешь газовать по моей команде. С этой задачей справишься? Или тебе сначала инструкцию к педалям прочитать? Какая из них «газ», а какая «тормоз»?

Я поджимаю губы, чтобы не выдать гневную тираду. Молча, с максимально оскорбленным видом, начинаю перелезать через высокую центральную консоль на водительское сиденье. Коленкой задеваю рычаг коробки передач, локтем опрокидываю его стакан с недопитым кофе. Темная жидкость растекается по подстаканнику.

– Аккуратнее, коза, – рычит мой надзиратель, в последний момент перехватывая стаканчик. – У меня салон не для твоих акробатических этюдов. Испортишь обивку – будешь языком оттирать.

– Сам ты козел, – бормочу я себе под нос, плюхаясь на сиденье.

Устроившись за рулем, я демонстративно поправляю зеркало заднего вида и двигаю кресло вперед, словно всю жизнь только и делала, что водила гигантские внедорожники. Глеб с тяжелым вздохом, полным вселенской скорби, обходит машину. Я наблюдаю за ним через лобовое стекло. Мужчина подходит к капоту, закатывает рукава и упирается в него широкими ладонями. Плотная ткань толстовки натягивается на его рельефных плечах, обрисовывая каждый мускул. На мгновение я ловлю себя на том, что любуюсь. Черт.

– Давай потихоньку! – доносится его приглушенный крик.

Я плавно нажимаю на газ. Колеса беспомощно проворачиваются, разбрызгивая во все стороны комья жидкой грязи. Машина не двигается ни на миллиметр, только глубже зарывается в жижу.

– Сильнее! – орет Глеб.

Я утапливаю педаль почти в пол. Двигатель взвывает, как раненый зверь, стрелка тахометра взлетает к красной зоне. Глеб упирается сильнее, его лицо краснеет от натуги. Он рычит от напряжения, толкает, но двухтонная махина словно вросла в землю.

Раз, другой, третий. Бесполезно.

Наконец сосед сдается. Отступает от машины и с отвращением смотрит на свои руки, перепачканные по локоть. На лице – несколько живописных брызг, новенькие кроссовки превратились в два бесформенных комка глины. Выглядит как поверженный гладиатор, только что проигравший бой с грязевым монстром. Я смотрю на мужчину, такого беспомощного сейчас, и не могу сдержаться. Сначала вылетает тихий смешок, который я пытаюсь прикрыть ладонью. Но потом, видя его растерянное и злое лицо, меня прорывает. Я хохочу. Громко, заливисто, до слез, до колик в животе.

Глеб поднимает на меня взгляд. В его глазах разгорается опасный огонек. Медленно, как хищник, подкрадывающийся к добыче, он подходит к пассажирской двери, рывком открывая ее. Мужчина плюхается на пассажирское сиденье рядом со мной и поворачивается ко мне лицом, интересуясь:

– Смешно, котенок? – его бархатный голос тих, но в нем звенят нотки угрозы.

Я киваю, не в силах остановиться, икая от смеха. И в этот момент его перепачканная ладонь тянется к моему лицу. Я взвизгиваю, пытаясь увернуться, но поздно. Он аккуратно, почти нежно, проводит пальцами по моей щеке, оставляя липкий, холодный, грязный след.

– А так? – его лицо расплывается в триумфальной ухмылке. – Теперь тоже смешно?

Я ошарашенно хлопаю глазами, касаясь испачканной щеки кончиками пальцев. Смех моментально пропадает, сменяясь праведным гневом.

– Ты… ты… придурок! – выпаливаю я.

Глеб ржет, откровенно наслаждаясь моим перекошенным от возмущения лицом. Достав из бардачка пачку влажных салфеток, кидает ее мне на колени.

– Вытирайся, принцесса. Негоже королевской особе в грязи ходить.

Я с яростью вытираю грязь с щеки, пока он приводит в порядок свои руки и лицо. Закончив, бросаю на него испепеляющий взгляд и замечаю, что у него на скуле, прямо под глазом, осталось небольшое темное пятнышко. Сама не понимаю, что на меня находит. Моя рука тянется к его лицу.

– У тебя тут… – бормочу я, и мои пальцы касаются его кожи. Она оказывается горячей, а щетина – колючей.

