Спецназ по соседству

Глава 23

Кофе сегодня особенно мерзкое. Горькое, как мои мысли, и обжигающе-горячее, как чувство вины, плещущееся где-то на дне желудка. Я сижу за кухонным столом, поджав под себя ноги, обхватив ладонями большую кружку, и бездумно пялюсь в окно. Десять утра. За стеклом хмурый, серый ноябрьский день, под стать моему настроению. Глеба все еще нет.

Прошлая ночь была пыткой. Я ворочалась до самого рассвета, прокручивая в голове наш последний разговор. Каждое слово, брошенное в пылу ссоры, теперь отдавалось в висках тупой, ноющей болью. Особенно это дурацкое «не возвращайся».

Язык мой – враг мой. Всегда им был! Сначала ляпну, потом думаю. А если еще и на эмоциях… туши свет.

И чем дольше его не было, тем сильнее меня накрывало.

Что, если он и правда не вернется? Он ведь мог принять это всерьез. Снимет себе другую комнату, съедет, исчезнет из моей жизни так же внезапно, как и появился в ней. Или еще хуже… что, если с ним что-нибудь случится? Мысль об этом заставляет желудок сжаться в ледяной комок. Я ведь не это имела в виду! Совсем не это. Я просто… вспылила. Обиделась. Вела себя как последняя истеричка. Дура болтливая!

Я вздыхаю, отставляя кружку. Кофе уже не лезет. Чувство тревоги с каждой минутой все нарастает. Пальцы сами тянутся к телефону, лежащему на столе. Разблокирую экран, открываю мессенджер. Нахожу чат с контактом под именем «Глеб XXL». Ужасно глупо! Надо сменить его имя…

Палец зависает над клавиатурой. Может, написать? Извиниться? Просто спросить, где он?

«Прости…» – буквы появляются на экране и тут же исчезают.

«Ты где?» – снова стираю.

«Я погорячилась вчера. Возвращайся».

Удалить.

И снова все не то.

Перед глазами снова встает его лицо. Уставшее, с нотками разочарования после моих слов. Он ведь просто хотел помочь, а я… Я устроила ему взбучку на ровном месте. Идиотка.

Что же написать? Или, может, лучше сразу позвонить?

Я представила, как он увидит мой вызов и сбросит. Или ответит своим ледяным, равнодушным голосом. И что я ему скажу? Что скучаю? Что волнуюсь? Что без его вечного ворчания и наглых ухмылок эта квартира кажется пустой и неуютной?

Телефон в руке вибрирует, и я вздрагиваю от неожиданности. На экране высвечивается до боли знакомое и ненавистное в последние недели «Папа».

Сердце пропускает удар, а потом пускается вскачь. Ну вот, только его мне сейчас для полного счастья и не хватало! Сглатываю подступивший к горлу ком и с тяжелым вздохом принимаю вызов.

– Алло…

И даже поздороваться не успеваю, как в ухо врывается его стальной, не терпящий возражений голос:

– Аврора. Вчера мне доложили о твоем переводе на заочную форму обучения. Это правда?

Ни «привет», ни «как дела, дочка». Сразу с места в карьер. В своем репертуаре.

Я делаю глубокий вдох, стараясь, чтобы мой голос не дрожал.

– И тебе доброе утро, пап, – цежу я с максимальным сарказмом. – Надо же, как быстро слухи разлетаются. Ты своим шпионам премию хоть выписал за такую оперативность?

– Не паясничай, – чеканит он. – Я задал конкретный вопрос. Жду ответа.

– Правда, – отвечаю тихо, но стараюсь придать голосу твердость. – Я перевелась.

– Ты… что? – в его голосе звенят льдинки. – Ты приняла это решение, не посоветовавшись со мной? Ты хоть соображаешь, что ты натворила? Я договаривался о твоем поступлении в лучший ВУЗ страны! Я платил за лучших репетиторов! Я вкладывал в тебя, как в самый важный проект своей жизни! Я сказал, чтобы ты училась! Получила диплом! А ты? Ты просто взяла и одним росчерком ручки все уничтожила!

