Трагическая связь

Глава 23

Оли

Я просыпаюсь в темноте палатки, чувствуя себя дезориентированной, но довольной, осознавая, что все мои Привязанные здесь, в пространстве, со мной. Это редкое явление, благодаря тому, что Нокс не хочет делить мою кровать в нашем доме со всеми остальными, поэтому я позволяю себе наслаждаться этим, лежа с закрытыми глазами.

Он спит ближе всех ко входу в палатку, Процел и Мефис дрыхнут на нем сверху, повернув мордашки в его сторону, как будто они находятся в состоянии повышенной готовности к опасности. Азраил также настоял на том, чтобы спать на дне моего спального мешка, прикрывая мои ноги своим извивающимся телом, пока он одержимо охраняет меня.

У меня до сих пор болит в груди при мысли о том, что я могла бы потерять, если бы не завершила процедуру слияния душ.

Я зажата между Нортом и Грифоном, Атлас и Гейб по бокам от них двоих. С того места, где мое лицо прижато к груди Норта, я могу видеть Гейба. Он слегка похрапывает, одна его рука закрывает лицо, а другая откинута в сторону, словно он ищет меня во сне. Каждая клеточка моего существа довольна прямо сейчас, ни одна из тревог о том, что должно произойти, не просачивается в мой разум, пока я окружена своими Привязанными.

Горячее прикосновение губ к моему плечу выводит меня из расслабленного состояния.

Я задыхаюсь и слегка вздрагиваю в объятиях Норта, его брови нахмуриваются во сне, а в груди под моим ухом раздается грубый стон. Я вижу, как белое сияние глаз Грифона освещает тканевые стены палатки, когда он призывает свой Дар, чтобы не дать Норту полностью проснуться.

Очень хитрое применение своих способностей.

Я осторожно отстраняюсь от Норта и поворачиваюсь лицом к Грифону, сдерживая улыбку, когда вижу, как на его губах появляется похотливая ухмылка. Я вскидываю бровь, но он лишь наклоняется вперед, чтобы поцеловать меня, горячо и требовательно, опрокидывая меня на спину и накрывая мое тело своим.

Я хочу оттолкнуть его, не дать ему трахнуть меня в присутствии ребят, пока они все спят, но я скучала по нему, и это вызывало боль в моей груди. Он быстро успокаивает меня:

«Я могу усыпить их. Иди сюда, Привязанная. Прижмись своей мокрой киской к моему лицу. Я хочу, чтобы твои соки стекали по моему подбородку».

Это неправильно, так неправильно — вывернуться из спального мешка и устроиться на его лице, подтянув ноги всего в нескольких дюймах от спящего лица Норта, но язык Грифона достаточно талантлив, чтобы быстро отвлечь меня от этого. Его руки крепко сжимают мои бедра, удерживая меня, пока он нападет на мою самую чувствительную плоть, пока он доводит меня до предела и покрывает себя моими соками.

К тому времени, как он удовлетворяется, он уже весь промок, а мои ноги дрожат так сильно, что ему приходится поднимать меня со своего лица и снова подминать под себя. Когда он целует меня, я тихо стону от вкуса моей киски на его языке, то, как он делится этим со мной, — такая интимная вещь.

Почти так же интимно, как горячее скольжение его члена, когда он погружает его в меня одним толчком, проникая прямо в мое влагалище, пульсирующее вокруг него. Я сверхстимулирована и чувствительна, мой клитор пульсирует от всего того внимания, которое он уделяет ему. Когда он наклоняет мои бедра, я почти кричу от его жестких толчков в мою точку G.

Я почти забываю, что мы не одни.

«Мы можем разбудить их».

Моя киска сжимается вокруг его толстой длины внутри меня, его бедра все еще двигаются в ленивом ритме. Я не уверена, кого из нас он пытается наказать этим.

«Мы могли бы разбудить их всех и заставить смотреть, как я трахаю тебя. Тебе бы это понравилось, Привязанная? Ты хочешь, чтобы они смотрели, как заполняется эта текущая киска? Или ты хочешь большего, Привязанная? Хочешь, чтобы все мы заполнили твои жадные дырочки?»

Блядь.

Это именно то, чего я хочу.