Глеб замирает. Мгновенно. Смех обрывается, улыбка исчезает с губ. Мужчина смотрит на меня в упор, и взгляд у него становится тяжелым, темным, как бездна. Я вижу, как напрягается его кадык, когда он сглатывает. Воздух в машине вдруг становится густым, наэлектризованным, его можно резать ножом. Мое сердце пропускает удар, а потом пускается вскачь.

– Котенок, – его голос звучит хрипло, почти шепотом, и от этого у меня по спине пробегает табун мурашек. – А что ты делаешь?

Этот вопрос отрезвляет. Я резко отдергиваю руку, словно обжегшись. Щеки снова пылают. Чтобы нарушить неловкую, повисшую в воздухе тишину, я выпаливаю первое, что приходит в голову:

– Может, пешком пойдем? Тут недалеко.

Глеб еще секунду смотрит на меня своим тяжелым взглядом, а потом медленно кивает, разрывая зрительный контакт. Напряжение немного спадает.

– Пойдем, – соглашается он, и его голос все еще звучит немного сипло. – Только продукты заберем. Накинь куртку, – бросает он, прежде чем выйти. – Ноябрь на дворе, не лето.

Мы оба тянемся к заднему сиденью, где лежат наши вещи, и накидываем теплые куртки. Только после этого он открывает свою дверь, и я, чтобы не отставать, тоже распахиваю свою. Выставляю одну ногу наружу и тут же с ужасом понимаю, во что мне предстоит наступить.

– Нет. Не пойду, – категорично заявляю я, отдергивая ногу обратно. С ужасом гляжу на грязевое болото, которое раньше было дорогой. – Я убью свои единственные приличные кроссовки. Они белые!

Глеб переводит взгляд с меня на мои кроссовки, потом на грязь, и тяжело вздыхает, словно на его плечи взвалили все тяготы этого мира.

– Сиди здесь, – коротко бросает он и, развернувшись, направляется к багажнику.

Я наблюдаю, как мой надзиратель вытаскивает пакеты с продуктами, купленными для бабушки, и ставит их на траву у обочины. Затем захлопывает машину и, не говоря ни слова, решительно идет ко мне. Прежде чем я успеваю что-либо сообразить или запротестовать, его сильные руки подхватывают меня. Одна под коленями, другая – под спиной. Я вскрикиваю от неожиданности, инстинктивно обвивая его шею, чтобы не упасть.

– Эй! Ты что творишь? Поставь меня! Я сама могу!

– Ага, вижу, как ты можешь, – бурчит Глеб, не глядя на меня. – Можешь только сидеть и командовать.

Он с легкостью, будто я ничего не вешу, переносит меня через самое грязное месиво и аккуратно ставит на относительно сухой островок земли. На мгновение наши лица оказываются совсем близко. Я вижу в его глазах свое отражение, замечаю крошечный шрам у виска. Его горячее дыхание опаляет мою щеку, и от этой обжигающей близости у меня снова сбивается сердечный ритм.

– Жди, – отрезает мужчина и, развернувшись, возвращается к машине. Раздается короткий писк сигнализации, и я вижу, как мигают фары, подтверждая, что двери заперты. Только после этого он подхватывает пакеты. Через минуту он уже стоит рядом, в каждой руке по тяжелой сумке. – Пошли, красная шапочка, унесем твоей бабушке гостинцы.

– Если я – красная шапочка, то ты тогда кто? – хихикнув, подстраиваюсь под широкий шаг мужчины.

– Серый волк.

– Но, если я не ошибаюсь, в сказке волк съел бабушку и внучку…

– Хороший повод тебе призадуматься.

– Очень смешно!

Следующие двадцать минут мы идем молча. Небо наливается холодными, свинцовыми оттенками. Воздух свежий и чистый, пахнет мокрой землей и травами. И, как ни странно, эта вынужденная прогулка даже начинает мне нравиться. Тишина между нами больше не кажется неловкой. Она какая-то… умиротворяющая. Я искоса поглядываю на Глеба. Тот шагает уверенно, не обращая внимания на тяжесть в руках, и смотрит прямо перед собой.

Наконец за очередным поворотом тропинки сквозь голые ветви деревьев проступает знакомый до боли силуэт. Деревянный забор, темная крыша бабушкиного дома, из трубы которой вьется тонкая струйка дыма. Я ускоряю шаг, и в этот момент скрипит входная дверь, и во двор выходит бабуля. В своей старой куртке и с платком на голове она направляется к почтовому ящику, не замечая нас.

