Вернуть мужа. Стратегия и Тактика.

Глава 30. Настоящее. Вторник. Встреча одноклассников.

Квартира вроде маленькая,

а как начнешь убираться... прям... пентхаус!

Современный анекдот

Делай что должно, и будь, что будет!

Марк Аврелий

Проснулась с твердым намерением еще раз начать новую жизнь. Специально не с понедельника, а со вторника - для надежности. Вспомнила плакат в салоне красоты, перед которым мы с девчонками сидели на педикюре. Соблазнительная красотка с великолепными формами, в белом купальнике, фосфорицирующем на фоне загорелого тренированного тела, советовала: "Прежде чем очистить жизнь от неприятностей и душу от тяжелых мыслей, очисти тело в нашем салоне - и жизнь изменится сама".

Переоделась в спортивный костюм и стала делать генеральную уборку. С кухней справилась довольно быстро, но в гостиной зависла сначала на фотоальбомах, снова разглядывая фотографию с мамой и папой. Потом долго размышляла, лежа на диване и глядя в потолок, как вообще моют такие люстры. Ничего не придумав, решила оставить хрустальную красавицу в покое. Протерла полочки в шкафу с сервизом прапрабабушки Варвары, которым мы с бабой Лизой последний раз пользовались давно, еще на ее семидесятипятилетие. Его давно не перемывали. Это ж сколько работы! Одной мне не справиться.

Каждую неделю в бабушкину квартиру приходила прибираться Галина Семеновна, наша с Максимом помощница по хозяйству. О! Точно! Я беру телефон и звоню ей.

- Галина Семеновна, здравствуйте! - радуюсь я, услышав ее тихий голос.

- Здравствуйте, Варенька! - Галина Семеновна искренне рада.

- Вы.. - не знаю, как начать разговор, - вы сможете по-прежнему приходить к бабе Лизе убираться? Я теперь здесь живу и одна не справляюсь.

- Конечно, Варя, я сама хотела вам предложить, - женщина несколько секунд как будто мнется, подбирая слова. - Только неловко было вас беспокоить, раз вы.. домой не приезжаете.

- Ну, пока здесь мой дом, - отвечаю я, сама удивившись этому "пока".

- Я уже свободна сегодня, - говорит Галина Семеновна. - Максим Константинович дома не обедает и не ужинает. Только утром горячий завтрак, как всегда. Так что я уже свободна. Уборку у вас.. тут делала в пятницу. Сегодня вот уже и пропылесосила, и пыль вытерла.

Галина Семеновна еще пару минут перечисляла все, что успела сегодня сделать, а мои тараканы уже показывали мне листовки со словами "дома не обедает и не ужинает" и предлагали подумать, где именно он, Максим Константинович, это делает. И с кем.

- Приедете сегодня? - перебиваю я женщину, затыкая рот тараканам.

- Через час буду, - уверяет Галина Семеновна.

И ровно через час она звонит в мою дверь. В квартире возрождается жизнь: шумит вода - перемывается сервиз, гудит пылесос - чистятся ковры, звенят хрустальные капельки-подвески - купается в ванной люстра.

- Окна мыть? - спрашивает Галина Семеновна, оторвав меня от рассматривания старых документов, писем, открыток. Вызвав помощницу, я с чистой совестью решила разобрать старые бумаги в ящиках бабушкиного шкафа. Год собираюсь это сделать. При бабушке и речи быть не могло, чтобы я залезла в этот ящик. "Это личное", - говорила она.

- Окна? - растерянно переспрашиваю я, посмотрев на окно гостиной. - Не знаю, как скажете.

- Надо, - говорит она, настаивая. - Я месяц назад их мыла.

- Как скажете, - повторяю я, не в силах оторваться от одной открытки.

Это обычная почтовая открытка, поздравительная, новогодняя, со Снегурочкой в ярко-голубой шубке и красногрудыми снегирями. На ней незнакомым мне почерком написано: "Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за ... Валентина."

