Спецназ. Притворись моим

Глава 8

Баба Нюра оказывается сухонькой, но бодренькой старушкой с пепельно-седыми волосами, пытливым взглядом и открытым к нерадивым туристам сердцем. Несмотря на наш с Сотниковым слегка «очумевший» от приключений вид, договориться с женщиной не составляет никакого труда. Особенно после того, как я обещаю ей, что «добрый молодец» с превеликим удовольствием подсобит по хозяйству. Там лампочку поменять, тут дверцу шкафа подтянуть, здесь половицу прибить — в общем, так, по мелочи. А то: «Внучку всё некогда, внучок всё время занят».

Сотникова, разумеется, это условие договора не воодушевляет. Но вариантов у него всё равно нет. Либо вокзал и целая ночь, скрючившись на холодных сиденьях, либо вполне комфортный диван и домашние щи, аромат от которых разносится на всю «вторую улицу».

Дом у Анны Павловны, кстати, вполне себе добротный. Внутри сделан косметический ремонт и стоит старенькая, но хорошая мебель. На кухне топится печь. Дрова приятно потрескивают, умиротворяя. Тогда как за окном продолжает заметать снег.

— Кушайте, кушайте, — приговаривает баба Нюра, первым делом загоняя нас за стол. — Вот вам хлебушек. Домашний. Сама пеку. И соления пробуйте, — выставляя всё новые и новые тарелки с угощениями.

— Соления тоже домашние? — уминая суп за обе щеки, спрашивает Никита.

У него пошла уже вторая тарелка.

Интересно, сколько надо еды, чтобы утолить голод этого бычка?

— А как же ж! Домашнее! Другого в деревне не держим. Всё своё. Всё с грядок. Это вам не магазинные пластиковые овощи, напичканные химией. Натурпродукт!

Мы с Сотниковым переглядываемся.

И оба продолжаем активно работать челюстями, голодные, как волки.

А я еще и эмоционально размотана на полную! Меня до сих пор мелко потряхивает изнутри. Я все еще не отошла после произошедшего на улице инцидента. Как только представлю, чем бы могла для меня закончиться эта стычка с местным хулиганьем, аппетит пропадает и в пот бросает. Папа мне всегда говорил: «Слишком много у тебя гонора, дочь». Ругал: «Иногда бычишь там, где априори бычить нельзя». А я… Просто я. Без тормозов. И с отсутствующим чувством самосохранения. Иду по жизни так, словно я кошка и у меня их девять. Жизней этих.

Спасибо судьбе, что она уберегла меня от горького урока.

Ну и Сотникову… Спасибо. Даже несмотря на то, что он тот еще придурок!

— А вы откуда будете-то, молодые люди?

— Из Питера, — говорю я, похрустывая соленым огурчиком.

— Холодно у вас там?

— Кажется, потеплее, чем у вас, будет, — отвечает Никита.

— Хех, мы люди Урала привыкшие.

Анна Павловна разливает по большим кружкам ароматный чай, заваренный на листьях смородины, и ставит перед нами. Вместе с огромной тарелкой пышных, румяных пирожков. Сама берет один и садится напротив, сетуя:

— Мой старший внучок Ванюша тоже всё в Питер уехать порывался. Перспектив там, говорит, больше. Город красивый. Как человек, говорит, поживу. Жену, может, найду: умницу, красавицу…

— Не уехал? — отодвигаю я от себя пустую тарелку из-под супа, хватая пирожок.

М-м, с луком и яйцом. Мои любимые!

Женщина отмахивается.

— Бестолковый он у нас. Вот! — стучит по столу.

Я хихикаю.

Никита улыбается.

— Какой ему Питер? Пропадет там, без родительского контроля. Это вот младшенький — Олежа, который завтра вас до райцентра повезет, — вот он у нас парень башковитый и шустрый. Ему бы на большую землю. А он…

— А он? — выдаем мы с Никитой с набитыми ртами.

— Не хочет. Мне и тут, говорит, всё нравится. Своя земля — ближе к сердцу.

— Может, оно и правильно, — пожимает плечами Сотников. — Дома лучше. Это я вам как бывалый… путешественник говорю.

— А вы коренные петербуржцы, молодежь?

— Нет, мы из небольшого города…

— В Челябинской области.

Снова выдаем в голос.

Переглядываемся.

Что это за пугающий «синхрон» у нас случился?

Мне такого не надо!

И не такого с Сотниковым тоже не надо!

— О как! И как вас так далеко от дома занесло?

— По работе.

— Учеба.

— А сейчас домой едете…

— У отца юбилей.

— Мать попроведовать. Два года уже дома не был.

— Вы женаты? — продолжает свой допрос. — Что-то колец я на ваших пальцах не вижу, — щурится баб Нюра. — Или во грехе живете?

— Нет, мы… нет, — говорю я с заминкой.

— Эк нравы нынче какие! Всё никак привыкнуть не могу, что супружеское ложе начинают делить раньше, чем сердце, — неодобрительно качает головой. — Распутные пошли времена.