Я хочу их всех сразу. Я хочу рухнуть на кровать и почувствовать пять взглядов на своем теле, пять рук, прикасающихся ко мне и оставляющих на мне свой след, пять членов, вбивающихся в мое тело и кончающих в меня, на меня, по всему телу, пока я не потеряю сознание в липкой гребаной каше. Я хочу так много всего, что не могу понять, как попросить, как умолять их владеть мной, пока я, блядь не буду уничтожена.

Я хочу всего этого.

Задушенный стон срывается с моих губ, и Грифон наклоняется вперед, чтобы накрыть их своими, заглушая звук между нами. Возможно, он и удерживает ребят в мирном сне ничего не подозревающими, но за стенами этой палатки все еще есть целый лагерь Одаренных, которые могут услышать, что именно он делает со мной.

Я действительно не хочу думать об этом.

Поэтому вместо этого я думаю о том, как его бедра входят в меня, как его член растягивает меня до предела, и о темных, грязных обещаниях его слов в моем сознании, пока я снова не кончаю, поворачивая голову, чтобы укусить его за запястье и не дать себе закричать от удовольствия.

Его бедра вздрагивают от резкой боли моих зубов, впивающихся в его кожу, и он опускается на локоть с другой стороны, утыкаясь лицом в изгиб моей шеи, когда тоже кончает. Я готовлюсь к тому, что он укусит меня в ответ, но он просто оставляет там след из поцелуев с открытым ртом, его язык ласкает мою плоть, пока я снова не начинаю извиваться на его члене, готовая ко второму раунду.

Он приподнимается и смотрит на меня с ошеломленной ухмылкой.

Мое сердце замирает в груди.

Я моргаю, и это исчезает, но на этот раз я уверена, что видела это.

Его глаза вспыхнули черным.

Он наклоняется, чтобы снова поцеловать меня, но я резко отстраняюсь, лишь в последнюю секунду вспомнив, что нужно говорить с ним мысленно, а не вслух.

«Твои глаза изменились. Грифон, твои глаза стали черными!»

Он хмурится на меня секунду, но когда поднимает руку к лицу, там появляется сияние белого света, как будто доказывая, что я ошибаюсь.

Я знаю, что нет.

«Грифон, клянусь нашей Связью, твои глаза стали черными».

Он молчит минуту, а затем неуверенно говорит: «Я не чувствую разницы. Я ничего не чувствовал, Привязанная. Я… поговорю с Ноксом и Нортом об этом позже. Еще один раунд, прежде чем мне придется уйти? Или ты хочешь вздремнуть?»

Глупый вопрос.

Сон для слабаков.

* * *

Я не хочу признавать, что у меня есть травма с принятием душа в лагере.

Было легко пойти за Кайри, когда нас схватили, угрозы того, что случится с ней без моей помощи, было достаточно, чтобы заставить мою задницу двигаться, не думая об этом. Но сейчас, здесь, даже в окружении моих Привязанных и друзей… я не хочу туда идти.

Я также чувствую себя отвратительно, собираясь продолжить свой день после пробуждения от секса с Грифоном.

Если бы я мыслила здраво, я бы попросила его пойти со мной. Душевые блоки не разделены по половому признаку. Они достаточно уединенные, но вместо того, чтобы подумать о последствиях наслаждения своим Привязанным, я снова заснула на несколько часов.

Теперь я слишком напугана, чтобы просто пойти в душ.

Что, черт возьми, со мной не так, что я могу просто броситься в любую ситуацию, если мои ребята или наши друзья в опасности, но мне кажется, что это слишком для меня? У меня под кожей в буквальном смысле живет бог смерти, нет ничего такого, чего я должна бояться.

Кроме того, на меня никогда не нападали в лагерях Сопротивления.

Не так.

Но я слышала это каждую ночь. Охранники угрожали мне этим бесчисленное количество раз, все они были готовы проделать со мной любые отвратительные, жестокие вещи, как только Дэвис решит, что я больше не VIP-заключенный. Обо всем этом я не позволяла себе думать годами, с тех пор как заставила свои узы затаиться, когда ушла в бега. Я разделила все это, чтобы проживать свои дни без паники из-за каждого звука, а ночи без кошмарных криков.

Поэтому, как трус, я медленно встаю.