За что благодарила Риту моя мама было не прочесть: эти слова были зачеркнуты жирно, размашисто, словно делали это нервно, озлобленно. Почему зачеркнуто? Если это папа, то

почему просто не порвал и не выбросил? Если бабушка, то почему хранила столько лет? Всматриваюсь в почтовый штамп. Открытке девятнадцать лет. Это мне было десять. Три года, как она ушла. И я отчетливо помню, что никто мне привет не передавал. Никто и никогда ничего не передавал мне от моей мамы.

Начинаю перебирать каждый листочек. Вот письма прадеда Василия жене и дочерям с фронта. Вот папины письма бабе Лизе из армии. Вот мои два письма бабушке и отцу из летнего лагеря. Одно я написала в первый день с просьбой забрать меня. Второе во второй день с требованием забрать меня. На третий день бабушка уговорила отца отдать меня ей на лето. Отец проорался о том, что эта "избалованная девица так никогда не социализируется и не научится дисциплине", что "ее никто замуж не возьмет - она и борща приготовить не может". Мои аргументы - в лагере не учат готовить борщ, были встречены контраргументом - "там учат многому другому". Баба Лиза осторожно стала рассказывать папе про Артемку из второго подъезда, хорошего такого мальчика из профессорской семьи, которого в лагере научили курить и материться. Папа посмотрел на свою мать волком и ответил, что "лучше так, чем воспитывать тепличное растение". Бабушка посмотрела на сына строго и вежливо, попросила его успокоиться и остыть, а уже потом разговаривать с "ребенком". По ходатайству бабушки меня амнистировали и оставили у нее. Сколько мне тогда было? Точно. Одиннадцать.

Вот еще одна открытка, очень старая, 1954 года. Первомайская. За столом, покрытым белой скатертью, у распахнутого настежь окна, в которое заглядывает пышно цветущая яблоневая ветвь, сидит девочка-пионерка в школьной форме с белым фартуком, макает перо в чернильницу и пишет поздравление. Подписано это первомайское чудо "Миша". И это не мой папа, он родился в 1964 году. Это от Михаила Ароновича!

"Лизонька, сегодня я не спал до утра, все думал, как порадовать тебя в этот первомайский день. Приглашаю тебя на прогулку по нашим местам. Тебя ждет сюрприз. Надеюсь, приятный".

Тоскливо-счастливое чувство любви к этим двум людям вызывает першение в носу. В ящике еще много писем и открыток, чтобы прочесть их все не хватит и дня. Не хочется делать это быстро, хочется посидеть и поговорить с ними, как с живыми людьми, не торопясь, обстоятельно, наедине. Поэтому я забираю из ящика мамину открытку папе и убираю себе в сумочку. У меня есть вопросы к отцу.

Когда мы с Галиной Семеновной садимся вместе обедать (между прочим, борщ, и готовили мы его вместе), ко мне приезжает Мышильда. Взбудораженная чем-то, она пролетает в квартиру, вешается мне на шею, целует в щеку Галину Семеновну и начинает трещать. За пять минут мы узнаем, что Доминошка (да, она выбрала это имя) растет не по дням, а по часам (вот, сто фото в телефоне), что Рита с папой ждут нас на своей даче (Мышильда смешно передразнивает папину интонацию "один раз за лето я могу увидеть своих дочерей?"), что ей двадцать два года, а счастья в жизни нет.

- Борщ? - спрашиваю я, силой усаживая бегающую по кухне сестру.

- Какой борщ?! Ты с ума сошла! - возмущается она, будто я предложила ей хряпнуть самогонки, а она за рулем.

- Есть некоторые признаки, - миролюбиво отвечаю я, завидуя ее молодости и энергии.

- У меня совсем нет времени! - говорит она, все-таки отхлебнув из моей тарелки пару ложек супа и тут же пожалев об этом. - Тьфу! Забыла!

