Вернуть мужа. Стратегия и Тактика.

Глава 33. Настоящее. Среда. Папа.

Приятно слышать,

что вы так вежливо обращаетесь с котом.

Котам обычно почему-то говорят «ты»,

хотя ни один кот никогда ни с кем

не пил брудершафта.

Михаил Булгаков " Мастер и Маргарита"

Хорошие книги не выдают

все свои секреты сразу.

Стивен Кинг. "Сердца в Атлантиде"

- Я вас отвезу, - предлагает Сашка, услышав, как по телефону я договариваюсь с Мышильдой о поездке на родительскую дачу. - Лерка?

- На дачу без меня, - отказывается Лерка. - Мне на несколько часов на работу надо выйти, главврач звонил. Приеду вечером сюда, если в город вернетесь.

- Созвонимся, - констатирует энергичная Сашка.

Мышильда врывается в квартиру сумасшедшим вихрем в горошек и тащит корзинку-переноску.

- Мы с Доминошкой сегодня в одном стиле! - сообщает она нам, достав из корзинки Коко (вот хочется так называть!) и прижав к белому сарафану в горошек.

- Вырос! - восхищается Сашка. - Ваньке бы понравился. Просит. Но куда нам с котом? Нас дома целый день нет. Кот от одиночества свихнется.

Мышильда отпускает котенка на пол и с размаху плюхается на диван. Баба Лиза уже нахмурила бы брови.

- Машка! - для порядка делаю я замечание.

- Все-все! - машет руками сестра, не прыгаю я на вашем драгоценном диване. - Ну?!

- Что ну? - вежливо переспрашиваю.

- Когда спрашивать будешь? - ерзает от нетерпения Мышильда.

- Спрашивать? О чем? - помучить немного зазнайку следует.

- Ну, Варька! Не будь такой вредной! - стонет сестра. - Про Кирилла, конечно!

Мысль о Ермаке с Мышильдой вчера пару раз за вечер приходила мне в голову, но дорогу ей преграждала то мысль о Вовке, то о Максиме, то о смысле жизни. Причем последняя разваливалась поперек, как лежачий полицейский, которого не заметил зазевавшийся водитель, и другие мысли просто не пропускала.

- Хорошо, - смеюсь я, любуясь влюбленной дурочкой. - Как вы сходили на выставку? Надеюсь, ты еще не получила признание в любви и предложение руки и сердца?

- Почти, - довольная Мышильда краснеет.

Я чуть не роняю горячий чайник, разливая девчонкам чай, чтобы угостить вафлями Георгоши.

- Почти?! - я кажется кричу. Если этот тупой великан так поступит с моей сестрой...

- Он попросил разрешения познакомиться с мамой и папой и изредка приходить в гости, - млеет от счастья Машка. - Это ведь о чем-то говорит, да, Варька?

- Да, говорит, - цежу я сквозь зубы, делая страшные глаза Сашке. - О том, что он культурный и деликатный человек.

- Вот! - довольно восклицает Мышильда, снова подпрыгивая на диване. - Я так долго этого ждала! Мы начнем общаться, и он поймет...

Машка вскочила с дивана и начала вальсировать с Коко, напевая вальс Грибоедова.

- Поможешь спрятать труп? - спрашиваю я у Сашки, растянув уголки губ в улыбке. - Мы тюкнем его лопатой или топором.

- Я в деле, - шепчет Сашка. - И в саду закопаем.

- Ага! - мрачно шучу я. - Под любимой папиной грушей.

- Кирилл заедет на нами через час, - радости Мышильды нет предела. - Прекрасный повод подвезти и познакомиться с родителями.

- Нет! - кричу я и бросаюсь собираться. - Мы торопимся. Нас везет Сашка.

- А как же Кирилл?! - возмущается сестра. - Почему нельзя подождать часик?

- У меня к отцу срочное дело, - на ходу объясняю я. - Позвони Ермаку и извинись.

Дача отца и Риты находится довольно далеко, ехать туда почти на час дольше, чем к бабушке. Несмотря на то, что выехали мы довольно рано, добираемся только к обеду. Рита рада и тут же начинает суетиться, накрывая стол к обеду.

- Папа! - я обнимаю отца. - Прости, что долго не приезжала. Зависла с корректурой.

- У тебя все в порядке? - отец отстраняет меня и внимательно всматривается в мое "честное" лицо. - Я звонил Максиму, чтобы он привез тебя хоть раз за лето. Он мне сказал, что работы сейчас у него много, но он постарается.

- Да, много, - стараясь казаться спокойной и веселой, говорю я. - Вот мы с Мышкой приехали. Нас Сашка привезла.

