Гостиная ректора такая же внушительная и основательная, как и он сам.
Высокие потолки, темное полированное дерево и кожа, массивный камин, в котором уже потрескивают дрова — все это давит на меня, но я стараюсь не давать волю эмоциям.
Воздух насыщен ароматами кофе и свежей выпечки. У панорамного окна стоит небольшой столик, накрытый на двоих.
На серебряных блюдах исходит ароматным паром изысканная еда: паровой ростбиф с зелёными шариками, тонкие рулеты с сочной говядиной и трюфельным соусом, хрустящие вафли с черничным сиропом и запечённые персики в карамели с ванильным мороженым.
Ректор стоит у окна, спиной ко мне. Он одет в строгий костюм, и в его осанке нет и намека на вчерашнюю расслабленность. Каждая линия его высокого мощного тела говорит о собранности и контроле.
В моем животе урчит, и я краснею. Наверное, надо что-то сказать ему, но ничего не приходит в голову, в ней только полная сумятица. И сердце оглушительно стучит.
— Садись. Позавтракаем сначала, — его голос ровный, без эмоций.
Я молча подхожу и опускаюсь на стул, стараясь держать спину так же прямо, как и он.
Мои руки слегка дрожат, когда я беру салфетку.
Я помню о своем решении поблагодарить его, но слова застревают в горле, тяжелые и бесполезные.
++Вместо этого я беру вилку с ножом и принимаюсь за ростбиф. Он идеален, и я жалею, что настолько напряжена, что почти не чувствую вкуса.
Ректор разворачивается и садится напротив. Его движения резкие и быстрые.
Мы едим в полном молчании. Звук наших ножей и вилок кажется оглушительно громким, подчеркивая напряженную тишину.
А еще я чувствую на себе его взгляд — пристальный, неотрывный.
Сама же я не решаюсь поднять глаза, опустив взгляд на свою тарелку. Но краем зрения вижу его руки — большие, с длинными пальцами, — которые держат столовые приборы с удивительной, врожденной грацией.
Этими же пальцами он ночью…
Щеки мои вспыхивают. Я судорожно делаю глоток воды, стараясь подавить волну жара по всему телу.
Не выдержав, я рискую украдкой взглянуть на ректора. Утреннее солнце, пробиваясь сквозь стекло, золотит его зеленую кожу, подсвечивает мощный контур плеч, строгие линии красивого сурового лица.
Он и ест красиво. Сосредоточенно, без единого лишнего движения. Это картина абсолютной власти над собой и окружающим пространством. Как ночью надо мной…
Чтобы отвлечься, я смотрю в окно.
Дымка над утренним городом, дирижабли… частные транспортники, не такие роскошные, как ректоровская Аврора, но тоже внушающие уважение. Все это в сиянии косых утренних лучей.
Восхитительный вид.
Ловлю себя на мысли, что не знаю, каким видом мне больше хочется любоваться. Залитым утренним светом городом или молчаливым и абсолютно непроницаемым орком, сидящим напротив.
Его присутствие давит, пугая и притягивая одновременно.
Ректор отодвигает свою тарелку, закончив первым. Его взгляд на секунду задерживается на моих руках, тоже сложивших приборы. Уголок его губ дергается, а брови хмурятся, но это мгновенно. Его лицо тут же снова становится бесстрастным.
Заканчиваю и я, поставив приборы параллельно, стараясь, чтобы мои движения не выдавали внутренней дрожи.
Он откидывается на спинку стула, его холодный взгляд наконец встречается с моим. В нем нет ни намека на вчерашнюю страсть или ночную нежность. Только холодная, всевидящая глубина.
— Сыта? — его короткий вопрос.
— Да, спасибо, — тихо отвечаю я и добавляю, чтобы проявить вежливость: — очень вкусно.
Я опускаю глаза, не в силах смотреть на него, краснею. Он молчит, и я все же решаюсь хоть что-то сказать.
— Ректор Ирд, я хочу вам сказать…
— Иди за мной, — говорит он коротко, поднимаясь и обрывая мои слова.
От его резкого и стремительного движения у меня все внутри падает и леденеет.
Не осмеливаюсь ослушаться. И продолжить свою фразу уже не могу. А ведь я хотела его поблагодарить…
Мне ничего не остается, как последовать за ним.
Мы проходим в кабинет, у двери он жестом указывает мне пройти вперед, и я делаю шаг через порог.
Вдыхаю густой, сложный аромат старых фолиантов и еще что-то горьковатое, отдаленно напоминающее миндаль, но с металлической ноткой. Мне нравится этот запах. Он настраивает на рабочий лад.
Кабинет — это хаос, подчиненный некоему высшему порядку.
Повсюду стоят столы, заваленные приборами, чертежами и странными механизмами. На одной стене висит огромная панель, испещренная застывшими светящимися формулами, а от другой веет теплом и запахом раскаленного металла.
— Садись, Кьяра, — его низкий голос звучит по-прежнему ровно. — У меня много вопросов.
Повинуясь его властному жесту, я сажусь на кожаный диван, выпрямив спину.
Он проходит мимо, трогая что-то на стенах, его массивная фигура на мгновение заслоняет свет от окна, за которым виднеется небольшой закрытый сад с хвойной растительностью.
Затем ректор придвигает кресло и садится напротив меня.
— Вопросов, повторюсь, много. Но сначала говоришь ты, — продолжает он, скрещивая руки на груди. — Я хочу знать с самого начала, что заставило мою лучшую студентку проникнуть в мастерскую, нарушая все мыслимые правила. Рисковать не только своей жизнью, но и жизнями пары сотен студентов, преподавателей и прочего персонала. Будь предельно откровенна. Я активировал защиту от лишних ушей. У тебя есть мое слово: все, что скажешь, останется здесь, между мной и тобой.
Его взгляд, тяжелый и неотрывный, дает почувствовать всю неотвратимость происходящего.
— Я слушаю, — произносит он.