Вернуть мужа. Стратегия и Тактика.

Глава 26. Настоящее. Воскресенье. Театр.

Я, конечно, не херувим.

У меня нет крыльев,

но я чту Уголовный кодекс.

Это моя слабость.

Илья Ильф и Евгений Петров

"Золотой теленок"

Душевное равновесие - это когда в голове,

дома и в постели один и тот же человек.

Мудрость из Интернета

Сейчас наша троица напоминает сцену из старой советской комедии: Трус, Балбес и Бывалый на дороге. Лерка, как герой Вицина, стоит посередине и пытается вырваться. Мы с Сашкой крепко держим ее за локти. В театральном фойе шумно, оно быстро наполнилось счастливыми и довольными зрителями. Все негромко переговариваются, слышны радостные возгласы встретившихся знакомых.

- Стоим! - командует Сашка. - Сами не подходим. Улыбаемся!

Мужчины подходят сами, с опаской глядя на наши карикатурные улыбки. Ермак тревожно смотрит на Сергея-Филиппа, явно не понимая, кто это, и постоянно переводя взгляд с него на меня. Ревнует? Ко мне? Потрясающе!

Как описать поведение бывшего курсанта-суворовца? Приходят на ум слова, вычитанные сегодня утром в новом романе Анны. "Звуки окружающего мира исчезли, да и сам мир исчез, растворился, растаял, оставив только этот островок реальности, на котором стояла она. Единственная нужная ему в этом мире женщина. Красивая, хрупкая, неземная. Ее испуг был равен по силе его любви, его радости и восторгу от того, что он ее нашел. Нашел, несмотря на то, что весь этот мир был против. И она была против. Но сейчас, в это мгновение, ему было почти не важно, что она убегала от него, с ужасом оглядываясь по сторонам, боясь не только встречи с ним, а самих мыслей о нем. Он ее нашел и уже никогда не отпустит, даже если это уничтожит его, ее и весь мир. Он готов и к этому".

Пока я развлекалась проверкой уровня долговременной памяти, немая сцена разбавилась первыми репликами:

- Добрый вечер, дамы! - Ермак.

- Здравствуй, Лера, - Сергей-Филипп.

- Всем привет! - Сашка.

- А что вы здесь делаете? - это уже я. Согласна, не очень умно, зато откровенно.

- Друг пригласил, - тут же отвечает Ермак, как по шпаргалке.

Словно подтверждая его алиби, к нам подходит... О! Это же Антон Горский. Ведущий актер театра.

Обмен приветственными репликами. Представление присутствующих. Чуть-чуть краснею от стыда (опять не поверила человеку!), надеюсь, это выглядит как смущение от восторга при знакомстве со звездой.

Сашка выпучивает глаза, яростно вращая ими. "Вот! А ты людям верить перестала!" - кричат они.

Лерка быстро берет себя в руки и решается на то, чего терпеть не может и никогда не делает. Кокетливо протягивает Антону Горскому руку для поцелуя и с придыханием (черт! не перестарайся!) произносит только ему (то есть всем нам, а особенно кое-кому):

- Вы не представляете, как приятно!

Антон реагирует так, как и положено: сначала бледнеет от восторга, потом краснеет от удовольствия, обегая юрким профессиональным взглядом ее лицо, руки, ноги.

- И что такая красота делает среди простых смертных?

Вот молодец! Не подвел! Они что, по какому-то тайному женско-мужскому разговорнику эти слова учат? Но меня интересует не Антон, не даже Ермак (театрал! надо же!), а Сергей-Филипп.

Мужчина (как ему подходит это простое общеупотребительное слово) спокойно, без заметного моему глазу напряжения откровенно и открыто смотрит на Лерку. И только встретившись взглядом с его, случайно по мне полоснувшим, я с благоговейным ужасом понимаю, что творится в его сознании и воображении. В карих глазах с по-детски длинными ресницами (интересно, жив ли орангутанг Филипп? сколько лет вообще живут орангутанги?) тьма и хаос, который он только гигантской силой воли упорядочивает.

Теперь я понимаю, почему бежит Лерка. Я бы тоже побежала. С криком, с воплями, с призывами о помощи. Вдруг отчетливо осознаю: то, от чего я бегу, ни в какое сравнение не идет с тем, что преследует Лерку.

