Трагическая связь

Пролог

Норт

Шестнадцать лет

Дом выглядит призрачным.

Я слишком взрослый, чтобы верить в призраков, у ребят моего возраста нет времени на такие вещи, и способность манипулировать тенями, превращая их в диких зверей в любой форме, ничего не меняет. Глядя на дом, в котором выросла моя мать вместе со своей сестрой и семьей, я не могу не верить в то, что духи и призраки могут бродить по этому миру после того, как их тела опустятся в землю.

Если где и есть привидения, так это здесь.

— Это неподходящее место для того, чтобы растить мальчика. Не могу поверить, что Эммалина жила здесь с Ноксом. О чем она только думает? О чем думал Нолан? — Уильям бормочет себе под нос, звуча как всегда спокойно, даже несмотря на обвинение в его словах.

Уильям был воспитан как миротворец.

Он был спокойной и вежливой противоположностью моему вспыльчивому и страстному отцу, более молодой и гораздо более культурной фигурой в семье Дрейвенов. Раньше я считал его мягким и слишком слабым, чтобы возглавить семью, но после смерти отца он снова и снова доказывал, что я ошибался.

Есть много способов быть сильным человеком, и я надеюсь, что Уильям научит меня контролировать свой гнев, не давать себе выплескивать его так, как это делал мой отец, не давать причинять боль тем, кого я люблю больше всего.

Чтобы я не превратился в монстра.

— Предоставь Эммалину мне, Норт. Я не хочу, чтобы сегодня ты потерял с ней самообладание, даже если это будет… сложно. Нам нужно действовать осторожно, если мы хотим видеть Нокса чаще. Подумай о своем брате.

Мы здесь только потому, что таково было предсмертное желание моего отца.

Я потратил годы, безуспешно пытаясь убедить родителей разрешить мне видеться с братом. Но в тот день, когда мой отец потерял контроль над собой и Совет пришел убедиться, что он заплатил высшую цену за тот смертельный промах, это было последнее, что он сказал Уильяму. Последние слова, обращенные к его семье перед тем, как он был приговорен к смерти за свои преступления.

«Найди Нокса и верни его домой. Чего бы это ни стоило, брат».

Я киваю дяде, потому что у меня нет другого выбора, а затем мы вместе поднимаемся по осыпающимся ступеням. Вдоль перил растут виноградные лозы, покрытые шипами и тонкими веточками, которые цепляются за штанины наших брюк, когда мы проходим мимо них, и это кажется зловещим предупреждением.

Я знаю, что лучше не смотреть сквозь пальцы на что-то подобное.

Мне не нужен голос моих уз в голове, чтобы подтвердить это, этой штуки, которая не должна существовать, но все же существует. Бог моего собственного создания.

Внутри дом такой же ветхий и ужасающий, как и снаружи, и я оглядываюсь назад, чтобы увидеть наши следы, отчетливо различимые в толстом слое пыли на полу у входа.

Очевидно, моя тетя нечасто принимала гостей.

Уильям следит за направлением моего взгляда и съеживается при виде этого зрелища, бормоча мне: — Норт, я тоже это вижу. Просто, пожалуйста, оставь это мне.

Мысль о том, что Уильям умоляет меня держать себя в руках, раздражает меня. Я не могу сохранить самообладание, как бы ни старался, и огрызаюсь: — Я собираюсь это сделать! Я не идиот.

Уильям останавливает нас обоих, слегка поворачиваясь ко мне и отгораживая меня от остальной части комнаты, несмотря на то, что мы одни. — Сделай вдох, твои глаза изменились, и тени ползут вверх по твоим рукам. Тебе нужно взять себя в руки, и быстро. Я не сомневаюсь в тебе сейчас. Я вижу ту же самую ужасную ситуацию, что и ты, и пытаюсь сделать так, чтобы никто из нас не усугубил ее. Речь идет о гораздо большем, чем просто исполнение желаний твоего отца; во всем этом живет ребенок, о котором мы должны подумать.

Проклятье.

Я даже не заметил, но, конечно, посмотрев вниз на свои руки, обнаружил, что черные пятна ползут от кистей к предплечьям. Обычно я чувствую это, количество гнева, которым мне нужно наполниться, не совсем малое, но в этот раз я слишком отвлекся на внутреннее беспокойство, чтобы сосредоточиться на том, что делают мои узы.

Они в ярости на все, эта их убийственная ярость проникает в мой разум, когда они видят что-то среди пыли, чего нам с Уильямом не хватает.

