Тайная помощница для ректора-орка (СИ)

Глава 6. Полет

Не выпуская моей руки, ректор разворачивается и решительно ведёт меня к выходу.

Его хватка на моём запястье не оставляет ни единой возможности для споров или побега.

Я почти бегу за его широкой спиной, спотыкаясь о собственные ноги, оглушённая гулкой тишиной — нарушаемой лишь мерным гулом механизмов в стенах и отголосками музыки с ещё не закончившегося бала.

Моё сердце колотится, и не только от страха.

С каждым его шагом, широким и уверенным, жар в низу живота разгорается всё сильнее, начинает навязчиво, требовательно пульсировать в такт нашему движению.

Я боюсь. Боюсь его, этого большого орка, его нечеловеческих размеров, его неумолимой воли, которая сейчас ведёт меня в неизвестность.

Боюсь того, что скоро произойдёт. Ведь я ещё девственница, а он… он такой огромный. Успела разглядеть внушительный бугор в паху.

Мысль о том, что весь этот размер ворвётся в меня, заставляет сжиматься от леденящего страха и… предвкушать! Желать этого!

Проклятое неконтролируемое возбуждение неумолимо вытесняет и стыд, и страх.

Мы выходим в ночной воздух, и становится чуть легче.

Академия в темноте производит величественное и пугающее впечатление. Башни из чёрного камня впиваются в небо. Клубы пара из медных труб, подсвеченные алым снизу, заставляют ёжиться.

Огромные, неподвижные шестерни декоративных механизмов отбрасывают чудовищные, искажённые тени. Окна дальних лабораторий светятся тревожными, ядовитыми цветами — зелёным, синим.

В небе плывут дирижабли. Воздух щекочет ноздри озоном, маслом и густой, старой магией.

Я чувствую его руку на своей коже, стальную хватку ректора-орка, и это ощущение прожигает меня насквозь, становится единственной точкой отсчёта в этом слишком реальном кошмаре.

Только вот это не сон. Всё на самом деле.

Ректор Дорхар Ирд собственной персоной ведёт меня через внутренний двор академии по затемнённым каменным дорожкам.

Механические големы-стражи поворачивают к нам свои безликие, полированные головы. Их оптические сенсоры холодно блестят в темноте, сканируя нас.

И в этот момент я чувствую, как по его руке, держащей меня, пробегает лёгкая, почти незаметная дрожь.

Крошечный сбой в его абсолютном самообладании.

Но я её улавливаю. Я чувствую её кожей своего запястья.

Он тоже возбуждён. Он тоже хочет меня. И его желание, как и моё, продолжает усиливаться.

Эта мысль заставляет меня сглотнуть пересохшим горлом.

Не только я горю желанием. Он тоже.

В тени у высокой каменной арки ждёт «Аврора» — летающий аппарат новейшей серии, из последних, лучших разработок.

Я замираю, поражённая видом красивой хищной машины.

Матово-чёрный, обтекаемый корпус. Отполированная до зеркального блеска сталь. Тончайшие серебряные руны, светящиеся тусклым внутренним светом.

Мой отец, Арнис, с благоговением рассказывал о таких машинах. О том, как он настраивал их «голос» — гармонизировал магические потоки. Восхищался, а я под его рассказы мечтала, что тоже когда-нибудь буду работать с таким совершенством.

Видела только на рекламе, но никак не думала, что так быстро смогу не только полюбоваться вблизи, но и потрогать…

Ректор резким, точным движением распахивает купол. Стекло исчезает, обнажая кожаный салон.

— Садись, — его голос низкий и хриплый, будто ему физически трудно говорить.

Не только посмотреть и потрогать это сокровище смогу, но ещё и полечу!

Я робко, с благоговением устраиваюсь в пассажирское кресло. Кожа сидения холодная и мягкая.

Ректор опускается за штурвал, резко втягивая воздух сквозь плотно сжатые губы. Его могучее тело кажется ещё больше в этом ограниченном пространстве.

Он произносит одну короткую команду, и купол закрывается с едва слышным щелчком.

Идеальный механизм поднимается в воздух.

Двигатель мерно гудит, но я, дочь Арниса Линд, слышу больше — идеально слаженный, мощный гул маховиков где-то в глубине корпуса — ровный, глубокий, почти живой. Отец гордился бы такой работой.

С каким бы удовольствием я бы подольше послушала Аврору.