Беспомощно смотрю на Сашку. Она кивает мне головой - тоже в шоке, тоже почувствовала. Что делать? Как сбежать?

Узнав Антона Горского, публика окружает нас плотным кольцом. Его окликают, пристают с вопросами и просьбами дать автограф и, наконец, оттесняют от нас вместе с Ермаком и Сергеем. Тут же, воспользовавшись суматохой и неразберихой, мы быстро возвращаемся в зал. Михаила Ароновича в зале нет.

- В буфете он, - вспоминает Сашка. - Алевтину Даниловну туда на чашечку кофе повел.

Ладно, хоть не один. Надо сбросить сообщение Георгоше, чтобы не ждал нас после спектакля.

- Женский туалет, - командует Сашка, и мы меняем дислокацию.

Выбор места был логичным, но для обмана военного человека глупым. У дверей в женский туалет стоит Сергей. Спокойный, уверенный, большой. Как малолетние дурочки, прячемся за широкую колонну. Клянусь, больше не отнесусь со скепсисом ни к одному комедийному фильму.

- А поговорить? - шепотом спрашиваю я Лерку.

Та отрицательно мотает головой.

- Мы чего-то не знаем? - начинает допрос Лерки Сашка. - Он что-то тебе сделал? Что-то страшное?

Лерка снова отрицательно мотает головой.

- Ты его боишься? Серьезно? Без шуток? - продолжает допытываться Сашка. - Что он может сделать?

По Леркиным глазам считывается: все и даже больше.

- Я знаю, где мы спрячемся, - говорю я, схватив подруг за руки. - У Алевтины Даниловны в каморке. Пошли.

Пока мы выжидаем момент, раздается третий звонок и начинается вторая часть капустника. Фойе пустеет, из женского туалета выбегают опаздывающие зрительницы. Сергей стоит, не двигаясь с места, и не отрываясь смотрит на двери туалета. Потом, посмотрев на наручные часы, не поверите, заходит в женский туалет.

- Маньяк! - пораженно шепчу я.

- Маньяк, говоришь, - бормочет Сашка и берет телефон. - Алло! Полиция!

Нам ничего не остается, как вернуться в зал, вызвав недовольство грозной и строгой билетерши.

- Я уже, грешным делом, полицию хотел вызывать, - шутит Михаил Аронович.

В зале Сергей так и не появляется. Неужели пронесло?

Двенадцать лет назад

- Ну, о чем вы говорили? - умирает от любопытства Сашка.

Мы сидим у Лерки дома, что бывает очень редко. Она не любит приглашать к себе. Когда-то, впервые попав к ней домой и познакомившись с ее мамой, я испытала странное разочарование. Нет. Квартира была шикарной, вполне соответствующей ее молодой хозяйке. Огромная, двухэтажная, нафаршированная техникой, оформленная молодым известным дизайнером, услуги которого стоили как полквартиры. Разочаровала мама. Нет. Она была приветливой, долго уговаривала нас с Сашкой поужинать с ними. Но это была... не Леркина мать в том смысле, который я в него вкладываю.

Женщина, на которую не просто не оглянешься, а про которую подумаешь: надо же, какая некрасивая. Она была невысокой, Лерке до плеча, тоже сероглазой, но глаза были маленькие и чуть шире расставленные, чем это позволяли стандартные пропорции, нос с горбинкой делал ее похожей на Анну Ахматову с портрета, висевшего в гостиной на даче у бабы Лизы. Вот бы увидеть Леркиного отца. Может, там объяснение Леркиного неземного происхождения? Но попросить фото отца мне было неловко. Он жил отдельно, в Питере. Оставил Леркину мать давно, когда дочь только пошла в школу. Содержал бывшую жену и дочь много лет. Настаивал, чтобы Лерка переехала к нему. Но та категорически отказывалась, а отец, боясь потерять, не давил.

- Ну, Лерка, не томи! - стонала Сашка, лежа на бело-черном ковре и почти трясясь от любопытства.

Лерка вздохнула, улыбнувшись Сашкиному нетерпению, и подмигнула мне.

- Да и рассказывать вообще нечего! Даже жутковато, - Лерка повела плечами, будто озябла.

- Нечего! Каково? - возмутилась Сашка, призывая меня в свидетели. - Десять минут разговора наедине. Драка. Нам с Варькой не дождаться никогда такого внимания.

