Вернуть мужа. Стратегия и Тактика.

Глава 39. Настоящее. Четверг (поздний вечер). Максим.

Есть два способа командовать женщиной,

но никто их не знает

Хаббард Франк

Ревнивцы вечно смотрят в подзорную трубу,

которая вещи малые превращает в большие,

карликов - в гигантов, догадки - в истину.

Мигель де Сервантес Сааведра

Уезжая от меня, Сашка дает дружеское напутствие:

- Оденься небрежно, по-домашнему, но продуманно до мелочей, эротично. Чтобы дрогнуло.

Тараканы возмущены провокацией и садятся писать жалобу в комиссию по этике.

Чтобы дрогнуло? Киваю понимающе:

- Сердце?

Сашка каким-то странным взглядом смотрит на меня и соглашается:

- И сердце тоже пусть дрогнет. Хотя нет! Лучше будь в вечернем, макияж, прическа. Пусть думает, что ты куда-то собралась и обязательно с кем-то. Это на тот фантастический случай, если выяснится все-таки, что он ходок...

Тараканы бросают писать жалобу и восторженно показывают Сашке большой палец. (Черт! Теперь мучайся от подозрения, что у тараканов не должно быть пальцев)

- Ход-ик-ок? - икаю я, волнуясь.

- Прости, но это твоя версия, - морщится от досады Сашка. - Теоретически я могла бы допустить нечто подобное, но, извини, Макса знаю дольше тебя на пять лет. Там любая версия прокатит, кроме измены.

Тараканы тащат толстенный фолиант с золотым тиснением "Версии об измене Максима, подлинные и доказанные".

- Любая? - сомневаюсь я. - Их так много?

- Ну, не одна! - утверждает Сашка. - Мы же тогда в клубе гадали уже. Сегодня все и узнаешь.

- Сегодня? - надеюсь и пугаюсь я.

Тараканы ехидно улыбаются ("ну-ну"), рассаживаются на шезлонги с попкорном и коктейлями ("посмотрим-посмотрим").

Я мечусь между ванной, кухней и спальней. Полвосьмого, а я еще не готова. Поразмыслив и поддавшись на уговоры тараканов, выбираю парадно-вечерний вариант: длинное летнее платье-рубашку мятного цвета с боковыми разрезами и тонкие бесцветные чулки на широкой кружевной резинке, немного "Шанель": легкий оттеночный флюид, тушь, блеск для губ, туалетная вода.

Тараканы посылают мне воздушные поцелуи. Я им нравлюсь.

Еще десять минут. Я знаю, что Максим не позвонит в дверь раньше, чем за две-три минуты до назначенного срока. Как прожить эти пять-семь минут и не прыгать у дверей, как щенок, в ожидании хозяина? Обидное сравнение тут же охлаждает мой энтузиазм. Разглядываю себя в зеркале в прихожей: лихорадочно блестят глаза, а рот расползается в невольной улыбке. Что тут поделать!

Тараканы начинают беспокоиться, настойчиво напоминая, что "он еще ничего не объяснил и рано радоваться!"

Без двух минут восемь звенит дверной звонок. Считаю до десяти (тараканы предлагали до ста) и дрожащими руками долго не могу справиться с замком.

Максим стоит на пороге. Светло-серый пиджак небрежно перекинут через плечо, серо-розовая рубашка без галстука расстегнута на две верхние пуговицы. О! двухдневная небритость? У Максима? Честно говоря, это мой любимый образ, и он ему безумно идет. Всегда чисто выбритый, Максим лишь в отпускное время позволял себе расслабиться и не браться за бритву пару-тройку дней. Я стонала от восторга, когда он щекотал меня щетиной, целуя голый живот. Судя по тому, как сверкнули его голубые глаза на загорелом строгом лице, он вспомнил об этом же.

- Привет! - сиплю я, потеряв от волнения голос.

- Привет! - отвечает он, быстро, жадно оглядывая меня от макушки до кончиков босых ног в чулках.

Только сейчас я признаюсь себе в том, что скучала, что специально надела платье-рубашку, чтобы напомнить ему о том, как он любит... любил, когда я надевала его рубашки. Ну, и чулки в общем-то...

Тараканы грозят мне: "Не расслабляйся!"

- Проходи! - приглашаю мужа в квартиру.

- Спасибо! - отвечает он, переступая порог. - Ты куда-то собралась?