Мне не хочется делать вид, что я слишком устала или ленива, чтобы начать свой день, но никто из моих Привязанных ни словом не обмолвился о моем нежелании. Норт уходит, прежде чем я просыпаюсь во второй раз, и Гейб прижимается поцелуем к моей щеке, направляясь к выходу, бормоча что-то о разведывательной работе для Грифона. Атлас отлучается, чтобы помочь Грею с запасами провизии, которую Киран транспортирует для Феликса.

В данный момент Нокс все еще по локоть погружен в свои исследования, одет и делает записи в потрепанном кожаном блокноте, который он постоянно держит на сгибе руки.

Он игнорирует меня целых десять минут, пока я лежу и пытаюсь убедить себя позвонить Сейдж и пойти в душ вместе с ней и Аро. Если мы все будем болтать и шутить, я буду достаточно отвлечена, чтобы пережить это без приступа паники.

Я не могу взять ведро и помыться здесь. Нет никакого способа объяснить это, не показавшись совсем уж ребенком, так что мне придется стиснуть зубы и написать Сейдж.

Когда я, наконец, подтягиваюсь, чтобы сесть в своем спальном мешке, мне приходится поискать свое нижнее белье и натянуть его обратно, мое лицо вспыхивает, когда я понимаю, что Нокс просто сидит с другой стороны палатки, наблюдая за этой извращенной версией прогулки позора (прим. пер. — пеший маршрут девушки до дома наутро после бурной ночи).

В моей голове сейчас полный бардак.

Я замираю, когда он поднимается, открывает свой рюкзак и достает оттуда сверток с одеждой. — Надень какие-нибудь штаны, здесь повсюду люди.

Я немного хмурюсь, но молча делаю, как он говорит, в голове все еще крутится тревога, с которой я проснулась. Я трижды проверяю стену в своем сознании, но она надежна, ни одна из моих эмоций не выплескивается на моих Привязанных и не позволяет им участвовать в моей внутренней битве.

Я натягиваю те же штаны, что были на мне вчера. Грязь уже заляпала их, так что они никуда не годятся. Нокс роется в моем рюкзаке, а затем возвращается к выходу из палатки, оглядываясь через плечо, когда замечает, что я все еще стою, как идиотка.

— Держись поближе. Никто не будет пытаться заговорить с тобой, если ты будешь со мной.

Это звучит именно так, как мне нужно.

Мне приходится увернуться от пары теневых существ, но когда я немного спотыкаюсь на неровной земле, Нокс подходит ближе ко мне, его пальцы переплетаются с моими, когда он ведет меня через лагерь. Я почти ожидаю, что окажусь перед палаткой командования, уверенная, что Нокс переправляет меня к Норту, чтобы я перестала докучать ему своим присутствием, пока он работает, но затем он ведет меня в душевой блок.

Мне хочется блевать.

Я замираю, но он просто затаскивает меня внутрь одной из кабинок, его теневые существа заполняют пространство между нами, занимая позицию часовых, их пасти открыты, видны ряды острых как бритва зубов, и они пыхтят, как настоящие доберманы.

Я думаю, иногда они даже забывают, что на самом деле они не совсем идеальные щенки.

Нокс держит меня за руку, пока кладет свои принадлежности на маленький стул в кабинке. Нам обоим тесновато, но он заставляет нас раздеться и пустить воду без лишней суеты и блуждающих локтей. Я ожидаю, что вода будет холодной, но каким-то чудом она оказывается горячей. Мыло пахнет домом, и каждый дюйм пространства заполнен злобными монстрами Дрейвенов, которые, как я уже знаю, без колебаний сожрут Одаренного целиком ради меня.

Постепенно я расслабляюсь настолько, чтобы действительно помыться.

Нокс сначала моется сам, а затем, сначала нерешительно, словно прикидывая, где сейчас находятся мои границы, берет у меня мыло и тоже намыливает меня.

У меня нет времени волноваться о том, где мы находимся, или думать о причинах, по которым это пугает. Все, на чем я могу сосредоточиться, — это мягкие, любящие прикосновения мужчины, который поклялся, что скорее умрет, чем прикоснется ко мне. Тот самый мужчина, который сделал все возможное, чтобы причинить мне боль, чтобы сохранить контроль над ситуацией, в которой мы застряли.

