Спецназ. Притворись моим

Глава 13

Просыпаюсь от того, что мне жарко. Не просто тепло, а прямо-таки душно! Словно меня запихнули в кокон и плотно упаковали.

Открываю глаза и несколько секунд тупо моргаю, пытаясь сфокусироваться на незнакомом узоре на обоях. А, нет. Знакомом. Бледно-желтые стены. Я в своей детской спальне.

А жарко мне потому, что поперек моей талии лежит тяжеленная мужская рука, а в спину упирается примерно сто килограммов живого, горячего спецназовца. Нога этого же индивида бесцеремонно закинута на мои бедра.

Черт. Какого лешего⁈

Во сне этот неандерталец сгреб меня в охапку, как плюшевого медведя. Спеленал по рукам и ногам так, что пошевелиться не могу. Приходится лежать и слушать его ровное, спокойное дыхание мне в затылок. А еще от него так вкусно пахнет гелем для душа…

Так, Агапова, отбой! Нечего тут принюхиваться. Спасательная операция «Выберись из лап спецназовца» объявляется открытой!

Я медленно, миллиметр за миллиметром, пытаюсь отодвинуться. Ага, щас. Хватка на талии тут же становится железной. Этот гад притягивает меня еще плотнее к себе, так что я практически впечатываюсь в его…

Оу.

О-о-оу.

Вот блин. Вчера, когда я истерила по поводу сна на полу, как-то совсем упустила из виду один маленький, но очень характерный физиологический аспект. Утренний. Мужской. И очень… очевидный. Который сейчас недвусмысленно упирается мне… ну, скажем так, в район копчика.

Вот теперь мне не просто жарко. У меня, кажется, сейчас начнут плавиться уши!

Я замираю, боясь дышать.

— Сотников, — шиплю, не поворачивая головы. — Убери от меня свои… стратегически важные объекты…

В ответ — молчание. Только дыхание в шею.

— Никита! Я не шучу! — начинаю активнее выкручиваться, но он держит крепко.

— М-м-м, — раздается сонное и до одури самодовольное мурчание у меня над ухом, от которого у меня по спине почему-то бегут мурашки. — Уже утро?

— Судя по твоей боевой готовности — самое что ни на есть! — огрызаюсь я, упираясь локтем ему в ребра. — Руки-ноги убрал! Быстро!

— Какая ты все-таки неласковая, Ириска, — обиженно. — А как же… — не договаривает, чуть ослабляя хватку, давая мне наконец вывернуться и сесть.

Я тут же отползаю на свой пятачок у края кровати, подтягивая одеяло до самого подбородка. Сердце колотится как ненормальное. Его глаза, темные, заспанные, смотрят на меня с откровенной насмешкой. Волосы растрепаны, на щеке — милый след от подушки. И вообще Сотников утром весь такой зайка…

Тьфу ты, какой еще «зайка»?

— Что «как же»? — хмурюсь я, пытаясь выглядеть грозно.

— Утренние поцелуйчики? — вытягивает губы уточкой, изображая невинность.

Я смотрю на этот театр одного актера. Секунду. Две. А потом во мне просыпается та самая Агапова, которая не терпит провокаций! И я со всей дури запускаю в его наглую морду подушкой.

— Иди ты к черту!

Он ловко ловит подушку одной рукой, хохочет в голос.

— Злюка. Я же по-родственному. Почти. Как будущий муж.

— Как будущий покойник ты сейчас выступать будешь, если не заткнешься, — рычу я, свешивая ноги с кровати. — Я в душ. И чтобы, когда я вышла, твой анатомический атлас уже был прикрыт одеждой. А то родители не так поймут!

— Они-то как раз так поймут, — усмехается Никита, садясь. Кровать жалобно скрипит под его весом. — А ты чего так возбудилась? Боишься не устоять, Агапова?

— Я боюсь, что такими темпами я быстрее сяду за твое убийство, чем найду себе реального мужа! — бросаю я и скрываюсь в ванной, захлопнув за собой дверь.

Упираюсь руками в раковину и смотрю на свое отражение. Щеки пылают. Глаза блестят. Реально выгляжу взбудораженной.

Вот же… козел!

Десять минут под ледяной водой приводят меня в относительный порядок. По крайней мере, жар с щек сходит, а в голове проясняется.

Так, Ира. Соберись. Это всего лишь фиктивный жених. И всего лишь его утренний стояк. Не предметный. Точно не для тебя и не на тебя. Просто физика! Подумаешь. Ты девушка взрослая, видела и не такое.

Хотя нет…

Такого наглого и самоуверенного экземпляра я точно еще не видала.