Машка забыла о том, что я добавляю в свою порцию острый перец. И не молотый красный или черный, а свежий чили или маринованный халапеньо. Я обожаю острое. По-настоящему острое. Даже Максим, любящий блюда "с перчинкой", с ужасом смотрит на меня, когда я к каждому блюду добавляю что-то, по его словам, "смертельное". Все давно к этому привыкли, знакомые уже не удивляются и задаривают меня шоколадом с кайенским перцем.

- Ты должна изрыгать огонь, как Змей-Горыныч! - выпивая залпом стакан компота, ругается Мышильда.

- Дойдет и до этого при случае, - шучу я.- Куда торопишься?

- Я вообще-то за тобой, но чтобы без тебя! - объясняет Машка, но яснее не становится.

- Без меня?

- Мы с Кириллом идем сегодня на вернисаж в частную галерею Шуваловых. Он просил позвать и тебя. Из вежливости, - докладывает сестра и выпучивает глаза. - Но я очень надеюсь, что ты не можешь. В нашей семье художница я, а не ты.

Да что ж такое-то! Ермак через Машку теперь будет действовать? Объяснился со мной, а на вернисаж ведет Мышильду, чтобы меня с гарантией пригласить. А как их одних оставить? Он же Машке сердечко во второй раз разобьет. Первый раз мы его с Ритой справедливо оправдали, а уж второй, извините!

- Странная логика, - отвечаю я сестре. - Тогда в театр должны ходит только актеры, а в ресторан только повара? Почему филолог-журналист не может пойти на вернисаж?

- Чтобы оставить нас наедине, - прошептала мне на ухо городская сумасшедшая. - Пожалуйста-пожалуйста!

- Да я рядом похожу, мешать не стану, - неуверенно говорю я.

- Времена дуэний прошли, - втолковывает мне Машка. - Я и Кириллу сказала, что это не обязательно - приглашать тебя.

- А он?

- А он говорит, что это элементарная вежливость, - восхищенно отвечает Мышильда. - Он такой... такой...

Пока Машка сформулирует очередное достоинство Ермака, мучительно соображаю, что делать. От раздумий меня отвлекает телефонный звонок. Вовка.

- Варь, привет! - чуть хриплый голос друга огорчает и радует одновременно. - Ты разрешила сегодня встретиться.

- Привет! - тепло говорю я, четко придерживаясь выбранной тактики поведения. - Конечно.

- Сегодня всех наших приглашает Игорь, - сообщает Вовка. - Сашка с Леркой в курсе.

- Все наших? - нервно сглатываю.

- Он так сказал, - говорит Вовка.

- А повод?- спрашиваю я, не зная, что и подумать, не то что сказать.

- Тебе нужен повод для встречи с друзьями? - мягко смеется Вовка. - Время же у тебя есть.

Да. Что есть, то есть. Времени вагон и маленькая тележка. Анна с рукописью не торопит. Мила, наверное, ушла в недельный загул после презентации. Есть у нее такая милая традиция.

- Да я на вернисаж тут иду, - говорю я и сталкиваюсь с бешено счастливым взглядом Мышильды.

- Нет-нет! - радуется сестра. - Есть бог на свете! Мы сходим без тебя - у тебя причина уважительная.

А вообще, сколько можно бегать? Конечно, пойду. Даже если все они в сговоре, пойду. "Делай что должно, и будь, что будет!" - фраза Марка Аврелия. Ее и масоны как девиз использовали, и, говорят, сам Лев Толстой постоянно повторял.

- Хорошо, спасибо! - бодро говорю я и прощаюсь с Вовкой до вечера, конечно, разрешив зайти за собой в семь часов.

- У тебя что-нибудь красивенькое есть? - вертится перед зеркалом в прихожей Машка. - Поновее, помоднее?

- У меня здесь ограниченный гардероб, - смеюсь я. - Пара платьев, джинсы, есть блузка с юбкой.