Я закрываю глаза и выполняю дыхательные упражнения, которые вдалбливали мне с того момента, как я стал достаточно взрослым, чтобы следовать инструкциям. Мой отец обязательно научил меня этому виду контроля задолго до того, как мои глаза стали меняться на черные, каким-то образом предчувствуя, что мне это понадобится.

Прошли годы с тех пор, как мне нужно было сосредотачиваться на этом так, как сейчас.

— Эммалина! Рад видеть тебя, моя дорогая. Ты выглядишь потрясающе в этом платье; этот серый оттенок идеально подходит к твоему цвету лица.

Мне приходится бороться с улыбкой, которая приподнимает уголки моих губ. В тоне Уильяма нет ничего, что могло бы выдать его, но он провел всю поездку в машине, рассказывая мне о своих теориях о том, что моя тетя была отвратительной женщиной-ведьмой. Ясно, что он дразнит ее, хотя она никогда не сможет уличить его в этом.

Он отвратительно умелый политик, и я уверен, что под его руководством тоже стану таким.

— Уильям. Мне было интересно, сколько времени тебе потребуется, чтобы прийти сюда и начать разнюхивать. Здесь нет ничего для тебя; ни меня, ни, тем более, моего сына. Мы счастливы, что нас оставили в покое.

Я открываю глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как Уильям делает шаг к ней, слегка сдвигаясь, как будто он прикрывает меня еще больше, как будто он знает, что сам звук ее голоса разъедает мой контроль.

Вместо того чтобы наблюдать за их перепалкой, я пользуюсь возможностью ускользнуть.

Никогда раньше мне не приходилось бывать в этом доме, но последние несколько дней я потратил на то, чтобы как можно больше практиковаться со своим Даром, чтобы подготовиться к этому. Обычно я стараюсь избегать теневых существ, насколько это возможно, особенно после смерти матери, однако я знал, что мое время здесь будет ограничено.

Здесь мне нужно использовать все имеющиеся в моем арсенале средства.

Я жду, пока не окажусь в коридоре, а затем выпускаю одно из своих теневых существ — кошмары моего сообщества появляются рядом со мной в виде собаки с широкой оскаленной пастью с острыми как бритва зубами и пустыми глазами, которые каким-то образом видят тебя насквозь.

Я бы сделал все, что угодно, чтобы вырезать это из себя.

Существо секунду смотрит на меня, как будто оценивая мою решимость и мою способность призвать его обратно в себя, словно пытаясь понять, сможет ли оно пробежать через этот дом и убить всех на месте, смогу ли я его остановить.

Трудно лгать тому, что является частью тебя.

На самом деле это невозможно, но что бы оно ни увидело во мне, когда я приказываю ему найти моего брата, какие бы силы и ограничения оно ни имело, оно колеблется всего секунду, прежде чем двинуться по моей команде. Пес движется так быстро, что края его формы расплываются, и он больше похоже на дым, чем на зверя. Я забиваюсь в один из укромных уголков коридора, чтобы закрыть глаза и вместо этого смотреть глазами теневого существа.

Внутри дом такой же темный и неприступный, каким кажется снаружи. Во всех комнатах на втором этаже задернуты шторы. На кухне гниет еда, в раковине громоздятся нетронутые тарелки и чашки, которые явно пролежали там несколько недель, если не месяцев. Хотя я ничего не чувствую через связь с теневым существом, мухи и личинки повсюду — одновременно отвратительно и показательно.

Что-то здесь ужасно не так.

Я вывожу теневое существо из кухни и заставляю подняться по лестнице, чтобы пройтись по комнатам, пока, наконец, оно не оказывается на большом пыльном чердаке.

Нокс не вздрагивает и не реагирует на вид моего теневого существа.

Один из них спит у его ног, как будто это не более чем послушный питомец.

Я подзываю теневое существо к себе, направляясь к нему, морщась от столбов пыли, поднимающихся от моих шагов, и толстых слоев грязи на каждой поверхности. Я выкидываю все это из головы, пока не поднимаюсь на чердак и наконец не смотрю на своего младшего брата после шести лет жизни порознь. Шесть лет не казались таким уж большим сроком до тех пор, пока я не взглянул на этого маленького незнакомца, который так похож на меня, что невозможно ошибиться в том, что мы братья.

Он такой… маленький.

