Тени Равенсхолма

22. Разговор начистоту

"Вампиризм стоит отличать от порфирии, болезни, схожей с проявлениями вампиризма. При порфирии у человека бледные кожные покровы, наблюдается светобоязнь, непереносимость чеснока- из-за содержащейся в нем сульфатной кислоты, анемия, но также иногда проявляется тяга к человеческой крови. И, всё же, порфирия и вампиризм- вещи диаметрально противоположные. Если больного порфирией можно излечить, то вампира излечить можно лишь одним способом — вогнать в его сердце осиновый кол.".

Виктор Харт. " Вампирские хроники.".

Пламя в камине бросало причудливые тени на стены. Виктор Харт, потрепанный годами охоты на порождений тьмы, сидел в старом кресле, вертя в руках серебряный медальон. Элеонора устроилась напротив, закутавшись в шерстяной плед. За окнами бушевала буря, ревя и беснуясь, будто предвещая то, что вскоре должно произойти.

— Элеонора, — тихо начал Виктор, — Я знаю, что не должен был приводить тебя сюда. Посвящать во всё это. Но сейчас выхода нет, всё иначе. Даже орден должен будет пересмотреть свои убеждения, или нам не выжить.

Она подняла на него внимательный взгляд. Свет огня отражался в её глазах — точно таких же, как у матери. Но скрывалось в них и нечто древнее, темное. Его дочь- дампир. Виктор горько усмехнулся.

— Мир не делится на черное и белое, как бы нам порой ни хотелось в это верить. Даже среди тех, кого мы привыкли считать монстрами, есть... оттенки.

Он поднял взгляд к потолку, словно собираясь с мыслями.

— Помнишь Эдварда Мильтона? Того аристократа из Нортвиля? Так вот, он- вампир, которого я отказался убивать пять лет назад?

Элеонора кивнула.

— Он обеспечивает работой и жильем добровольных доноров, платит им щедро. Никто не страдает. Дважды в неделю его доноры отдают небольшое количество крови. Взамен он делится своей кровью, и их организмы получают мощный стимул к регенерации. Старые раны заживают, болезни отступают... А Мильтон никогда не охотится. И таких много.

— Но как же учение ордена? — недоверчиво спросила Элеонора. — Все твои слова будут противостоять множеству веков опыта, знаниям.

— Орден... — Виктор потер шрам на виске. — Орден видит лишь то, что хочет видеть. Помню, три года назад я выследил вампира в трущобах Равенхольма. Жуткое место: нищета, болезни, отчаяние. Я готовился нанести смертельный удар, когда увидел сцену, перевернувшую мое понимание мира.

Он откинулся в кресле, прикрыл глаза, погружаясь в воспоминания.

— Его звали Александр. Бывший врач, обращенный против воли. Он ходил по ночам среди самых обездоленных, тех, кто умирал от чумы и тифа. Он пил их зараженную кровь — горькую, мерзкую для вампира. Пил и давал свою, пока кровь больных не очищалась. А потом уходил, оставляя за собой выздоравливающих людей.

Элеонора непроизвольно подалась вперед, захваченная рассказом.

— И что ты сделал?

— Я опустил клинок, — просто ответил Виктор. — И с тех пор продолжаю наблюдать за ним издалека. Он спас сотни жизней.

Пламя в камине затрещало, выбросив сноп искр.

— Но есть и другие истории, — голос Виктора стал жестче. — Ты ведь помнишь историю о графине Батори из южных земель? Той безумной, что убивала своих крестьян.

Элеонора вздрогнула. Это имя было хорошо известно среди охотников. Графиня стала почти легендой по масштабам своих безумств и убийств ни в чем не повинных людей. Конечно, с годами её история обросла небылицами, сделав её в глазах людей просто безумной, но охотники знала- она была вампиром.

— Она верила, что кровь девственниц подарит ей бессмертную молодость. Сотни девушек погибли в её замке. Вот против таких мы сражаемся, Элеонора. Не против самой сущности вампиров, а против зла, которое может жить в любом существе, будь оно человеком или нет.

— Я никогда не думала об этом так, — тихо произнесла Элеонора. — Почему же тогда ты...Не отговорил маму от смерти? Она ведь могла бы жить и творить добро?

Виктор тяжело вздохнул, его плечи поникли.

— Потому что...Тогда я не знал всего этого, да и, я ведь говорил, Маргарет была слишком упряма. — он окинул её взглядом, будто решая, достаточно ли она взрослая для всей правды. — Она всё равно сделала бы это, так или иначе. Я просто...избавил её от мучений и того, что в её религии считалось одним из самых страшных грехов, самоубийства.

