Тайная помощница для ректора-орка (СИ)

Глава 14. Решение

Этот вопрос обезоруживает окончательно. В нем нет осуждения, только попытка добраться до сути. До той самой боли, что я так тщательно скрываю.

— Они сломали его! — вырывается у меня, а голос предательски дрожит. — Моего отца! Я видела, как он сломался. И я… я должна была что-то сделать. Должна была.

Даже зажмуриваюсь, прерывисто дыша, чтобы сдержать слезы.

Когда я открываю глаза, то вижу, что он смотрит на меня с таким пронзительным вниманием, будто пытается разобрать на винтики.

— Расскажи о контракте отца, — новый безжалостный вопрос, заданный ровным голосом.

— Это рабство, — умудрившись удержаться от слез, процеживаю я с застарелым отчаянием. — Они владеют всеми его идеями! Не только прошлыми, но и будущими! Он платит им девяносто процентов дохода. Мы едва сводим концы с концами. А они приходят и говорят, что он все еще должен.

— Как именно корпорация принудила его подписать?

Я замираю. Воспоминание накатывает с болезненной остротой.

— Они месяцами изматывали его судебными тяжбами по надуманным поводам, — тихо отвечаю я. — У него не осталось денег на адвокатов. Подписание было формальностью. Угрозы были, но не грубые. Изящные. Обещание уничтожить все, что он любил, через сложные юридические механизмы.

— Расправой тоже угрожали? Семье? Тебе?

В голосе ректора что-то неуловимо опасное, из-за чего я вскидываю голову и пристально смотрю на него. Он молча ждет ответа.

Я киваю, опустив голову, не в силах продолжать.

Не могу, я просто не могу повторять все эти чудовищные слова, что подслушала, когда они приходили к отцу в мастерскую.

Ректор снова молчит. Смотрит на меня. Его взгляд тяжелый и всевидящий. Он явно видит все: дрожь в моих руках, слышит надлом в голосе, чувствует страх, исходящий от меня волнами.

Его кулаки на мгновение сжимаются, и он резко встает, отходя к камину, глядя в огонь. Пламя отражается в его глазах, вырисовывает хищные тени на его красивом напряженном лице с яростно стиснутыми зубами.

Невольно ёжусь от того, каким опасным он в этот момент выглядит.

Впрочем, его новый вопрос звучит очень ровно и бесстрастно.

— Ладно, давай теперь о другом поговорим. Как ты представляла себе механизм освобождения родителей с помощью твоего изобретения? Ты собиралась шантажировать корпорацию?

— Нет! — возмущаюсь я. — Я хотела легального судебного процесса. Шантаж сделал бы меня такой же, как они.

— И все же? — прищуривается он. — Как собиралась этого добиться?

— Я планировала анонимно передать доказательства в Судебную палату и в газеты. Чтобы давление было со всех сторон.

Его новые вопросы звучат быстрее и резче.

Про контракт. Снова про синтез.

Я чувствую себя так, будто прохожу самый важный и страшный экзамен в своей жизни.

Возможно, так оно и есть.

Если этот допрос и есть его наказание, что ж. Ведь я действительно чуть не убила множество людей. Я все это заслужила.

Судя по тому, что я слышала от других студентов, ректор Ирд еще мягок со мной, если это слово вообще применимо к жесткому безжалостному орку.

И тем не менее, нервы у меня уже на пределе. Поэтому, когда следует новый вопрос, я отвечаю эмоциональнее, чем следовало.

— Почему стандартный резонатор не смог выявить правду?

— Потому что Веритек использовал хлор-серебряное покрытие на латуни, — восклицаю я, не сдержав возмущения. — Оно гасит низкочастотный эмоциональный резонанс. Они сами производят резонаторы! Они знают все лазейки! Стандартный резонатор считывает поверхностные эмоции. Мой состав должен был проникнуть вглубь.

Долгая пауза.

— Как планируешь исправить содеянное?

Я перевожу дыхание. Кажется, мы наконец движемся к финалу допроса. Я заставляю себя поднять голову и встретить его взгляд.

— Я приму любое ваше наказание. И буду работать, чтобы возместить ущерб. Мыть полы в мастерской, чистить оборудование... что угодно. Но я не буду исправлять свою цель. Зато я исправлю способ. Я найду законный путь добиться справедливости…

— Если бы я дал тебе официальный доступ в мастерскую сейчас, чтобы ты сделала в первую очередь?

Этот вопрос ошеломляет меня. Я тру лоб, чувствуя себя обессиленной.

— Я бы убрала последствия своего вторжения. Вымыла бы все, починила оборудование. Исправила то, что натворила, — вскидываю на него взгляд. — Затем попыталась бы сделать антидот…

Я обрываюсь и краснею, осознавая, что через некоторое время нам снова придется…

Возможно, быстрее, чем думаю, потому что несмотря на все мое придавленное состояние, я уже начинаю чувствовать некоторое возбуждение.

Я пытаюсь еще что-то сказать, но слова уже не идут. Я качаю головой, не в силах продолжать.

Ректор не настаивает, как и не развивает тему антидота. Он поднимается, проходит к небольшому окну, за которым виден дикий, заросший хвойными деревьями сад.

Секунды тянутся, наполненные тиканьем часов. Я сижу неподвижно, стараясь унять дрожь в пальцах, стиснув их так, что они белеют.

Когда ректор поворачивается, свет из окна освещает его лицо сзади, и я не вижу его выражения.

Но когда он говорит, в его голосе нет ни капли гнева. Только холодная, отточенная решимость.

— Наказание будет, Кьяра. Учиться продолжишь, как и раньше. Все будут знать о твоем проступке. И об отработке в мастерской вплоть до выпуска из академии.

Я вскидываю на него пораженный взгляд. В мастерской? Он меня действительно готов пустить обратно в мастеркую?!

Ректор делает несколько шагов вперед, непреклонная линия его красивых губ изгибается в усмешке, а в глазах застывает нераспознаваемое мной выражение.

— Отрабатывать будешь, Кьяра. Официально ты наказана выполнением опытов, которые я поручу тебе. Но твое наказание на самом деле страшнее.

Он делает паузу, давая мне время на осознание.

— Станешь моей тайной помощницей, Кьяра, — усмехается он уже открыто. — Будешь делать до самого диплома все, что я прикажу.

.