Я усиленно закивала головой, соглашаясь с ней искренне, ну, еще и потому, что Сашка больно ткнула меня тонким пальцем в бок.

Лерка оглянулась на дверь, словно опасалась, что кто-то подслушает, и сказала:

- Он сказал, что любит меня. Что будет любить всю жизнь. Что дождется, когда и я его полюблю. Что ему трудно представить меня рядом с кем-то другим. Но, если я выберу другого, он будет ждать. Правда, добавил, сжав кулаки, что если сможет отдать другому. А он не сможет. Всё.

Наши с Сашкой нижние челюсти нужно было теперь отковыривать от изысканного дизайнерского паркета. Живут же люди! Да такого объяснения в любви я даже в книжках не читала. Судя по Сашкиным ошалелым глазам, она тоже.

В этот момент я с горечью поняла, что мне от Максима не дождаться таких слов. Никогда. Сергей-Филипп с глазами грустного орангутанга оказался романтиком.

Вечером, ложась спать, я испытывала непонятную тоску и искреннюю зависть.

Настоящее. Воскресенье. Театр.

После спектакля к нам, с опаской выходящим из зала, подходит молоденькая девушка из труппы театра.

- Антон Николаевич приглашает вас на фуршет, - любезно говорит она, расстроенно разглядывая нас, а в особенности Лерку. - Я вас провожу за кулисы, пожалуйста, проходите.

- Развлекайтесь, мои дорогие! - Михаил Аронович широко улыбается и мягко привлекает меня к себе. - За мной Георгий уже приехал. Мне баиньки пора, по-стариковски живу. Государство пенсию в моем возрасте увеличивает не просто так. Может, вам палку мою оставить для защиты от горячих мужчин?

От трости мы, хором благодаря, отказываемся. За кулисы идем, осторожно, почти затравленно оглядываясь по сторонам. Сергея-Филиппа нигде нет. Неужели все-таки забрали в полицию?

За кулисами шумно, весело. Шампанское, торт, бутерброды. Актеры громко смеются, общаются, разойдясь на несколько групп. Вот и Ермак, окруженный толпой актрис и студенток театрального училища, разливает по пластиковым стаканчикам шампанское и рассказывает что-то смешное, поскольку девушки и женщины всех возрастов покатываются от смеха и протягивают ему свои стаканчики для добавки. Прекрасно! Минус один - уже что-то.

К нам подходит Антон Горский и жестами просит подать шампанское. Когда мы делаем первый глоток после тоста "За капустник!", к нам пробирается Алевтина Даниловна.

- Михаила Ароновича проводила! - докладывает она. - Сын встретил. Все в порядке.

Начинаю благодарить бабушкину подругу, а она, отмахнувшись, продолжает:

- Полиция приехала. Мужчину одного допрашивали. Я так и не поняла, что именно случилось. Девочки ("девочками" она привычно называла всех билетерш театра от пятидесяти до бесконечности) говорят, что он был в женском туалете.

- Какой кошмар! - театрально протянула Сашка, делая большой глоток. - Надо же, и маньяки к искусству тянутся!

- Но его не арестовали! - доложила Алевтина Даниловна, отправляя в рот бутерброд с копченой колбасой. - Он с главным в сторонку отошел, поговорил, какие-то документы показал. И все!

- Что все?! - спросила я, уверенная, что ответ мне не понравится. Лерка замерла, закусив край пластикового стаканчика.

- Отпустили, даже руку пожали и по плечу похлопали! - беря бутерброд с икрой, сказала Алевтина Даниловна.

Скрещиваем три "говорящих" взгляда:

- Он здесь! - Лерка.

- Урод! - Сашка.

- Думаем! - я.

То ли фантазия отказала мне в самый неподходящий момент, то ли ужас в глазах Лерки подтолкнул, то ли собственная беспомощность и растерянность, преследующая меня последнюю неделю, но я решилась на помощь Ермака. Пробралась к нему, погладила по спине и взяла за локоть. Почувствовала, как напряглись мышцы под моей рукой.

- Кирилл, можно тебя на минуточку? - оскалилась в улыбке.

И вот мы стоим в сторонке. Кирилл, воспользовавшись моментом и моим странным состоянием, крепко держит меня за руки и ласково поглаживает мой локоть. Терплю.

- Вы можете отвезти нас ко мне домой? Сейчас?