- Я могу за вашими вещами съездить, - предлагает Галина Семеновна. - Если очень надо.

- Очень-очень надо! - молитвенно складывает ладошки сестра. - Вы лучшая Галина Семеновна из всех Галин Семеновных.

Из привезенных вещей Машка выбирает тут же (я так и знала!) темно-зеленую юбку с запахом в пол и фисташковую блузку, которые сразили ее наповал еще полгода назад. Этот наряд мы выбирали с Максимом мне на новогодний праздник.

- Под мои болотные глаза? - смеялась я, когда мы целовались в кабинке для переодевания.

- Под твои изумрудные глаза, - целуя меня, смеялся в ответ муж.

- Это! - Мышильда прижала к себе вещи.

- А тебе пойдет зеленое? - с сомнением спрашиваю я, глядя на редкие русые волосы Машки, за которые она и получила от меня прозвище Мышильда, и теплые карие глаза.

- Кареглазым идет все! - Машка категорична.

- Как скажешь! - сдаюсь я.

Долго думаю, что одеть мне. Ничего не могу придумать и выбрать. Потому что не знаю, чего собственно хочу от этого вечера?

- Как там Макс? - вдруг невинно спрашивает и так же смотрит на меня сестра.

- В смысле как? - неуверенно переспрашиваю.

- Когда придуриваться перестанете? - Машка вертится у зеркала в лифчике и юбке, придирчиво осматривая себя со стороны. - Надо шпильку. Ты меня выше. На тебе лучше смотрится.

- Придуриваться?! - грозно говорю я.

- Конечно! Тоже мне, поссорились они, - фыркает сестра.

- Мы. Не. Ссорились, - возражаю я, начав считать до десяти, чтобы не покалечить родной генетический материал.

- Разве? - передразнивает мой тон Мышильда. - А что происходит?

- Мы. Расстались, - говорю я (шесть, семь, восемь...).

- Максим тебя никогда не отпустит. Нет, я в этом наряде порву вернисаж! - Мышильда, надев блузку, встает на полупальцы и делает танцевальные па.

- (Девять, десять...) Я сама решаю, где я и с кем.

- Разве? - искренне удивляется сестра. - Разве может быть по-другому?

Мышильда неожиданно теряет интерес к своему наряду и подсаживается ко мне на диван.

- Варь, а что должно случиться, чтобы такая любовь сдалась?

- Какая такая? - решаю считать до ста.

Тараканы помогают: достают счеты и стучат костяшками.

- Такая. Настоящая. С детства. С юности. Однолюбная, - Машка берет меня за руку.

- (Двадцать один, двадцать два...) Нет такого слова!

- Слова, может, и нет! А любовь есть! - пожимает плечами Машка, возвращаясь к зеркалу.

- Он мне изменил. Так однолюбы не поступают (тридцать пять, тридцать шесть...)

Ко мне разворачивается очень серьезная Мышильда и, голосом выделяя каждое слово, говорит:

- Однолюбы поступают по-всякому. Просто они любят всю жизнь одного и того же человека. Жить могут с другим, спать с другими, но любят одного.

И это сказано так неожиданно по-взрослому для моей младшей сестры, что я сбиваюсь со счета.

- Варь! Ты вторую неделю прячешься от него, выслушать не хочешь, разводиться надумала, - вздыхает Машка.

- Кто? - строго спрашиваю я. - Кто с тобой разговаривал?

- Со мной? - глазки Мышильды забегали, скрываясь от моих.

- Не ври мне, Мария! - еще строже говорю я. - Кто? Максим?

Я редко называю ее Мария. Просто никогда. Она ненавидит эту форму своего имени.

- Константин Витальевич, - сознается Мышильда. - Просил на тебя повлиять. Но я и так бы повлияла, без его просьбы. Я никогда не транслирую чужие мысли. Ты знаешь.

Я знаю. Да. Мышильда - чистый и открытый человечек. Ее только запутать можно или влюбить в себя.