Человек, который умер и забрал часть меня с собой.

«Мне жаль».

Он не реагирует на мои слова, его руки тверды, когда он вытирает меня своим полотенцем. Он ждет, пока не убедится, что я прочно стою на ногах и могу одеться в чистую одежду, которую он захватил для меня, прежде чем вытереться сам.

«Не надо. Я не хочу и не нуждаюсь в твоей жалости. Это то, что есть, и мы это переживем».

Я судорожно сглатываю и киваю, опуская голову, чтобы не видеть сочувствия или апатии на его лице.

Почему я никогда не могу понять его?

Почему я всегда неправильно угадываю его действия и мотивы?

Мы возвращаемся в палатку, чтобы работать вместе все утро. «Ты можешь просмотреть записи, которые делал Норт о том, на какие вещи реагируют его узы, и посмотреть, узнают ли что-нибудь твои. Если потом тебе станет легче, можешь пойти понаблюдать за тем, как Гейб скачет по периметру, или помочь Бэссинджеру проявить себя перед персоналом».

Я бросаю на него взгляд за то, что он упомянул Атласа, но я также глубоко благодарна ему за то, что он спланировал мой день так, чтобы я была и продуктивной, и подальше от посторонних глаз. Предполагалось, что мы здесь для того, чтобы все исправить, склонить исход битвы в нашу пользу, и вот я в первый же день теряю самообладание.

Мне нужно собраться, и сделать это быстро.

Когда он хватает нашу стопку грязного белья и запихивает ее в сумку, я наконец-то беру себя в руки настолько, чтобы потянуться к нему. Он перекидывает сумку через плечо и шагает в мои объятия, позволяя мне прислониться к твердой стене его груди и просто… сосредоточиться.

Мои узы радостно извиваются в груди, как змея, греющаяся на солнце.

Я хочу снова извиниться перед ним, замести все это под ковер, как будто это не что иное, как глупая чрезмерная реакция, но он был в моей голове так, как не смог бы даже Грифон. Он пережил каждую секунду моей жизни так же, как я пережила его. Я никоим образом не могу отрицать, что эти годы в лагере Сопротивления наложили на меня свой отпечаток, невидимые линии перелома, которые никогда по-настоящему не заживут, и которые я изо всех сил стараюсь скрыть.

Я никогда не выставляю свои повреждения на всеобщее обозрение, и уж точно не там, где их может увидеть мой Привязанный, и то, что он узнал, что со мной не так этим утром, не спросив, само по себе должно восприниматься как нарушение. Вместо этого, я чувствую облегчение.

Облегчение от того, что я больше не ношу это в себе.

Мы вместе возвращаемся в наше временное жилище, держась за руки, и я наслаждаюсь ощущением солнца на своем лице, несмотря на прохладу раннего утра. Я трачу минутку, чтобы немного прибраться в палатке, по-настоящему убирая только за собой и Гейбом. Он единственный из моих Привязанных, кто любит устраивать беспорядок. Затем я устраиваюсь на рабочем месте Нокса и просматриваю с ним записи.

Мои узы отказываются сотрудничать, поэтому я застряла, пытаясь расшифровать свои собственные чувства по поводу древних смертей. Я пытаюсь понять, грустно ли мне оттого, что я что-то вспоминаю, или просто потому, что пустоглазый Одаренный, обезглавленный только за то, что существовал во времена охоты на ведьм, чертовски ужасен.

Это не совсем легкая работа.

К полудню я умираю от голода и решаю сделать перерыв на перекус. Нокс едва замечает мой уход, просто щелкает пальцами теневым существам, чтобы убедиться, что одно из них следует за мной для защиты. Мефис берется за работу, жаждая почесывания за ушком и любви, и мы направляемся к небольшой палатке с припасами, в которой хранится дневной рацион каждого.

Во время нашей прогулки я начинаю прикидывать, какие пакеты взять для моих Привязанных. Я обязательно передам их им лично в руки, чтобы убедиться, что все они тоже поели. Выбор велик, и у каждого из них свои предпочтения.

Норт и Грифон вчера весь день обходились без еды, а вечером поглощали бутерброды, забравшись в свои спальные мешки. Я твердо решила, что больше такого не повторится. Гейба будет трудно найти, не отрывая его от работы, но когда со мной Мефис и Азраил, я не боюсь немного побегать.