Неестественно маленький, как будто его недокармливают или он болен. Я не помню, чтобы отец говорил что-то о проблемах со здоровьем, но не может быть, чтобы мой брат сейчас был здоров. Не может быть, чтобы это было приемлемо. Мне разрешали видеться с ним всего несколько раз с тех пор, как его мать перевезла его из поместья группы Привязанных, но тогда он был в полном порядке.

Что происходит в этом доме?

Я медленно и осторожно подхожу к нему, как будто приближаюсь к пугливому животному. Теневое существо, спящее у его ног, поднимает голову и смотрит на меня пустыми, но странно знающими черными глазами.

Оно слишком спокойное.

Мои собственные существа — бешеные звери, злобные и неуправляемые в тот момент, когда их выпускают на свободу, и видеть, как одно из них сидит там, как хорошо выдрессированная комнатная собачка, вызывает сильнейшее раздражение. Откуда у него столько контроля, да еще в таком юном возрасте? Как получилось, что его существо ведет себя лучше, чем любое из моих?

«Что-то не так».

Мои узы, голос в моей голове, в наличии которого я никогда не признаюсь, на случай, если кто-нибудь запрет меня в лечебнице или просто убьет за аномалию, говорят со мной строгим голосом, которым обычно не пользуются. Таким, какой использовал бы мой отец, если бы я капризничал на уроках или угрожал людям своими глазами пустотами просто так, ради забавы.

Но мне не нужно предупреждение; я прекрасно понимаю, что здесь что-то не так. Я прекрасно понимаю, что независимо от того, каков был наш план, когда мы прибыли сюда сегодня, мы с Уильямом не уйдем без моего брата.

Это больше не начало переговоров.

Это спасение… или похищение, в зависимости от того, на какой стороне взаимодействия вы находитесь.

Я стараюсь говорить с братом спокойным и обнадеживающим тоном, но он вообще не реагирует на звук моего голоса. — Можно я посижу с тобой, Нокс? Ничего, если я просто… посижу с тобой?

Он пожимает плечами, его взгляд все еще опущен на теневое существо у его ног. Он смотрит на него, словно в трансе, а вовсе не так, как будто ждет, что оно вот-вот нападет на кого-нибудь еще в комнате.

Именно так я смотрю на своих.

— Я могу остаться здесь, если тебе так будет удобнее. Ты меня помнишь?

Помнишь ли ты кого-нибудь из своей семьи, кроме своей поганой матери, которая оторвала тебя от всех нас? Только я не могу сказать ему этого. Это нечестно, и это неправильно с моей стороны — пытаться вбить клин между ними. Уильям ясно дал понять, что я не должен даже произносить имя Эммалины в присутствии Нокса. Мы оба знали, что я не смогу сдержать яд в своем тоне.

Я ненавижу эту женщину за то, что она бросила моего отца.

Еще больше я ненавижу ее за то, что она забрала с собой моего брата, когда уезжала, разделив нашу семью и став первой трещиной, которая расколола все на части.

Была бы моя мать жива, если бы она не уехала?

Существовало бы то безумие, которое овладело моим отцом, если бы с ним жили обе его Привязанные?

Были бы теневые существа…

— Нокс! Вот ты где! Вижу, Норт нашел тебя первым; я не удивлен. Он очень хотел провести с тобой немного времени.

Я не поворачиваюсь посмотреть на дядю, когда он поднимается на чердак, но его успокаивающее присутствие наполняет комнату, как будто это что-то физическое. Я не свожу глаз с брата, когда Уильям начинает говорить о всяких радостных и благочестивых вещах, используя все известные ему способы заполнить неловкое молчание и заставить людей поддаться его чарам. Однако стук в моей голове заглушает его, потому что я наконец-то нашел что-то неправильное в Ноксе. Что-то настолько абсолютно неправильное, что никто не сможет отговориться от этого.

У него скрюченные пальцы.

Мои глаза задерживаются на них, на том, как они торчат в разные стороны, с шишками и костями, проступающими сквозь кожу. Старая травма, которая не зажила должным образом.

Наша семья богаче Бога.

Это не то, чем я хвастаюсь, это просто факт: мой отец и Уильям провели всю свою взрослую жизнь, тратя сотни миллионов долларов в год на все виды благотворительности и роскоши для своей семьи, и наше общее состояние только увеличивается. Мы являемся опорой нашего общества, потому что относимся к тому типу старых денег, которые никогда не иссякнут. Все это к тому, чтобы сказать: почему, черт возьми, никто не посмотрел на Нокса, не вылечил его до того, как его пальцы срослись вот так?

Почему никто не позвонил нашему отцу?