- Не вопрос! - довольный Кирилл расправляет плечи и становится еще выше. - Через пять минут буду у главного крыльца.

- Давайте не у главного. Давайте у... Хотя нет, давайте у главного, - мне вдруг приходит в голову, что именно у запасных входов и будет нас караулить Сергей-Филипп.

Ермак начинает протискиваться к выходу, со счастливым выражением лица оборачиваясь на меня. Эх! Еще и из этого выпутываться надо будет!

Возвращаюсь к девчонкам. Антон Горский декламирует Лерке что-то из своего последнего моноспектакля, посвященного творчеству Евтушенко, успеваю к концу представления:

Но помимо этой горькой нервности

слезы вызывающей подчас,

сколько в вас возвышенности, нежности,

сколько героического в вас!

Я не верю в слабость вашу, жертвенность,

от рожденья вы не таковы.

Женственней намного ваша женственность

от того, что мужественны вы.

Лерка усажена на стул-трон с высокой спинкой и слегка потрясена повышенным вниманием, поскольку Антон стоит перед ней на одном колене и жадно заглядывает в глаза:

Я люблю вас нежно и жалеюще,

но на вас завидуя смотрю,

Лучшие мужчины - это женщины.

Это вам я точно говорю.

Сашка придвигается ко мне и спрашивает:

- Договорилась?

- Да, - отвечаю я и начинаю чувствовать себя героиней отечественного фильма про резидентов. - Он нас вывезет.

Так и хотелось сказать "через границу", но я не стала шутить. Оставив Лерку с Антоном, мы отошли к двум свободным стульям возле занавеса.

- Вот только не дергайся! - просит меня Сашка. - Сейчас что-то покажу.

Она достает свой телефон и показывает мне три фото, сделанные ею только что. На первом я положила правую руку на спину Ермака, а левой держу его за локоть. На трогательное выражение моего лица невозможно смотреть без ощущения моего особого отношения к мужчине. На втором я тяну за собой Кирилла, почему-то мягко, таинственно улыбаясь, а он идет за мной с дурашливо-счастливым выражением на лице. Третье фото меня по-настоящему шокирует. Мы стоим с Ермаком, держась за локти друг друга (я не держалась! это он!), и глаза мои полны мольбы и еще чего-то, что можно расшифровать как угодно, была бы фантазия.

- Что это? - еле-еле выговариваю я, сглатывая накопившуюся слюну.

- Это? - иронично переспрашивает Сашка. - Это ты пошла попросить Ермака о помощи. Заметь, просто попросить. Человека, который тебя раздражает, неделю преследует и вообще совсем тебе не нужен. Ведь не нужен?

- Нет, конечно! - защищаюсь я.

- А на фото? - Сашка внимательно смотрит мне в глаза. Суд присяжных был бы обращен в Сашкину веру.

Расстроенная, раздавленная сомнениями, швыряю тапок в своих обеспокоенных тараканов. Они разбегаются, прячутся, испуганно выглядывая на меня из каждого угла.

- Варенька, давайте сфотографируемся с вами и вашими подругами! - просит подошедшая Алевтина Даниловна. - И с Антошей.

Киваю ей, поспешно поднимаясь со стула. Мы идем к трону, на котором оставили Лерку. Трон пуст. Ее нет ни за кулисами, ни на сцене, ни в зале, ни в фойе, ни в женском, ни в мужском туалетах.

- Да что за триллер! - дергается Сашка. - Он ее украл что ли? Опять в полицию звонить?

- Подожди! Зачем ему это делать?

- Ты его глаза видела? Это ж серийный маньяк!

Глаза его я видела. Я видела в них любовь и только любовь. Глубокую, долгую, безответную.

- Не верю, - говорю я тихо, но твердо. Он ее не обидит. От слова "никогда".

- С чего ты взяла? - Сашка нервно оглядывается в поисках Лерки.

- Вижу. Чувствую, - отвечаю я.

- Только других чувствуешь? - горько спрашивает Сашка. - А себя? Себя ты чувствуешь? А Максима?

Тараканы, потихоньку начавшие собираться в кучку, на всякий случай отползают назад, в укрытие.

- Давай так! За час не найдем - пусть будет полиция, - говорю я, игнорируя тараканьи жесты, которыми они пытаются мне что-то показать, но я уже не понимаю, что именно.