- Что именно он сказал, - продолжаю допытываться.

- Дословно не помню. У меня нет твоей способности запоминать тексты, - огрызается сестра. - В общих чертах. Позвонил. Спросил, не знаю ли я подробностей вашей с Максимом размолвки. Я сказала, что не знаю. Я ж понимаю, что это не мое дело. Он сказал, наверное, это недоразумение. Я ответила, что думаю так же. Он попросил поговорить с тобой и успокоить. А я...

- Что ты? - с тревогой смотрю на замявшуюся Мышильду.

- А я ему сказала, что Варька в неадеквате пока, что тебе надо время, что рано или поздно все прояснится.

- Что должно проясниться? - зло интересуюсь я.

- Что Максим ни в чем не виноват! - закруглилась Мышильда, застегнув ремешки босоножек. - Ну, как тебе?

Мышильда выглядит хорошо. Высокая, стройная. Этот наряд спрятал ее угловатость и излишнюю худобу. Но негустые волосы до плеч портят впечатление. Когда сестре было годика четыре, я читала ей сказку про Щелкунчика. Книга была большая, тяжелая, красочная, с изумительными картинками. На одной из них была изображена королева Мышильда, по фантазии художника, с реденькими волосиками на полулысой головке, на которой набекрень сидела королевская корона.

- Я так не думаю, - отвечаю я рассеянно.

- Плохо? - расстраивается Мышильда.

- Очень хорошо! - искренне уверяю я. - Сейчас с прической только придумаем что-нибудь. Я не думаю, что что-то прояснится, если Максим объяснится. Просто после нашего разговора все станет бессмысленно безвозвратным.

- Я не знаю, что говорить ему в ответ, - тихо признаюсь я сестре.

- Услышишь, что скажет он, и сориентируешься, - успокаивает меня Мышильда.

- В том то и дело, - шмыгаю носом. - Я не хочу это услышать.

- Почему?! - Машка изумляется. - Ты даже не знаешь, что он собирается сказать. Вот скажи, Максим тебя за жизнь хоть раз обманывал? По-настоящему?

- А можно обмануть понарошку? - горько усмехаюсь я. - И что за выражение "за жизнь"?

- Так обманывал или нет?

- Нет, не знаю, - теряюсь я.

- А вот Сашка с Леркой сразу бы сказали, что "нет", - упрекает меня сестра. - А они ему не жены. Разве не странно?

Я ничего ей не отвечаю, только пожимаю плечами.

- Ладно, - примирительно говорит Мышильда. - Давай мерить на тебя.

К семи часам мы готовы. Помучившись с Мышильдиными волосами, чтобы сделать хотя бы подобие прически, подобрав мне белый брючный костюм и ярко-красную блузку, мы выходим из подъезда.

Батюшки! Перед нами два автомобиля: знакомый белый кадиллак и незнакомая черная хонда. Ермак и Вовка.

- Разрешите представиться, сестры Дымовы! - приседает в книксене Мышильда.

- Ты еще реверанс изобрази, - весело шепчу я.

- Вот еще, реверанс! - шепотом возмущается сестра. - Книксена хватит!

Вовка в черной футболке с принтом "белая варежка"и джинсах. Ермак в белой футболке и джинсах.

- Одетта и Одиллия! - хихикаю я, не сумев сдержаться.

- Что?! Ты о чем? Белый и Черный Лебедь? - недоумевает Мышильда, но, вынырнув из шутовского поклона и посмотрев на встречающих, понимает и тоже веселится. - Прикольно!

- Варя, вы прекрасны! - пожимает мне руку Ермак и оглядывает с головы до пят, потом поворачивается к Машке. - А вы, Мария (Мышильда слегка морщится), не уступаете сестре ни в чем.

- Почему же? - кокетничает Машка. - Уступаю. В возрасте.

- Пошли, старуха! - обнимает меня за плечи Вовка и по-братски целует в щеку. - Пусть молодежь гуляет, а мы по-стариковски...