— Э-э, нет! — качаю я головой. — Мы не это… и не того…

— Не «чего»?

— Не делим с ним никакое ложе.

— Это как это? Неужто до свадьбы себя бережете? Ты девочка еще? — складывает руки на груди баб Нюра, смотря на меня почти умиленно, как на спустившегося с небес ангела.

Никита ржет, пуская чай носом.

Я пинаю его под столом.

В этот момент у хозяйки дома звонит телефон. Аллилуйя! Она выходит из кухни, отвлекаясь на разговор со звонящим.

— Ничего смешного! — рычу я в сторону Сотникова.

— Ты — девочка. Это смешно, — улыбается негодяй.

— А вдруг? — не знаю почему, но упорствую я.

Хотя, конечно, нет. Свою невинность я потеряла… э-э, потеряла. И парни у меня были. Отношения тоже. Сексом я занималась регулярно. Пока не порвала со своим придурком бывшим. Поэтому кем-кем, а святой невинностью меня точно не назвать. Мой нимб уже давно пылится на дальней полке в старой кладовке.

— Нет, — категорично отрезает Сотников.

— Откуда ты можешь знать⁈ Свечку держал?

— Агапова, — смотрит на меня снисходительно парень, комкая салфетку, — если ты девочка, то я актер балета из Мариинского театра.

Я хмыкаю и задираю скатерть, заглядывая под стол.

Оценивающе смотрю на ноги парня в спортивных штанах.

— Что ты там ищешь?

— Не ищу. Прикидываю. И мне кажется, что облегающее трико тебе подошло бы гораздо лучше, чем бронежилет, Сотников. Такая тонкая натура!

Никита запускает в меня своей скомканной, грязной салфеткой.

Мы смеемся.

— Всё, вопрос с вашей транспортировкой решили, — возвращается женщина, — Олежа вас завтра в восемь утра заберет и домчит до города с ветерком.

— Отлично.

— Спасибо!

После сытного ужина баб Нюра отправляет меня в баню, выделив мне полотенце и теплый махровый халат. А Никиту запрягает по полной мелкими бытовыми задачами.

Баня у Анны Павловны небольшая, но новенькая. Из бруса. Видимо, внуки постарались. Внутри компактная зона отдыха с небольшим диванчиком и вешалками. Мойка, в которой стоят два тазика, ковш и дешевенькие уходовые средства. Парилка. А еще обалденно пахнет дубовым веником и сосной.

Я избавляюсь от всех слоев одежды и первым делом топаю отогреваться. После долгих прогулок на морозе, продрогнув до самого мозжечка, с наслаждением вытягиваюсь на второй полке и полной грудью вдыхаю раскаленный воздух. Растираю ладонями шею и плечи. Лицо. Чтобы каждая пора раскрылась! Каждая плохая мысль выпарилась!

А мыслей много.

Я их гоняю в голове.

Про жениха вспоминаю. Вернее, про его отсутствие. И как-то грустно становится.

А потом про хулиганов и появившегося вовремя Никиту. Тут жутко и радостно одновременно.

Про всю ситуацию с этой поездкой в целом думаю. И в моменте даже смешно от того, как всё это нелепо! Надо же было застрять в такой дыре. Да с кем? С парнем, которого с первого взгляда на дух не переношу. Только ты умеешь в такой сюр вляпаться, Агапова!

А вот если бы без него тут застряла…

А без него было бы плохо. Туго. Совсем.

Я бы, наверное, до сих пор стояла на перроне и провожала взглядом давно ушедший поезд, не зная, что делать. Это ведь Сотников меня к администратору потащил. К участковому. От гопников спас. И бабу Нюру нашел. И теперь за ее помощь нам своими силушками отрабатывает…

Эх, черт, это что выходит? Сотников хороший парень?

А какого вообще фига, интересно, он решил выйти на этой станции покурить?

Проторчав в парилке не меньше получаса, выхожу. Наскоро мою голову и моюсь сама. Неудобно это, конечно, в тазиках. Еще и с длинными волосами! Как люди так годами живут? Жуть.

Вытираюсь, стираю нижнее белье и аккуратно развешиваю в неприметный уголочек. Наматываю на голову полотенце, накидываю халат и куртку. Выскакиваю из бани, мелкими перебежками семеня в сторону дома. Поскальзываюсь на дощечке и едва не падаю задницей в сугроб, пугаясь, когда у крылечка двигается тень.

— Ай! — вскрикиваю.

— Осторожно, ну! — рычит тень голосом Сотникова, одной рукой хватая меня за полы куртки и удерживая на месте.

— Пусти! Стою я! — брыкаюсь. — Ты чего так пугаешь⁈ — шепотом.

— А ты чего такая пугливая? — ехидно.

— Что ты тут делаешь?

— А ты почему спрашиваешь?

— У нас что, состязание тупых вопросов?

— Не знаю. Оно?