- Не совсем... - мямлю я и спохватываюсь. - Да. Собралась. Но не сейчас. После разговора с тобой.

Тараканы держат за меня кулачки.

Максим тут же напрягается. Это видно и по застывшему лицу, и по затвердевшим на глазах плечам.

- Куда? - резко спрашивает он. - С кем?

- Мы встретились не для этого, - изо всех сил стараюсь держаться спокойно. - Ты говорил, что я сама должна буду попросить тебя объясниться.

Максим морщится, словно ему неприятно мое напоминание о его же словах.

- Сначала ответь на мой вопрос, - самым адвокатским тоном говорит Максим. - Куда и с кем ты собралась?

- Не раньше, чем ты ответишь на мой, - я прохожу в гостиную и жестом предлагаю Максиму сесть, куда захочет, на выбор.

Но Максим не садится, а подходит ко мне близко-близко. Так близко, что я вижу легкие темные круги под его глазами.

- Я готов, - твердо, но как-то устало говорит Максим. - Я все рассказал бы тебе еще тогда, в твой день рождения. Это было бы глупо с моей стороны - рассказать, но это уберегло бы нас от многого из того, что случилось позднее. Ты не позволила - и я решил подождать. Еще одна моя фатальная ошибка. И потом, в кабинете отца. Надо было закрыть дверь на ключ и заставить тебя слушать. Нет. Я снова решил не давить и не заставлять тебя. Я идиот. Сейчас за это расплачиваемся мы оба. Можно сварить чашку кофе?

- Да, пожалуйста, - теряюсь я от неожиданного простого вопроса, киваю, сажусь в кресло, положив дрожащие руки на подлокотники.

"Я идиот. Сейчас за это расплачиваемся мы оба". Это было признание измены? Или я вижу и слышу то, что сама и придумала? Или тараканы окончательно промыли мои мозги? "Мы?! - возмущаются представители отряда таракановых. - Больно надо! Что мы, уховертки какие? Или саранча?"

- Ты будешь? - бросая пиджак на диван и направляясь на кухню, спрашивает Максим.

- Нет, спасибо, - отвечаю я, уставившись на торчащие из внутреннего кармана пиджака... Что это? Билеты?

Под звуки работающей кофе-машины тараканы кричат мне: "Посмотри, не будь дурой!" Баба Лиза с фотографии на полочке старинного буфета смотрит осуждающе и не верит, что ее внучка способна на такое... Способна, как оказалось.

- Я передумала! - сгорая от стыда, кричу я Максиму. - Мне среднюю, пожалуйста!

Осторожно тяну билеты за краешек. Air France. Шарль-де-Голь - Шереметьево. Сегодняшнее число. Посадка была пять часов назад. Еще три часа от Москвы до нас. И два Nom/Name: Maxime и Anastasia.

Интересно, сколько дают во Франции за убийство в состоянии аффекта? Больше, чем у нас, или меньше?

Тараканы, почувствовав запах крови, беспокойно перебегают с места на место, встают на задние лапки, принюхиваются и вообще больше похожи на сурикатов, чем на насекомых. Пока остатками разума я заставляю себя положить билеты на место, тараканы сочувственно промакивают уголки глаз платочком.

Я все-таки успеваю убрать билеты обратно в карман, когда Максим возвращается с двумя чашками свежесваренного кофе.

- Извини. Не спал всю ночь. Потом три часа за рулем.

"О! Не спал всю ночь!" - пошленько хихикают тараканы, на ушко рассказывая друг другу скабрезности.

Максим делает глоток, на пару секунд закрывает глаза и вдруг спрашивает:

- Ты всегда любила его и сейчас поняла это окончательно? Или это новое чувство?

Ошарашенно смотрю на мужа и не сразу понимаю, о чем он говорит, вернее, о ком. Неужели о Вовке? О тех моих словах, услышанных им в клубе Игоря?

Первый порыв - рассказать все, как было. Как складывался разговор. Как я признавалась Вовке в любви к Максиму. Как...

Тараканы машут перед моим носом авиабилетами.

- Я всегда любила его, - тихо отвечаю я, нисколько не погрешив против истины, но и не объяснив, что это другая любовь.

Максим сжимает в правой ладони кофейную чашку, и она трескается, разбрызгав капли темно-коричневого напитка по беленому дубовому паркету. Невольно охаю и бросаюсь к мужу. Он шепотом выплевывает бранное слово, что опять же ему совершенно не свойственно, и выбрасывает вперед руку, не давая мне подойти ближе.