Вот только есть одна проблема. Одежду-то я с собой в ванную не взяла. Все мои вещи остались в комнате. Вместе с ним.

Черт!

Заворачиваюсь в полотенце и приоткрываю дверь на сантиметр, заглядывая в щелочку.

Сотников по-прежнему сидит на моей кровати. В руках телефон, он что-то быстро печатает, и на лице блуждает эта его фирменная, до жути бесячая усмешка.

— Ты приличный вид принял? — шиплю я.

Он поднимает на меня взгляд. Медленно, издевательски оглядывает щелочку, в которой я торчу.

— Смотря что ты считаешь «приличным».

— Я спрашиваю, ты оделся?

— А зачем? — он откладывает телефон. — Мы же почти семья. Чего ты стесняешься? Вчера же мама ясно дала понять, что ждет внуков. Я считаю, что нам следует плотно поработать над этим вопросом.

— Сотников, я сейчас возьму папин табельный и начну работать над вопросом твоего отпевания! — рычу я. — Я за одеждой. Отвернись!

— Что я там не видел? — фыркает он, но, к моему удивлению, демонстративно поворачивается к окну.

Я пулей вылетаю из ванной, хватаю с сумки первое, что попадается под руку — джинсы и теплый свитер — и несусь обратно в свое убежище.

— Вид сзади тоже впечатляет, Агапова! — летит мне в спину.

— Бесишь! — рявкаю я, снова захлопывая дверь.

Но перед этим успеваю услышать веселый смех и его:

— Как скажешь, принцесса.

Когда я выхожу через пять минут, уже полностью одетая и готовая к завтраку, Никита стоит у окна и смотрит во двор. На нем все те же спортивные штаны, в которых он спал.

— Моя очередь, — бросает, проходя мимо меня. — Постарайся не умереть от тоски, пока меня нет.

— Только если от счастья, — бурчу я, усаживаясь на кровать, чтобы натянуть носки.

Дверь ванной закрывается, и я слышу шум воды.

Отлично. Передышка.

Я быстро заправляю нашу, так сказать, «семейную» постель. Мысленно проклинаю маму за ее идею с одной кроватью. Взбиваю подушки, стараясь выкинуть из головы ощущение его тяжелой руки на моей талии и этого… утреннего «привета».

Дверь ванной открывается слишком быстро.

Я как раз заканчиваю с покрывалом и поворачиваюсь.

Никита стоит в проеме.

С голым торсом.

На бедрах низко сидит полотенце, небрежно завязанное на узел. С волос на широкие плечи и рельефную грудь падают капли воды, стекая по кубикам пресса вниз, к этой самой кромке полотенца.

Я невольно сглатываю.

Так, Агапова, главное — не пялиться!

Это провокация чистой воды!

Он специально стоит и позирует!

Уф, самовлюбленный мерзавец!

Я беру себя в руки и демонстративно закатываю глаза.

— Сотников, ты решил устроить тут филиал стриптиз-клуба? — язвительно интересуюсь я, складывая руки на груди. — Боюсь, я не твоя целевая аудитория.

Он усмехается, проводя рукой по мокрым волосам.

— А я смотрю, моя аудитория в восторге. Аж дышать перестала. — в голосе столько самодовольства, что у меня зубы сводит.

— Видала и получше, — вру я самым скучающим тоном. — В спортзале. Там таких, как ты, знаешь сколько? На каждом углу.

Никита громко смеется. Смех у него глубокий, грудной.

— Врешь, — он делает шаг ко мне. — Таких, как я, больше нет.

— Корона, Сотников, не жмет?

— В самый раз, — хватает с кровати свою толстовку и натягивает через голову. А я не могу удержаться, чтобы не отметить, как ткань обтягивает каждый мускул. Черт. Он и правда в бессовестно хорошей форме. — Хватит пялиться, Ириска, — не оборачиваясь, бросает. — А то влюбишься еще.

— Размечтался, — фыркаю я. — Пошли, «жених». Все уже давно остыло.

Завтрак проходит в атмосфере тотального родительского обожания, направленного, естественно, не на меня, а на Сотникова.

Мама порхает вокруг него, как бабочка, подкладывая самое лучшее. Ник кивает, улыбается, соглашается. Идеальный, блин, зять. Аж тошнит!

— Никитушка, тебе еще оладушка? А сметанки? Домашняя! А это варенье, сама варила, вишневое!

— Любовь Павловна, спасибо, все божественно вкусно, — улыбается Сотников своей самой обезоруживающей улыбкой. — Но я столько не съем. Хотя… Ириска, будешь?