- Пофшшли, - шамкаю я в ответ. - Разжуешь мне ростбиф?

- Не вопрос! - обещает Вовка и, подмигнув Ермаку и Мышильде, усаживает меня в хонду.

Я жду Максима. И когда мы едем до клуба "Лисий хвост", я оглядываюсь в поисках.. Максима. И когда мы рассаживаемся впятером за столом с шестью креслами, я осматриваюсь, боясь и желая его увидеть. И когда мы весело смеемся, вспоминая забавные школьные истории, я напрягаюсь, ожидая услышать его голос, окликающий меня.

- Сашка, - тихо обращаюсь я к подруге, когда Игорь с Вовкой уходят курить. - Максим придет?

- Ты хочешь, чтобы он пришел? - Сашка своим взглядом держит мой, не дает опустить его в тарелку.

- Не знаю.

- А когда будешь знать? - совсем как Максим на презентации Милиной книги говорит Лерка.

- Вы меня осуждаете за то, что я отказываюсь с ним разговаривать? - спрашиваю я лучших своих подруг и смотрю на них, не опуская глаз.

- Осуждаем?! - поражается Сашка. - Ты дурочка, Варька?

- Нет, конечно, нет! - ужасается Лерка. - Не осуждаем, переживаем.

- Я не верю в измену Максима. Ни в физическую, ни в любую другую, - говорит уверенно Сашка, положив руку на папку меню, словно дает клятву на Библии.

- И я не верю, - просто говорит Лерка, отправляя в рот виноградинку. - Его пытать другие женщины будут, он тебя не предаст.

Лерка вдруг наклоняется ко мне и горячо, несвойственно ей эмоционально, добавляет:

- Если бы меня так любил мужчина...

- Как?! - сердясь, перебиваю я. - Как так?!

- Сильно. Больше, чем себя. Больше, чем весь мир вместе взятый, - теперь сердится Сашка.

- Не обижайся. Мы не видели то, что видела ты. Но я уверена, что всему этому есть какое-то простое объяснение, - растолковывает мне Лерка.

- Какое? - со стоном спрашиваю я.

- Не знаю, - досада искажает Леркино идеальное лицо, и она начинает перечислять. - Клиентка, любовница или жена клиента, знакомая родителей, родственница.

- О ком из них жене нельзя рассказать? Тем более такой, которую так любишь? - возражаю я, ковыряя вилкой в салате с креветками.

Кстати или некстати, креветок называют морскими тараканами, вспоминается мне. Мои тараканы, как только я о них вспомнила, оживились и стали телеграфировать: "встречай нас тчк выезжаем срочно зпт поможем вскл держись зпт не сдавайся вскл".

- Ты не знаешь всех обстоятельств, - настаивает Сашка.

Тараканы смотрят на нее и сучат лапками от досады.

- Максим объяснит. Просто выслушай, - подхватывает Лерка.

Замечаю Игоря и Вовку вдалеке у барной стойки. Изредка погладывают на нас, но не подходят.

- Сговор? - догадываюсь я. - Сейчас Максим придет?

- Не дурочка, а дура, - констатирует Сашка и тут же добавляет. - Без обид!

- Нет. Мы не сговаривались, - говорит Лерка. - В этом нет необходимости. И да. Мы и так понимаем, что надо говорить, без сговора.

- И нет. Максим не придет, - вздыхает Сашка. - Что ты ему сказала последний раз?

- Что даст знать, - ответила за меня Лерка.

Тараканы меняют счеты на калькуляторы.

- Сегодня вторник, двенадцатый день с того самого дня. Максим трижды позвонил мне, когда мой телефон был отключен. Трижды приходил, чтобы увидеть и поговорить. Еще один раз мы виделись в офисе. Всё! - мой бухгалтерский отчет готов.

- И? - удивляется Сашка. - Чем этот Максим не похож на нашего общего Максима?