– Ба! – кричу я и, забыв обо всем, срываюсь на бег.

– Внученька! А я уж заждалась! Все глаза проглядела! – она распахивает объятия, и я утыкаюсь в ее плечо, вдыхая родной запах.

Мы обнимаемся, и тут ее взгляд падает на подошедшего Глеба, который молча поставил пакеты на скамейку. Бабушка с живым интересом разглядывает его с ног до головы – от грязных кроссовок до мощных плеч и хмурого лица.

– Ой, а это кто с тобой такой видный? Парень твой? Наконец-то привезла жениха знакомить!

– Нет, ба, ты что! – я вспыхиваю до корней волос. – Это… это Глеб. Приставленный ко мне папой надзиратель.

Бабушка хитро щурится, и на ее морщинистом лице появляется лукавая улыбка.

– Краси-и-ивый… – тянет она, не сводя с Глеба своего оценивающего взгляда. – Видный! И серьезный. Как раз такой тебе и нужен, а то ты у меня совсем от рук отбилась.

– Ага, красивый, – брякаю я на автомате, все еще находясь под впечатлением от момента, когда он нес меня на руках, и тут же прикусываю язык, понимая, что ляпнула.

Черт!

Бабушка тихонько смеется. Глеб, стоящий рядом, ухмыляется так самодовольно, что хочется провалиться сквозь землю. Или врезать ему. Что больше, я пока не решила.

– Глеб, значит, – бабушка протягивает ему свою сухую, морщинистую руку. – А я Степанида Степановна. Очень приятно.

Мой невыносимый сосед на удивление мягко пожимает ее ладонь.

– Взаимно.

– Ну чего на холоде стоять, – командует бабуля, подталкивая нас к дому. – Марш оба в тепло, руки мыть и за стол! Ужин стынет. А ты, Глеб, не стесняйся, будь как дома.

Мы заходим в дом. Нас тут же окутывает волшебное тепло от натопленной печи и сводящий с ума аромат свежей выпечки. Раздеваемся, Глеб проходит внутрь и ставит тяжелые пакеты на кухонный стол, и бабуля, игнорируя мои возражения, тут же начинает суетиться.

– Так, сейчас я вас кормить буду, голубчики! Проголодались небось с дороги-то, – бормочет она, доставая из старого серванта тарелки. Ее движения быстрые, несмотря на возраст.

– Бабуль, сиди, я сама, – протестую я, пытаясь перехватить у нее стопку тарелок. – Ты же болеешь. Лучше командуй, где что лежит, я все сделаю.

Я быстро накрываю на стол, разогреваю еду. Ароматы разносятся по всему дому: картошечка с укропом, домашние котлеты, салат из свежих овощей. Мы ужинаем, и бабушка без умолку болтает. Расспрашивает меня об учебе, а Глеба о его жизни, работе и как вообще так получилось, что ему пришлось тащиться сюда вместе со мной. Мой спутник, на удивление, отвечает вежливо, подробно и даже пару раз шутит, чем окончательно покоряет мою бабулю. Она смотрит на него с таким обожанием, будто он как минимум спас мир пять минут назад, а не просто довез ее внучку. А узнав, что наш внедорожник увяз в грязи, она звонит соседу, дяде Коле, и зычным голосом, не терпящим возражений, просит его на тракторе вытащить «утонувшую машину моих деточек».

После ужина бабуля, кажется, и вовсе забывает о своей «болезни». Она порхает по кухне, собирая нам в дорогу контейнер с котлетами и пирожками, и на все мои попытки усадить ее отдохнуть только отмахивается.

– Да какая хворь, не выдумывай! Скука – вот моя главная хворь! А вы приехали – я и ожила, – заявляет она.

В итоге именно она выпроваживает нас за дверь, убедившись, что мы тепло одеты. На прощание она крепко обнимает меня, а потом подходит к Глебу.

– Ты уж за ней присмотри, сокол ясный, – говорит она ему тихо, но я слышу. – Девка она у меня хорошая, но с характером. Ей мужская рука нужна. Да зоркий глаз!

Глеб кивает, и в его взгляде – обращенном на меня – на мгновение появляется что-то теплое, мягкое. Или… мне просто кажется?