Он протягивает мне свой оладушек, уже щедро политый вареньем.

Я смотрю на него, потом на маму, которая наблюдает за нами с умилением.

— Спасибо, милый, — цежу я, откусывая кусочек. — Ты такой заботливый.

Под столом я со всей силы наступаю ему на ногу.

— Ай! — он едва заметно дергается, но улыбки с лица не убирает. — Для тебя — все, что угодно, дорогая.

— Ирочка, ну что ты сидишь, ну поухаживай наконец-то за женихом!

Я демонстративно громко вонзаю вилку в оладушек, представляя, что это сотниковская задница. Ага, сейчас, поухаживаю, только валенки зашнурую!

— Может мне за него еще и поесть? Мам, у него вообще-то руки есть. Он снайпер, знаешь ли. В состоянии попасть себе в рот.

— Какая ты у меня язва, — вздыхает мама, но тут же снова сияет, поворачиваясь к Никите. — Она у нас с характером, но добрая!

— Я уже заметил, Любовь Павловна, — улыбается этот подлец. — В этом вся ее прелесть. Дерзкая, острая на язык. Не соскучишься.

Папа, до этого молчавший, одобрительно хмыкает.

— Правильно. Женщина должна быть с перчинкой. А то пресные — это скучно. Правда, у нашей ветер в голове. Ей нужен… стержень.

— Папа! — возмущаюсь я. — Я вообще-то здесь! И у меня нет ветра в голове!

— Есть, Ирочка, есть, — ласково говорит мама. — Ты у нас взрывная. А Никита такой… основательный. Вы друг друга уравновешиваете! Идеальная пара!

— Просто инь и ян, — бурчу я, отворачиваясь.

Сотников хмыкает в чашку с кофе.

Я награждаю его испепеляющим взглядом.

Он изгибает бровь.

— Так что, Никита, — папа откладывает вилку, — сегодня вечером у меня юбилей. В «Империале». В семь. Будет много коллег, друзей. Так сказать, весь цвет города.

— Буду рад познакомиться, Валерий Семенович, — кивает Сотников с таким серьезным видом, будто его только что на прием к президенту пригласили, а не на день рождения отца его фиктивной невесты.

— Вот и отлично! — папа хлопает ладонью по столу. — А ты, Ирка, чтобы выглядела прилично. И жениха своего… Причеши, что ли.

— Пап!

— Что «пап»? Ответственное мероприятие. Все должны быть на высоте!

После завтрака нас с Сотниковым превращают в «мальчика и девочку на побегушках». Папино «ответственное мероприятие» подразумевает, что вся семья должна носиться по городу как стая взмыленных оленей. Забрать торт, отвезти костюм отца из химчистки, купить еще какой-то особенный коньяк для «самых важных гостей» — мы мотаемся по декабрьским пробкам, успевая только ругаться вполголоса.

Когда мы возвращаемся домой, до выхода в ресторан остается всего полтора часа.

Я достаю из сумки свое оружие. Мое любимое шелковое платье — глубокого, насыщенного синего цвета. Длинные рукава и закрытое декольте, но с провокационным вырезом на спине. Купила его на стипендию и хранила для «особого случая». Кажется, он настал…

Быстро накручиваю легкие, небрежные локоны и наношу макияж, делая акцент на глаза.

Спустя час смотрю на себя в зеркало. Вау. А я ничего. Очень даже.

Дверь в комнату за моей спиной открывается.

— Ты не видела… — голос Сотникова обрывается на полуслове.

Я медленно поворачиваюсь. Он стоит в дверях. На нем идеально сидящий костюм и белая рубашка, расстегнутая на верхнюю пуговицу. И где только успел замутить костюм? И почему он в нем так… Так хорош, что аж дыхание спирает?

Пока я разглядываю Никиту, он молча скользит взглядом по мне. От макушки по локонам, задерживается на ключицах, спускается ниже по платью, к разрезу на ноге, и медленно возвращается к моим глазам. В его взгляде нет привычной насмешки. Только удивленная растерянность.

— Ириска, — хрипло говорит он, поправляя пальцем воротник. — А ты умеешь… удивлять.

Я вскидываю бровь, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— М, ну а ты, Сотников, похоже, решил влюбить в себя всех женщин в ресторане.

Обмениваемся своеобразными «колючими» комплиментами.

Никита усмехается, делая шаг в комнату. Запах его парфюма мгновенно заполняет пространство и проникает в мои легкие, впитываясь прямо в кровь.

— А что, ревнуешь, Агапова?

— Беспокоюсь.