– Проект? – переспрашиваю я, и горькая усмешка сама собой появляется на губах. – Отличное слово ты подобрал, пап. Очень точное. Я – твой проект. Ни дочь, ни ребенок, ни кровинушка, а проект. Класс!

– Аврора, перестань паясничать! – громыхает в трубке голос генерала. – Ты прекрасно поняла, что я имел в виду! – начинает распыляться отец.

Я морщусь и отодвигаю телефон от уха. Включаю громкую связь и кладу его на стол. Тирада набирает обороты. Отец в красках расписывает, какое я ничтожество, как я растоптала все его надежды и мечты, и какое блестящее будущее я променяла на свои «детские капризы».

– На заочку она перевелась! – рычит он так, что динамик телефона начинает хрипеть. – Это что вообще такое?! Это не образование, это фикция! Ты решила превратить свою жизнь в помойку?! Решила опозорить мою фамилию?!

Я слушаю его, и обида, которую я до этого старательно заталкивала поглубже, начинает подниматься из самых недр души. Горячая, обжигающая, злая. Где-то на середине его гневного монолога, когда он начинает в деталях расписывать, как я буду до конца своих дней работать кассиршей в «Пятерочке», я не выдерживаю.

– Скажи, тебя только это интересует? – перебиваю я его, и мой голос звучит неожиданно твердо, несмотря на подступившие слезы.

В трубке на секунду повисает оглушительная тишина. Кажется, отец опешил от такой наглости.

– Что ты сейчас сказала? – рычит он, но уже не так уверенно.

– Я говорю, спасибо, что поинтересовался, как у меня дела, – язвительно повторяю я, чувствуя, как по щекам катятся первые злые слезы. – Я почти месяц живу одна, пап! И ты ни разу не позвонил! Ни разу не спросил, где я, с кем, на что я вообще существую! Здорова ли, жива… Тебе просто плевать! Единственное, что заставило тебя набрать мой номер, – это новости из деканата!

– Не пытайся сменить тему и вызвать у меня жалость! – рявкает он.

– Да куда там…

– Я вижу, самостоятельность не пошла тебе на пользу. Хватит этих истерик. Ты еще ребенок, который не понимает, что творит!

– Я не ребенок!

– И самоуправства с тебя тоже достаточно! – будто не слыша меня, продолжает отец. – Ты немедленно идешь в университет и возвращаешься на очное отделение, поняла меня? А потом собираешь свои вещи и возвращаешься домой и будешь жить под моим присмотром, пока не поймешь, что такое эта жизнь, Аврора! Хватит этих детских капризов! Ты еще слишком маленькая, чтобы жить самостоятельно!

– Я не маленькая! И я никуда не вернусь! – кричу я, уже не сдерживая слез. – Я устала жить по твоей указке! Устала от твоего тотального контроля! Я не твой солдат, я твоя дочь! У меня есть свои желания, свои мечты!

– Какие у тебя могут быть мечты?! – снова взрывается отец. – Твоя единственная мечта должна быть – получить диплом и не опозорить меня! У тебя мать умерла, я один тебя тяну, а ты… неблагодарная!

Упоминание мамы становится последней каплей. Той чертой, за которой заканчивается мое терпение и начинается выжженная пустыня боли.

– Да, мама умерла! – выкрикиваю я, и мой голос срывается на всхлип. – А ты… ты хоть раз спросил, каково мне без нее? Каково мне было все эти годы? Тебя никогда не интересовало, что у меня на душе! – я горько усмехаюсь, вытирая слезы тыльной стороной ладони. – Пап, ты хоть раз спросил меня, чего я хочу? Счастлива ли я? Тебе всегда были важны только мои оценки, мои достижения, твой дурацкий «красный диплом»! Я для тебя не дочь, а очередной проект «Идеальная Аврора», который должен блестяще выполнить все поставленные задачи! Так вот, генерал Виленский, проект провалился! Можешь ставить мне неуд!