Но сейчас концентрации нет, я полностью поглощена другим — звуком тяжёлого дыхания ректора.

Вижу боковым зрением, как его брюки туго натянуты в паху, как его большие руки с белеющими костяшками пальцев вцепляются в штурвал.

Он сидит неподвижно, его челюсти сжаты, а на скулах играют желваки.

Ректор пытается скрыть это, контролировать, но его тело выдаёт его с головой. Зрачки расширены, поглотив почти всю золотистую радужку, оставив лишь тонкое сияющее кольцо.

Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу, пытаясь отвлечься на мелькающий внизу город.

Огни Механического театра, дирижабли-паромы на тёмной ленте реки…

Воспоминания о прогулках здесь с моей семьёй, о счастливых, спокойных временах накатывают волнами, но тут же разбиваются о реальность. О его молчаливое, напряжённое, пышущее жаром присутствие.

Возбуждение нарастает, становится нестерпимым, физически ощутимым. Внутри всё ноет и пульсирует, требуя облегчения. Требуя его.

Мы приближаемся к Серебряным высотам. Роскошные особняки с парящими садами и стеклянными куполами проплывают под нами.

Я украдкой бросаю на ректора взгляд. Он весь — одна натянутая, готовая лопнуть струна. Хорошо, что нас никто не видит за затемнённым стеклом, но от этого уединения откровенно страшно.

Аврора плавно приземляется на площадке на крыше строгого особняка.

Двигатель затихает. Купол беззвучно отъезжает, впуская внутрь прохладный ночной воздух.

Ректор с невозможной для такого крупного тела скоростью спрыгнул, и теперь стоит рядом, выпрямившись во весь свой исполинский рост.

— Выходи, — его голос звучит хрипло.

И моё тело отзывается на звук его роскошного низкого голоса немедленной и стыдной, мокрой волной между ног.

Двигаюсь на автомате по-деревянному, неуклюже. И замираю: рука ректора — большая, с длинными красивыми пальцами — направлена ко мне.

Ждёт. Я вкладываю свою ладонь в его.

Опираюсь, выскальзываю из кресла. Стою рядом, чувствую, как колотится сердце.

Его пальцы смыкаются вокруг моей кисти — не железной хваткой, как раньше, а... плотно. Твёрдо. Как будто он держит что-то хрупкое и бесконечно ценное, что может ускользнуть.

Держит бережно. Обещал, что будет нежен со мной. От этой мысли становится горячо, но спокойнее. Как же сложно довериться. Хотя…

Ночной воздух бьёт в лицо — холодный, острый, пахнущий высотой и остывающим металлом. Слишком остро чувствуется моя рука в его руке.

Прохлада ночи уже не помогает. Не в состоянии охладить пылающую кожу.

Ректор ведёт меня к двери. Его шаги мерные, быстрые, полные той же сдерживаемой ярости, что и в машине. Я едва поспеваю, спотыкаясь о гладкий камень под ногами. Всё во мне кричит, вихрится хаосом из страха, стыда и этого клятого, влажного ожидания.

Он прикладывает ладонь к пластине считывателя у косяка — магия щёлкает тихим разрядом, и дверь отъезжает в сторону с едва слышным шипением. Оттуда вырывается струя тёплого воздуха, пахнущего кожей, старыми книгами и… им. Чистым, концентрированным им.

Резко вдыхаю, чтобы прийти в себя от осознания, от понимания: это его дом… Его дом! Он привёл меня не куда-то в гостиницу… Он привёл меня к себе домой!

Ректор переступает порог, втягивая меня за собой в полумрак прихожей.

Позади нас дверь так же бесшумно задвигается, и щёлкает замок. Тихий, чёткий звук, который отдаётся в тишине громче любого хлопка.

Мы стоим в темноте. Слышно, как тяжело дышит он.

Слышно, как стучит моё сердце.

Глаза медленно привыкают к слабому свету, пробивающемуся из огромного окна где-то в глубине. Я смутно различаю очертания высоких потолков, полок с книгами, массивной мебели.

Он всё ещё держит мою руку.

Его большой палец непроизвольно проводит по моему запястью, по тонкой коже, под которой бешено пульсирует кровь.

Это крошечное движение, почти неосознанное, заставляет меня затаиться и закусить губу, чтобы не застонать вслух.

Ректор сжимает мою руку чуть крепче и уверенно увлекает меня в глубину своего дома.

.