- Действительно! - Лерка недовольно морщится, увидев, что за соседним столиком на нас обращают внимание отмечающие чей-то день рождения молодые люди. Вернее, мужчины поглядывают в Леркину сторону постоянно, а девушки смотрят изредка, но хмуро и с неприятным подтекстом.

- Никуда с тобой пойти нельзя! - фыркает Сашка, подмигнув Лерке. - Вернемся к нашим баранам, то есть к Варьке.

- Кстати, - улыбается Лерка, улыбкой этой доведя до столбняка парочку соседей по столикам. - Наверняка это на Варьку смотрят. Она у нас двенадцатый день самая популярная женщина на "нашей улице". Максим, Вовка, Игорь, Ермак. По скромным подсчетам, четверо. Как тебе такая бухгалтерия?

- Издевайтесь над брошенкой! - иронизирую я. - Глумитесь!

- Серьезно, Варька! - настаивает Сашка. Ты правда думаешь, что Максим не появлялся и не изводил звонками, потому что ты ему безразлична или потому что он действительно изменил?

- Изводящий звонками Максим - это что-то из жанра фантастики, - соглашается с ней Лерка.

- Помнишь, сколько ты ждала объяснения в любви? - Сашка придвигается ко мне и гладит по плечу. - Я не знаю, почему он такой трудный, даже тяжелый на объяснения. Зачем ему какие-то условия, ритуалы. Но это ты полюбила такого Максима.

- Возвращайте мальчиков, - грустно говорю я, не признаваясь даже себе, что расстроилась и от ее слов, и от того, что Максим не пришел.

Сашка мгновенно сканировала мое настроение.

- Ты сама сказала, что дашь знать, - еще раз напоминает она вслед за Леркой. - Ты дала знать?

- Нет, - отрицательно покачала я головой и сама помахала Игорю и Вовке, возвращая их за стол.

- Насплетничались? - поинтересовался Игорь. - Всем косточки перемыли?

- Не всем. Только одному, - доверительно сообщила Сашка.

Игорь завалил стол закусками и напитками. Мы были в его клубе уже третий час, и расходиться совсем не хотелось.

На маленькой полукруглой сцене появился певец и запел знакомую всем мелодию.

- О! - обрадовалась Сашка. - Это наша с Трампом любимая песня.

- С кем? - переспросил Игорь.

- С Трампом, президентом США, - объяснила Сашка и потащила Игоря на танцпол. - Пойдем, потанцуем!

Звучала песня-исповедь Фрэнка Синатры "Мой путь".

And now, the end is near,

And so I face the final curtain.

My friend, I'll say it clear,

I'll state my case

of which I am certain.

Сейчас, в конце пути,

Когда так близок час прощанья,

Всем вам, друзья мои,

Откроюсь я

Без колебанья.

- Пойдем? - мягко взяв меня за руку, спросил Вовка.

Я кивнула, и мы пошли танцевать. Вовка привлек меня к себе, обняв сильными теплыми руками. Вовка пах.. Вовкой. Я положила голову на его твердое плечо и закрыла глаза. Загадала.

I travelled each and every highway,

And more, much more than this,

I did it... my way.

Я жизнь испил до дна,

Я всё изведал в ней, не скрою,

Но что куда важней,

Я был... собою.

Тараканы, разбившись на пары, танцевали медляк, на время забыв обо мне, и я этим воспользовалась. Я загадала, что сейчас закончится танец, и я увижу его, Максима. Сейчас главное, чтобы не появился, как черт из табакерки, Ермак.

Танец закончился, но Вовка не спешил выпускать меня из своих рук. С усилием освободилась. Возвращаясь к столу, увидела, что к Лерке подошел знакомиться один из молодых людей. А за столиком недалеко от барной стойки, но достаточно далеко от нашего стола, я увидела.. Нет. Не Максима, хотя надеялась. Не Ермака, хотя очень опасалась. Я вдруг увидела ЕЕ. И была она не одна.