– Не смей так со мной разговаривать! Я твой отец! Я в тебя всю душу вложил, а ты… Ты просто в очередной раз доказала, что в тебе нет стержня. Ни капли благодарности. Вечно витаешь в облаках, принимаешь импульсивные, глупые решения. Я думал, переезд заставит тебя повзрослеть, но ты осталась все тем же капризным, инфантильным ребенком. Это просто пощечина, Аврора!

Пощечина?

Это для него-то пощечина?!

Я больше не могу сдерживаться. Слезы льются градом. Я подтягиваю колени к груди, обнимаю их и утыкаюсь лбом. Телефон на столе продолжает надрываться от отцовских криков. Я уже не разбираю слов, слышу только этот злой, давящий гул.

Папа никогда не поймет. Никогда! Глупо продолжать надеяться на это и ждать. Для него есть только черное и белое. Правильно и неправильно. Устав и приказ. А я… Я просто хочу, чтобы меня любили. Не за что-то, а просто так! Я хочу тепла, нежности, чуткости. Хочу, чтобы за меня переживали как за дочь, а не как за безликий объект, на который возлагают надежды. Это так… мерзко!

Я рыдаю, сотрясаясь всем телом. И вздрагиваю, когда сквозь пелену слез и отцовского крика в уши врывается чужой голос. Низкий, спокойный, с нотками стали.

– Думаю, на сегодня лекций достаточно, генерал.

Я резко поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Глебом. Он стоит рядом и смотрит прямо на меня. Уставший, хмурый, и в глазах – сталь.

– Вы кто такой? – доносится из динамика ошарашенный голос отца.

Сосед берет мой телефон, выключает громкую связь и подносит его к уху, не сводя с меня своего тяжелого, пронзительного взгляда.

– Тот, кто не позволит вам довести вашу дочь до нервного срыва, – ровно произносит Савицкий. – И тот, кто советует вам в следующий раз начинать разговор со слов «как ты, дочка?», а не с обвинений. Кажется, вам давно пора познакомиться с ее жизнью поближе, Игнат Савельевич. Возможно, тогда ваш «проект» не будет раз за разом проваливаться. Всего доброго.

Глеб сбрасывает вызов и медленно кладет телефон на стол. В кухне повисает давящая тишина. Мужчина делает шаг ко мне, присаживается на корточки и заглядывает мне в лицо. Его большие пальцы осторожно, почти невесомо, стирают слезы с моих щек.

– Эй, котенок, – его голос звучит непривычно мягко. – Ну-ка прекращай воду лить.

Я смотрю на него сквозь пелену слез. На его серьезное лицо, на беспокойство в темных глазах. И не выдерживаю. С моих губ срывается тихий, жалобный стон, и я утыкаюсь лбом ему в плечо, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

Глеб просто сидит рядом. Не уходит. Крепко, но нежно обнимает меня за плечи, позволяя выплакаться. И от этого простого, молчаливого жеста становится немного легче. Словно часть моей боли мужчина забирает себе.

– Он… он ничего не понимает, – шепчу я в его шею.

– Я понял, – тихо отвечает Глеб, продолжая гладить меня по волосам. – Зато я все понял.

Глеб поднимает мое лицо за подбородок, заставляя посмотреть на него. В его глазах – ураган. Там столько всего: и нежность, и злость, и что-то темное, пугающее и до одури притягательное.

– Знаешь, что самое хреновое в этой ситуации, котенок? – хрипло спрашивает сосед.

Я отрицательно качаю головой.

– То, что я сейчас так зол на твоего отца за то, что он довел тебя до слез, что готов приехать и начистить ему рожу. А мне, блин, нельзя. Он мой начальник.

Я смотрю на него во все глаза. Мое сердце пропускает удар, а потом… Сама не понимая, что делаю, подаюсь вперед и целую его. Просто прижимаюсь своими солеными от слез губами к губам Глеба. Неумело, отчаянно, вкладывая в этот поцелуй всю свою благодарность.