- Осторожно, осколки!

- Рука! - кричу я ему, с ужасом наблюдая, как крупная капля крови падает на пол, украсив собой треугольный белый осколок.

- На диван! С ногами! - отдает приказ Максим, быстро наклоняясь. - Не двигайся!

Пока Максим убирает осколки с пола и уходит в ванную клеить пластырь, я тупо смотрю на свою целую чашку.

Тараканы начинают требовать больше крови, собравшись в кружок и возбужденно размахивая кулачками.

- Прости, я напугал тебя, - спокойно и холодно говорит Максим, вернувшись в гостиную.

- Как рука? - спрашиваю я, чувствуя, как кружится голова от передозировки ревности, отчаяния и страха.

- В порядке, - отмахиваясь, говорит Максим. - Ты встречаешься с ним?

- Максим! - нервничаю я. - При чем здесь он? Мы с тобой встретились не для этого.

- А для чего? - зло спрашивает он, подходя ко мне, сидящей на диване с поджатыми ногами. Максим берет меня за плечи и поднимает на ноги рывком, стаскивая с дивана. - Для чего?

Он слегка встряхивает меня, и из тщательно накрученного и скрепленного шпильками пучка волос вырывается на свободу длинный локон. Максим начинает нежно заправлять этот локон мне за ухо, а потом вдруг забирает в горсть сам пучок волос, сжимая ладонь.

Первый поцелуй легкий, поцелуй-дыхание. Тараканы ахают и шлепают меня ладошками по спине.

Второй крепкий, терпкий, злой. Тараканы охают и бьют меня уже кулачками.

Третий перемещается с губ на шею, опаляет горячим сбивчивым дыханием. Тараканы лупят по мне всеми конечностями.

- Пусти! - кричу я и начинаю отталкивать Максима, но это бесполезно, мышцы его рук, плеч, груди становятся железными.

- Как далеко вы уже зашли? - шепотом спрашивает Максим, покрывая поцелуями шею и плечи . - Вы уже целовались?

Слово "целовались" напоминает мне о его нежном поцелуе и девушке Насте.

- Да! - кричу я ему в лицо, и он неожиданно отпускает меня. - Да! Целовались! Как и вы!

И опять это правда. Бабушка бы мною гордилась. Максим меняется в лице и с усилием делает глубокий вдох.

Тараканы начинают стыковать буквой "П" длинные столы для праздничного застолья, таскать табуретки.

- Варя! Это сумасшествие какое-то! - Максим берет мои руки. - Это от злости, от отчаяния. Я за эти недели потерял остатки здравого смысла из-за моей самонадеянности, из-за твоей глупой ревности. Столько сделал ошибок. Я хотел...

Расчудесно! Моя ревность глупая, а его умная? Самого штормит от этой самой умной ревности.

- Не важно, что ты хотел. Важно, что ты сделал, - говорю я, отбирая свои руки.

- Все сложно, правда. Но это не должно разрушить нас, наш брак. Все это очень старая история...

- Старая? - поражаюсь я. - Насколько старая?

- Ты не поняла. Она для нас старая, - начинает оправдываться муж. - Это не наша история, не моя. Вернее, не только моя. Ворошить ее не стоит. Ты не понимаешь, насколько все станет еще сложнее.

Где-то я все это уже слышала... Не надо. Не стоит. Не понимаешь.

- Так объясни! Помоги понять! Ты реально думаешь, что я сейчас забуду про НЕЕ и про ВАС? - меня трясет от ярости и желания расколотить об его голову вторую кофейную чашку.

Тараканы бросают табуретки и начинают натягивать веревки, ограничивая площадку для поединка, превращая ее в ринг.

- Я понимаю твою ревность. Я сам от такой страдаю. Но тебе ничего не надо бояться.

- Ты сегодня плохо подготовился, - усмехаюсь я. - Не те слова подбираешь.

- Да я вообще не знаю, с чего начать! - Максим отходит от меня, спрятав за спиной руки. - Я не хотел бы и начинать. Если бы ты разрешила... Я уже сотни вариантов перебрал, как... Как уберечь ее. Чтобы не узнала.

- Уберечь ее? - меня режет пополам от отчаяния и ревности. - Ты пришел ко мне, чтобы поговорить, потому что хочешь уберечь ее?