— Что уведут?

— Что забудешь, чей ты будущий муж, Сотников, и убежишь за чужой юбкой.

По лицу мужчины мимолетно пробегает тень. Будто мои слова его задели. Даже оскорбили. Именно эти. И никакие другие из сотен, если не тысяч, колкостей, коими мы обменялись за эти месяцы знакомства.

— Я не из таких, — звучит уже не в пример серьезно. — И нашим, и вашим — не моя история.

— Надеюсь, — фыркаю я.

Я поправляю бретельку платья, демонстративно разглядывая его.

Никита делает то же самое, только дергая полы пиджака.

— Ох, дети, какие вы у меня красивые! — влетает в комнату мама, словно ураган, всплескивая руками. Она тоже при полном параде. Темно-бордовое изящное платье и укладка. Как всегда неотразима. — Просто голливудская пара! Анджелина и Брэд обзавидовались бы!

— Они развелись, ма… Много лет назад.

— Потому что и в половину не подходили друг другу так, как вы с Никитушкой! Так, зачем я зашла? А, все, сказать, что такси ждет! Едем, едем!

Поездка в ресторан проходит под аккомпанемент маминых восторгов. Никита кивает и улыбается, а я просто смотрю в окно, чувствуя, как его колено в узком пространстве такси то и дело прижимается к моему. И вообще, как весь он, такой большой, горячий и сногсшибательно пахнущий, занимает все мое внимание. Которое не получается переключить даже на наряженные к празднику улицы города.

Такси наконец тормозит у ярко освещенного ресторана. Одно из лучших заведений города с бешеным ценником, но сервисом на уровне столицы.

Мы выгружаемся из машины. Сотников выходит первый и подает мне руку. Я смиряю его ладонь подозрительным взглядом, но все-таки помощь принимаю. Ибо длинный подол, что постоянно путается в ногах, и высокие каблуки не способствуют твердому сцеплению ног с обледенелым асфальтом.

Заходим в «Империал». Раздеваемся в гардеробной. Гости начинают потихоньку подтягиваться. Папа, сияя, как начищенный самовар, принимает поздравления. Мама тут же порхает рядом, как светская львица.

Никита кладет руку мне на талию, притягивая ближе. Крепко. Его ладонь обжигает, касаясь голой кожи спины.

— Расслабься, — бормочет он мне на ухо, когда мы проходим в зал. — Ты выглядишь так, будто сейчас не гостей встречаешь, а выйти на эшафот готовишься.

— Не могу, — шиплю в ответ, натягивая дежурную улыбку для какой-то маминой подруги. — И не лапай меня так! — дергаюсь.

— Я исполняю роль жениха. Потерпишь, — его пальцы прижимаются чуть сильнее.

Папа тут же начинает представлять нас своим коллегам — каким-то важным полковникам в отставке и их женам. Сотников мгновенно очаровывает их. Он жмет руки, улыбается своей самой «правильной» улыбкой, говорит комплименты дамам. Мой спутник полностью перетягивает все внимание на себя. И за это я ему безумно благодарна.

Все идет прекрасно!

Пока в зал не входит новая гостья.

Я обращаю на нее внимание сразу, просто потому что не узнаю. Всех гостей отца я нет-нет, да видела за свою жизнь хотя бы раз или два. Но не ее. Это элегантная женщина в строгом, но красивом платье винного цвета. Ее уложенные в прическу с модной «сединой» волосы обрамляют утонченные черты лица и живой взгляд карих глаз. Она приветливо улыбается кому-то у входа и идет вглубь зала, сканируя толпу.

Незнакомая женщина замечает нас с Сотниковым. Я уже натягиваю улыбку, приготовившись поприветствовать гостью, как чувствую, что Никита рядом со мной замирает.

Что это с ним?

Мужская рука на моей талии, до этого расслабленная, вдруг напрягается и сжимается так, что я едва не пищу. Сотников переглядывается с женщиной. Улыбка медленно сползает с ее лица, а глаза расширяются от шока. Она останавливается в паре метров от нас.

— Никита? — произносит она растерянно.

Теперь впадаю в ступор и я.

Мама и папа оборачиваются на нас, пока их не отвлекают вновь прибывшие гости.

— Сынок? — повторяет она, глядя только на Сотникова. — А ты… что ты здесь делаешь?

С… сынок⁈

Я медленно перевожу взгляд с ошарашенной женщины на Никиту, у которого лицо становится абсолютно каменным. Потом снова на женщину.

Похожи.

Очень. Сильно. Похожи.

Вот же… дерьмо. Мы влипли. По-крупному.