До палатки с припасами я не добираюсь.

Я все еще на другой стороне лагеря, когда вокруг меня раздаются крики, персонал объявляет тревогу, и я немедленно тянусь к своим Привязанным.

Грифон отвечает мне первым. Я едва успеваю опустить свои стены, как он уже отдает мне приказ:

«Возвращайся в нашу палатку. Найди Нокса и Атласа. Оставайся с ними двумя, пока мы не узнаем, что происходит».

Я не задаю ему вопросов и не подвергаю сомнению его команду, поворачиваюсь на пятках и бегу к нашей палатке, щенки следуют за мной по пятам, в то время как десятки оперативников начинают двигаться вокруг меня.

Нокс ждет меня у входа в палатку, его глаза чернеют, когда теневые существа начинают расходиться веером вокруг нас. Процел сидит у его ног и приветствует меня не более чем фырканьем, когда я проскакиваю мимо него в палатку.

Атлас тоже ждет меня там. Он опередил меня здесь и подпрыгивает на пятках, как будто пытается убедить себя не возвращаться туда, чтобы выяснить, что случилось. Но он немного расслабляется, когда видит меня.

— Ты что-нибудь видела? Ты знаешь, из-за чего была поднята тревога?

Я качаю головой и подхожу к нему ближе, быстро сжимая его, прежде чем опуститься рядом со своим рюкзаком. Я начинаю пристегивать к себе последнее из своего оружия, намереваясь быть готовой, когда поступит вызов, и Нокс делает то же самое.

Оружие у меня всегда пристегнуто к бедрам с того момента, как я просыпаюсь утром, и до того, как ложусь спать ночью. Однако сегодня я воздержалась от полного вооружения, когда мы вернулись из душа. Я подумала, что оно нам не понадобится, пока мы не соберемся отправиться на задание.

Думаю, мне придется пересмотреть эту привычку.

Осознавая, что держу себя начеку, чтобы не пропустить ничего, что могло бы происходить сейчас за пределами палатки, я бормочу Атласу: — Я ничего не видела. Я только услышала крики, и Грифон сразу же сказал мне вернуться сюда. А ты что-нибудь слышал?

Он качает головой. — Я только что закончил помогать укладывать вещи в медицинскую палатку и как раз возвращался сюда, чтобы вооружиться перед тем, как отправиться к Гейбу. Грифон послал его проверить периметр, потому что они знали, что что-то случилось. Нокс был здесь и работал, когда я вернулся.

Я оглядываюсь на Нокса, но его глаза все по-прежнему черные, поскольку он использует глаза своих теневых существ, чтобы видеть, что происходит вокруг нас. Я выпрямляюсь, накидывая куртку поверх ножей и дополнительных боеприпасов, которые я пристегнула к себе. Я пошевеливаю ногами в ботинках, просто чтобы убедиться, что они сидят достаточно плотно. Нет ничего ужаснее, чем пытаться бежать, когда обувь соскальзывает, а я наобум натянула их, чтобы взять еду, не подумав как следует.

Голова Нокса ныряет обратно в палатку, его глаза все еще пусты, но он говорит своим собственным голосом, а не монотонным, мрачным голосом своих уз. — Мы собираемся двигаться к линии периметра. Гейб нашел кое-что, что нам нужно увидеть.

Я киваю и хватаю Атласа за руку, когда мы выходим вслед за ним, жестом приглашая Азраила следовать за нами, пока мы продвигаемся по лагерю. Повсюду персонал ТакТим, многие из них возвращаются к своим палаткам, но крики прекратились.

Все они с беспокойством смотрят нам вслед.

Никто из них раньше не обращал на нас внимания. Я не чувствовала себя здесь чужаком, так что это бросается в глаза. Я могу сказать, что Атлас тоже замечает это по тому, как сжаты его челюсти и как напрягается его рука в моей.

Я пытаюсь объяснить, что это из-за Нокса, разгуливающего с черными глазами, и теневых существ, снующих вокруг нас, но, кажется, никто не обращает на них особого внимания.

Вместо этого они наблюдают за мной и Атласом.

Что бы ни случилось, они снова всполошились из-за меня. Одному Богу известно, что могло сделать Сопротивление, чтобы вызвать такую реакцию.