Воздух в комнате словно сгустился. Элеонора всегда знала, что тема её матери болезненна для отца, но никогда не слышала полной истории.

— Моя Маргарет была солнцем, — глаза Виктора увлажнились. — Помню, как она собирала полевые цветы и вплетала их в свои волосы. Всегда напевала какую-то мелодию, даже когда готовила или убирала. Её смех мог осветить самую темную комнату. Она была очень доброй, очень сопереживающей. Многим она даже казалась странной или слишком доверчивой, но уж такая она и была, моя Маргарет, на самом деле.

Он улыбнулся, погружаясь в воспоминания.

— Она любила рассветы. Почти каждое утро выходила на крыльцо с чашкой чая, встречая первые лучи солнца. Говорила, что в этот момент мир рождается заново, а я лишь любовался тем, как лучи солнца отражаются в её глазах. И твои глаза, Элеонора... точная копия её глаз.

Элеонора молчала, боясь нарушить момент откровения.

— Теперь ты знаешь, что она погибла из-за меня. — его голос дрогнул. — Никогда не прощу себя за то, что был таким глупцом. Так хотел открыть ей новый мир, удивить, поразить. Я все представлял, с каким восхищением станет она глядеть на меня, узнав, что я спасаю мир от зла. Поэтому и повез её в горы, где нас атаковала группа древних вампиров. Я сражался, но их было слишком много. Один из них укусил Маргарет, прежде чем я смог его остановить.

Виктор сжал подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев.

— Её организм до странного долго боролся с заразой. Она родила тебя, всё ещё не переродившись сама. Но, спустя всего лишь пару дней, как все закончилось, Маргарет почувствовала, что превращение уже началось. Она... Долго просила меня освободить её, — он с трудом сглотнул. — Ты только появилась на свет, и она боялась, что не сможет совладать с жаждой. Что однажды может навредить тебе.

Слеза скатилась по щеке сурового охотника.

— В тот день она... держала тебя на руках, Элеонора. Пела колыбельную, а потом передала мне и сказала: "Покажи ей весь свет и тьму этого мира, но не позволь тьме коснуться её сердца". А затем... взяла мою руку с кинжалом и направила его к своему сердцу. Её прекрасные глаза умоляли меня...И я... исполнил её просьбу.

Элеонора не заметила, как сама начала плакать.

— С тех пор я поклялся защищать тебя и охотиться на тех, кто несет зло, — продолжил Виктор, справившись с эмоциями. — Но со временем я понял, что не все порождения ночи одинаковы. И, я думаю, твоя мать хотела бы, чтобы я научил тебя видеть разницу.

Он замолчал, глядя на огонь.

— После её смерти я так и не смог больше полюбить.

Элеонора вытерла слезы тыльной стороной ладони и спросила то, что давно её беспокоило:

— А что будет с Мартой? Она... предала тебя, но была частью нашей жизни так долго. Я...не понимаю, почему она вообще пошла на это.

Виктор покачал головой.

— Я никогда не любил её, Элеонора, хотя и уважал. Твоя мать была и останется единственной женщиной в моем сердце. Марта... я думаю, она искала во мне того, кем я не мог для неё стать.

— Но она выдала тебя вампирам! Совет ордена захочет её наказать. Я боюсь этого.

— Не переживай, я запретил им, — твердо сказал Виктор. — Пусть живет со своей совестью. Я не отниму её жизнь и не позволю другим сделать это. Нужно уметь прощать ошибки, если они не принесли тяжких последствий.

Элеонора задумчиво посмотрела на огонь.

— Получается, что мы, охотники на монстров, должны быть лучше тех, на кого охотимся.

Виктор кивнул, в его глазах промелькнула гордость.

— Именно этому я и пытаюсь тебя научить. Иногда самые страшные монстры скрываются в человеческих сердцах, а создания ночи могут показать нам пример милосердия.

За окном постепенно стихал шторм, и первые робкие лучи рассвета коснулись стекла.

— Новый день, — тихо произнес Виктор. — Твоя мать любила этот момент.

Элеонора поднялась, подошла к отцу и обняла его за плечи.

— Расскажи мне больше о ней. И обо всем, что ты узнал за эти годы. Я готова видеть мир таким, какой он есть — со всем его светом и тьмой.

Виктор положил свою руку на руку дочери и впервые за долгое время почувствовал покой.

— Когда-нибудь, когда это все закончится- начал он, борясь с сомнениями, требующими сказать " если", — Мы обязательно обо всем поговорим, юная леди. В том числе и о намерениях вашего друга, профессора. — строгим менторским тоном продолжил, вызвав смущённую улыбку дочери.