- Ты ревнуешь не к той женщине, - устало говорит Максим.

А ты не к тому мужчине! Так хочется мне ответить, но я этого не говорю.

- Есть еще одна женщина?! - горько ехидничаю я. - А можно всех посмотреть?

- Так. Мы сейчас помолчим чуть-чуть, выдохнем и начнем сначала наш разговор. Хорошо? - Максим усаживает меня на диван и садится рядом. - Но сначала я должен знать, что между вами происходит. Это выжигает меня изнутри. Я скоро потеряю человеческий облик.

Подобное предположение смешит моих тараканов: их вообще веселит наш с Максимом "человеческий" облик.

- Нами? - туплю я, устав так, словно всю ночь в одиночку разгружала вагон с углем. - Ты про Вовку?

- Есть еще кто-то?! - снова заводится Максим, противореча собственной установке на "выдохнем".

Тараканы подначивают меня сказать:

- Есть. Кирилл.

- Ермак? - выразительно поднимает брови Максим. - Мне надо беспокоиться еще и по этому поводу?

- Я не давала никакого повода, - отвечаю я ударом на удар. - Но ты можешь начинать беспокоиться.

- Я беспокоюсь, Варежка, - тихо говорит Максим. - Очень беспокоюсь, потому что ты с каждым днем все дальше от меня. А я не могу всего тебе объяснить.

- Как мой отец! - упрекаю я мужа. - Он тоже не мог всего объяснить. Двадцать четыре года не мог.

Максим бледнеет, бледность эту не может скрыть даже загар:

- Ты встречалась с Валентиной?

- А ты не знал? - саркастически усмехаюсь я (мне так кажется, что саркастически). - Ты же все всегда обо мне знаешь.

- Стараюсь знать, - поправляет меня муж. - Но я не слежу за тобой. Кроме того, я просил ее. Очень просил пока...

- Ты встречался с ней, с ними! - обвиняю я. - Как ты мог мне не рассказать, что нашел ее?

-Ва-ря! Ва-ря! - скандируют тараканы, выстроившись в шеренгу.

- А как я мог рассказать?! - Максим смотрит на меня как на умалишенную. - Это не моя тайна. Я обещал ее найти - я нашел. Совершенно логично и естественно, чтобы первый шаг к тебе навстречу сделала она. Иначе бы ты сама обвинила меня в том, что я ее вынудил, раз столько лет она...

- Не разговаривай со мной, как адвокат с неразумной клиенткой! - возмущаюсь я. - Ты бы мог подобрать слова, убедить меня...

- Я подбирал слова для Валентины Георгиевны, но она уперлась, что твой отец не одобрит вашей встречи. Ты же знаешь теперь - у них у всех была причина.

- Была! - соглашаюсь я раздраженно. - Машка. Ты узнал это и не сказал мне! Своей жене!

- Как ты не понимаешь? - удивленно спрашивает Максим. - Это не моя и не твоя тайна. Да. Это напрямую касается тебя. Но твоя сестра, ее мать... Рита, ваш отец. Столько людей и судеб завязано клубком. Ты серьезно считаешь, что сейчас вы его быстро и легко распутаете? Сомневаюсь. Распутывать должен тот, кто запутал.

- Я же не знала, что Мышильда... - почти плачу я, впервые осознав глубину своей ответственности за то, как сохранить все это в тайне. Теперь меня терзали другие сомнения: а надо ли скрывать? Не хватит ли на нашу семью тайн?

- Когда мы с тобой... поссорились, я просил ее, их... - начинает объяснять Максим.

- Я знаю, - перебиваю я. - Валентина Георгиевна мне рассказала.

- Валентина Георгиевна? - мягко, понимающе переспрашивает муж. - Прости, что тебе пришлось это пережить.

- Твоей вины в этом нет, - искренне говорю я, сглатывая слезы.

- Конечно, есть, - не соглашается он и устало прикрывает глаза. - Вместо того, чтобы защитить, я тебя спровоцировал.

- Глупости! - тут же начинаю спорить я. - Я пытала отца, и он сдался.

- Я хотел тебя как-то подготовить, - снова начинает объяснять Максим. - Тебе теперь трудно будет. Машке тоже.

- Машке не будет! - даю я клятву. - Она не узнает.