— Р-р-р! — стискиваю я челюсти. — Раздражаешь! Ты же не подглядывал за мной в бане, да⁈

Ник, посмеиваясь, щелкает зажигалкой. Подкуривает сигарету, зажатую в зубах. Затягивается, явно не планируя отвечать на мой вопрос.

— Откуда ты их взял?

— Нашел.

— Я серьезно!

— Я тоже. Внук баб Нюры оставил. Стрельнул одну. Хочешь?

— Я не курю, — бурчу я. — И тебе не советую.

— Без твоих советов как-нибудь проживу, принцесса.

— Ненавижу курящих мужиков!

— М-м, — издевательски ухмыляется этот неандерталец, — тогда какое счастье, что я не твой мужик, — выпускает струю дыма мне в лицо.

Я морщу нос и толкаю его в плечо, протискиваясь к двери.

— С легким паром, Агапова.

— Уйди с дороги, Сотников.

Захожу в дом под аккомпанемент тихого грудного смеха парня. Смеха, который неожиданно переворачивает все внутри, поднимая волоски на моих руках дыбом.

Бесит!

После меня баню занимает Никита.

Мы же с бабой Нюрой застилаем постели. Сотникову на диване в гостиной, а мне на небольшой тахте в дальней комнате. Да, на наше счастье, в доме оказывается целых два свободных, раздельных спальных места. Нам не придется оказаться с парнем в одной постели. Боюсь, такого остатки моих нервных клеток точно бы не пережили!

После я быстро сушу волосы старым феном.

И мы с хозяйкой дома усаживаемся на кухне «гонять чаи».

Баб Нюра расспрашивает меня: о семье, учебе, нашем с Никитой знакомстве. Я рассказываю. И с удовольствием слушаю ее рассказы о близких.

Как и у многих стариков в нашей стране, дети и внуки бабы Нюры разъехались кто куда. Звонят редко. Навещают и того реже. А деревенька у них маленькая. Загибается потихоньку. Пойти некуда. Грусть временами накатывает. Да и болячки посещают.

Я слушаю ее и с тоской думаю о том, что все мы не вечны. И как важно иногда замедлиться и найти время, чтобы сделать хотя бы один простой звонок. Своим. Родным. Спросить «как у них дела». Узнать «как прошел их день». А лучше приехать и обнять. Ведь никакие безликие звонки не заменят живого общения и обмена энергией с родным человеком.

За разговорами время пролетает незаметно. Почти два часа спустя мы с Анной Павловной переглядываемся, понимая, что Сотников из бани так и не вернулся.

— Уж не поплохело ли там твоему богатырю? С сердцем, мож, чего? Прихватило?

— Сомневаюсь. Сердце у него богатырское. Нас с вами переживет. И да, он не мой.

— А жаль. Так он на тебя смотрит… Как это сейчас говорят? А, закачаешься, как смотрит!

Я посмеиваюсь, грея ладони о кружку с чаем.

— Вам показалось, Анна Павловна. Между нами нет ничего, кроме взаимной ненависти.

— От любви до ненависти один шаг. В обратную сторону ровно столько же. А ты бы все-таки сходила, деточка. Посмотрела. Точно с ним все в порядке…

— Ладно. Пойду постучу, — или настучу. Сотникову по его голове. За то, что из-за него мне снова придется высунуть нос на улицу.

— Давай-давай, а я пойду уже спать. Дом перед сном закрыть не забудьте.

— Все сделаем, баб Нюр. Сладких вам снов!

— И вам, дети. И вам.

Старушка уходит, шурша тапками, в свою комнату.

Я допиваю чай, мою кружку и, смирившись с тем, что выйти из теплого дома все-таки придется, одеваюсь. Выскакиваю в морозную зимнюю ночь. На крыльце оглядываюсь по сторонам. Вокруг жутковато и тихо. Как в склепе! Благо тучи снежные ушли, небо стало ясным и территорию худо-бедно освещает яркая, большая луна.

— Если ты жив, то я убью тебя, Сотников…

Вдалеке лает собака.

А на соседнем участке что-то шуршит.

Я напрягаюсь и торопливо перебираю ногами. Хрустя свежевыпавшим снегом, топаю в сторону бани, где в запотевшем окошке горит свет.

Останавливаясь у двери, прислушиваюсь.

Кажется, внутри есть какое-то движение?

Заношу руку, собираясь постучать. За моей спиной раздается громкий скрип, подозрительно похожий на шаги. Я с перепугу дергаю дверь и заскакиваю в баню, дрожащими руками закрываясь на щеколду.

Сердце бьется в горле. Дыхание сбитое, словно я только что пробежала стометровку. Колени дрожат.

Что это было?

Кто это был?

Я медленно, шаг за шагом, отступаю от двери вперед спиной. Гипнотизируя ее взглядом, будто вот-вот оттуда может выскочить нечто. Шаг за шагом. Назад.

И тут моя спина врезается во что-то большое, горячее и живое.

Никита.

Я замираю, сжав кулаки, и слышу волнующий шепот на ушко:

— И это меня ты в подглядывании уличить пыталась, Агапова?