Игнорируя их всех и беспокойство, поселившееся в моем нутре, мы углубляемся в лес. Линия границы щита была достаточно далеко, и прошло добрых пять минут, прежде чем мы приблизились к голосам. Когда мы подходим, узы Нокса говорят прямо в мою голову, где все могут их услышать:

«Глубокий вдох. Они хотят инакомыслия, а мы им его не дадим».

Рука Атласа дергается в моей при этих словах, но выражение его лица не меняется. Эти двое могут не нравиться друг другу, но они оба согласны с тем, что наша группа Привязанных должна выступать единым фронтом против всех, кто находится за ее пределами.

Подойдя ближе, мы видим Гейба, стоящего без рубашки, в одних штанах ТакТим стандартной модели, оставшихся после обращения. Иногда я забываю, что он должен быть голым, когда делает это, иначе он разорвет свою одежду в клочья. Мне необходимо перестать думать об этом, пока мои узы не начали ревновать к любому потенциальному зрителю, который мог его видеть.

Он встречает мой взгляд, прежде чем бросить взгляд на Атласа. Он пытается вести себя непринужденно, натягивая рубашку, небрежно перекидывая кобуру с пистолетом через плечо, и в моей голове раздаются тревожные звоночки о том, как он себя ведет.

Он беспокоится не обо мне.

Еще три шага, и мы видим это.

В воздухе, в нескольких футах перед нами, мерцает линия щита. Она невидима невооруженным глазом, но в то же время отчетливо видна перед нами. В нескольких футах от этой линии на ветке одного из деревьев висят три тела.

Тела родителей Атласа.

Его отец, Центральный группы Привязанных его родителей, представляет собой окровавленное месиво. Его лицо окрасилось в пурпурный цвет, а рвота покрывает рубашку и брюки, в которые он был одет. Яд — одна из единственных слабостей его Дара. Кто-то, кто был достаточно близок к нему, чтобы знать это, использовал это знание, чтобы убить неубиваемого.

Его мать также явно была убита, прежде чем ее повесили.

К ее животу пришпилен кусок картона, кровь течет из проколов, но слово, нацарапанное на нем, все еще хорошо видно.

Предатель.

Среди дюжины других ран ее руки представляют собой окровавленное месиво, как будто она безуспешно отбивалась от своих убийц. От этой мысли мне становится не по себе — от мысли, что ее, вероятно, пытали перед тем, как убить.

Мать Аурелии была избита до неузнаваемости. Если бы она не висела вместе с двумя другими Одаренными, я бы не знала, кто она такая.

Рука Атласа дрожит в моей, и он судорожно сглатывает, но никакой другой реакции с его стороны нет, ни слов, ни слез, когда он смотрит на истерзанные и безжизненные тела членов своей семьи.

Вместо этого он переводит взгляд на Норта и ждет, что тот скажет первым.

Я оглядываюсь и вижу, что Грифон и Норт оба уставились на Атласа. Когда они видят, что тот завис, полностью парализованный этим, они оба начинают действовать.

— Прежде чем их срезать, мы должны обезопасить территорию, — говорит Норт, глядя на Нокса. Но его брат все еще критически смотрит на тела.

Атлас пожимает плечами, его голос немного хриплый, когда он говорит: — Они враги. Вы же не собираетесь рисковать нашей командой, чтобы с честью похоронить людей, которые никогда не предложили бы нам того же.

Горстка персонала Так вокруг нас переглядывается, как будто они шокированы этим, но я нет. Независимо от того, как Атлас относится к своим родителям, он сделал выбор быть со мной и быть частью этой группы Привязанных.

Ничто этого не изменит. Он поставил меня на первое место.

Норт пожимает плечами. — Хорошо, что дело не в них и их мотивах. Мы не Сопротивление, и для нас нет большого риска сделать это для тебя.

Его слова тверды и не оставляют места для сомнений. Речь не о погибших людях, врагах для всех нас, даже для собственного сына. Речь о том, чтобы Атласа не преследовала мысль о том, что их тела остались там, наверху, больше, чем его уже будет преследовать, в любом случае.

Речь идет об уважении внутри нашей группы Привязанных, за которое так упорно боролись.