Максим делает мне навстречу стремительный шаг и хватает за плечи:

- Не узнает?! А кто так решил? За тебя решать никому нельзя, а тебе за сестру можно? И еще, Варежка, прости, но сколько настоящих тайн ты смогла удержать? Скажи.

Смотрю на него мокрыми глазами и краснею от стыда, потому что он прав. То, что Наталья Сергеевна - мама Максима, проболталась я. Меня и пытать не пришлось. Вовка столько лет молчал, а я всего пару месяцев знала. Но все узнали от меня. А если еще пару случаев вспомнить... Я не хранитель тайн, я - мешок дырявый.

Адвокаты быстро выхватывают суть сказанного. Действительно, за меня и Машку всё когда-то решили взрослые. А теперь я всё пытаюсь решить за Мышильду, за отца, даже за Риту. Имею ли право?

- Я жалею о многом, Варя, - прижимая меня к себе больно, крепко, говорит Максим сквозь зубы, словно сдерживает сильную боль. - Но я, хоть и юрист, не знаю, как правильно. По закону как надо - понимаю, но как надо правильно... Ума не приложу.

- Правильно не врать, - говорю я его рубашке, которую уже испортила - намочила слезами.

- Не врать? - целуя меня в макушку, спрашивает Максим. - И поэтому ты всю оставшуюся жизнь собираешься врать Машке. Еще и Риту с отцом в сообщники берешь?

- А как же быть?! - издаю я стон отчаяния. - Как?!

- У меня есть несколько вариантов, - Максим начинает осторожно поднимать к себе мое лицо, взяв его в ладони. - Но это просто варианты, каждый из которых кого-то не устроит, а кого-то просто уничтожит. Ни один из них не идеален.

От шеренги митингующих отделяется парочка крупных тараканов и начинает азартно кричать:

- Мак-сим! Мак-сим!

- Ва-ря! Ва-ря! - перекрикивают их остальные.

- Мак-сим! Мак-сим!

- Я скучаю, - шепчет, муж целуя мои глаза. - Я так скучаю.

- Я тоже скучаю, - сознаюсь я против воли, ощущая себя подследственным, дающим показания под тяжестью неопровержимых улик.

- Мак-сим! Мак-сим!

- Ва-ря! Ва-ря!

Мы начинаем лихорадочно целоваться, гладя друг друга по голове, плечам, спине. Горячие руки Максима поднимают и сминают края моего рубашечного платья, ложатся на кружево чулок.

В этот момент из толпы тараканов-демонстрантов отделяется маленький такой, я бы даже сказала, плюгавенький таракашка. Он усмехается и протягивает мне билеты в Париж. Air France. Шарль-де-Голь - Шереметьево. "Это вы Анастасия?" - с французским акцентом спрашивает он. - Тогда это для вас!"

Начинаю вырываться бешено, агрессивно. Сначала Максим отчаянно пытается меня удержать, и тогда я даю ему пощечину, сильную, со всего размаха.

- К вопросу о вранье, Максим, - я тяжело дышу, левая рука болит, ладонь горит. Как и правая щека мужа. - Где ты был вчера и сегодня?

Протянутые ко мне руки мужа безвольно опускаются вдоль тела.

- Просто скажи. Где ты был? - настаиваю я.

Тараканы замирают, ожидая его ответа. "Пожалуйста, скажи правду!"- умоляет мое сердце. "Не говори, соври, сопротивляйся!" - убеждает разум.

- Ты столько раз спрашивал, готова ли я к разговору, - говорю я. - Я готова. Вопрос, готов ли ты?

"Терпи! Жди! Не отвечай за него!" - приказываю себе и совершенно обалдевшим от моей энергичной наглости тараканам.

Плюгавенький таракашка, взобравшись на один из табуретов, начинает проникновенно читать стихи Цветаевой:

Дома до звезд, а небо ниже,

Земля в чаду ему близка.

В большом и радостном Париже

Все та же тайная тоска.

Шумны вечерние бульвары,

Последний луч зари угас,

Везде, везде все пары, пары,

Дрожанье губ и дерзость глаз.

...

В большом и радостном Париже

Мне снятся травы, облака,

И дальше смех, и тени ближе,

И боль как прежде глубока.

Максим ничего не успевает ответить. Я кидаюсь к пиджаку, выхватываю из внутреннего кармана билеты и бросаю их ему в лицо.

- Erreur fatale! (Фатальная ошибка!) Ты прав!