— Это… твоя комната, Нокс? Здесь довольно уютно. В твоем возрасте я строил крепости на чердаке, используя простыни и подушки со всех кроватей в доме. Это сводило мою маму с ума. Я вижу матрас и подушки; твое теневое существо выглядит на них очень счастливым. Могу ли я подойти и обнять тебя, или это расстроит вас обоих?

Нокс не поднимает головы, но теневое существо поднимает, его глаза пустоты смотрят на Уильяма, словно вызывая его осмелиться прикоснуться к маленькому съежившемуся мальчику перед нами. Я начинаю задаваться вопросом, может быть, он в трансе… или сейчас находится внутри своего существа, чтобы сбежать из комнаты, отключиться от нас, не убегая и не вступая с нами в конфронтацию, чтобы выбраться из этого.

Он что, боится нас?

Или того, что произойдет, если он заговорит с нами?

Я хочу закричать и выпустить все свои худшие кошмары и тени на этот дом и всех, кто в нем находится, от чистого разочарования. Я ненавижу ложь и перешептывания, обман и завуалированные способы делать что-то, когда это должно быть просто.

Нокс должен вернуться домой со мной и Уильямом, оставить позади все, что, черт возьми, происходило в этом месте.

Я уже собираюсь сорваться, когда дверь позади нас снова открывается, рикошетом отскакивая от стены, и в комнату с пронзительным криком врывается тетя: — Что вы оба здесь делаете?! Я сказала тебе, что приведу его, чтобы поговорить с тобой, Уильям. Тебе здесь не рады.

Я не могу повернуться и посмотреть на нее, не сейчас, когда мои глаза глубокого черного цвета и во мне столько гнева. Почему она оставила его пальцы заживать вот так? Какая мать откажет своему сыну в медицинской помощи?

Я не думал, что возможно ненавидеть ее больше, чем я уже ненавидел, но она доказывает, что я ошибался.

— Нокс, иди сюда. Мы несколько минут поговорим с этими людьми в гостиной, а потом они смогут уйти.

В самый первый раз Нокс шевелится, но только губами, когда роботизированным монотонным голосом бормочет два простых слова, которые раскалывают мой мир пополам, разрыв, который никогда не восстановится.

— Да, Привязанная.

Весь кислород в комнате исчезает.

Все во мне очень быстро сворачивается, чтобы с предельной точностью сфокусироваться на этом слове, вылетевшем из уст моего младшего брата.

Обращенным к его матери.

Привязанная.

Эммалина делает шаг вперед к Ноксу, но тонущее чувство в моем нутре разрастается в пещерный кратер, и теперь в моей голове встают на место части, которые никогда не должны были соединяться.

Последние слова моего отца, обращенные к моей матери перед тем, как его существа поглотили ее целиком.

«Ты знала».

— Норт… — предостерегает Уильям, как будто он не слышал, что сказал Нокс, и не переваривает то же разрушительное откровение, что и я сейчас.

Я полностью игнорирую его.

Мои узы полностью игнорируют его.

— Почему он назвал тебя так? Эммалина, почему твой сын назвал тебя Привязанной?

Уильям издает какой-то звук позади меня, а затем я слышу глухой удар его тела о землю, когда моя тетя направляет на него свой Дар. Я чувствую, как та же самая сила захлестывает и меня, касаясь моей кожи, когда она пытается проникнуть в мою голову и вскрыть мой разум с помощью Безумия, которым она владеет.

Я сильнее ее.

Для меня это ничего не значит. Это лишь разжигает ярость уже пылающую внутри меня.

Тени по комнате извиваются и растут, все больше и больше, пока все они не устремляются ко мне и к этому кошмару, в котором я оказался. Теневое существо, покорно сидящее у ног Нокса, не реагирует, разве что щелкает челюстями, когда мои тени подходят слишком близко. Мой брат тоже никак не реагирует на окружающий его водоворот. Для меня это достаточно убедительно. То, что этот хаос ему нипочем… Что, блядь, происходило в этом доме?

Привязанная.

В тот момент, когда Эммалина наконец сдается и ее глаза возвращаются к своему обычному голубому цвету, так похожему на глаза моей собственной матери, она поднимает голову, чтобы посмотреть на меня. Пропитанный виной страх в них служит достаточным подтверждением.

Из моей груди вырываются теневые существа, зеркальное отражение того, что мой собственный отец сделал с моей матерью.

Я такой же монстр, как и он, но за это я с радостью буду гореть в аду.

И теперь мне известно, что мой отец умер, чувствуя то же самое.