- Вот и хорошо, - говорит папа, но в глазах остается недоверие. - Погуляйте полчасика, и будем обедать.

- Мне надо срочно с тобой поговорить, папа, - решаюсь я.

- Что-то все-таки случилось? Максим? - удивляется отец.

- Нет, папа. Я хочу поговорить о маме, - твердо говорю я, приняв решение не уезжать без ответов. Хотя бы одного ответа.

Отец тут же меняется в лице.

- Варя! Ты знаешь... - начинает он, но я его перебиваю:

- Знаю. Я знаю, что ты не хочешь о ней говорить. И я помню, как ты меня об этом просил. Но время идет, папа. Я давно не просто выросла. Я уже могу тебя понять, если ты боишься, что я не пойму.

Отце медленно возвращается в кресло, в котором сидел перед нашим приездом и читал книгу.

- Я не боюсь. Я не хочу, - упрямо говорит он, открывая книгу и невозмутимо начиная читать. Волнение выдают только чуть дрожащие пальцы.

- Почему не хочешь? - терпеливо продолжаю я наш диалог.

- Этот разговор ничего не даст, - бурчит отец, тщетно пытаясь изобразить, что читает книгу.

- Это. Моя. Мама, - настаиваю я. - Ты просил, баба Лиза просила - и я не спрашивала.

- Что изменилось? - холодно говорит отец. - Я и сейчас прошу.

Изменилось? Все. Баба Лиза и Максим приняли условия отца, а я была счастлива. За столько лет... А сколько? Мне было пять. За двадцать четыре года я несколько раз пыталась выяснить, что с моей мамой, почему она ушла.

- Бабушка сказала, что надо уважать желание отца. И я уважала. А теперь я прошу уважать мое желание, - говорю я, присев на подлокотник кресла и обняв отца за шею.

- Это все разрушит, - расстроенно говорит отец. - И ничего нельзя будет исправить.

- Что разрушит?! Что исправить?! - я пытаюсь встретиться взглядом с отцовским. Но он упорно отводит глаза.

- Она преступница? Изменница? Что?! - не понимаю я. - Если вы расстались из-за ее или твоей измены, почему ваша двадцатидевятилетняя дочь не может это узнать. Папа! Мне не пять лет. Бабушка исправно поддерживала твое нежелание рассказать мне о маме. Бабы Лизы уже нет. Когда-то не будет и тебя, и мамы, и даже меня. Я заслуживаю правды.

- Если бы дело было только в тебе, - тихо говорит отец.

На помощь отцу приходит баба Лиза, из того, своего последнего дня жизни. Эти слова я давно и много раз разобрала на буквы и звуки, на тайные и явные смыслы, на разум и чувства.

"Варюша! Я знаю, тебе долгие годы было больно и непонятно, но папа с Ритой перед тобой ни в чем не виноваты. Придет время, и папа сам тебе все расскажет. Это право папы - рассказать тебе то, что он посчитает нужным. Это большая ответственность - посвятить еще и тебя".

- В ком еще дело? В тебе? В Рите? - забрасываю я внезапно уставшего отца вопросами.

- Варвара! - отец включает функцию "настоящий отец Варвары Михайловны Дымовой".

Роюсь в сумочке. Неужели забыла? Я точно помню, что складывала! Вот она!

- Хорошо. Расскажи, какие слова здесь зачеркнуты, и я от тебя отстану... на время, - шантажирую я отца, положив на разворот книги открытку со Снегурочкой. - Это писала моя мама?

"Миша! С Новым годом тебя! Передай (знаю, не передашь) привет и пожелания здоровья Елизавете Васильевне и Варе. Я готова к разговору, к встрече в любое время и на любых условиях, которые ты предложишь. Поблагодари Риту за ... Валентина."

Папа вздрагивает, увидев открытку:

- Откуда?

- Из прошлого, - отвечаю я, внезапно ощутив пронзительную жалость к своему отцу, так долго, полжизни хранящего свою, нет, нашу семейную тайну.

Папа берет открытку, читает ее и поднимает на меня глаза. В них не боль, а страх. Меня пронзает ужасная по своей нелепости мысль: он боится! Мой отец, грозный, сильный, неласковый, может чего-то бояться?

- Папа, - сиплю, от волнения потеряв голос. - А мама... жива?

- Что? - переспрашивает он, оторвавшись от открытки и посмотрев на меня мутными глазами.

- Мама, моя мама жива? - повторяю я, сама испытывая безотчетный страх.

- Конечно, - бормочет отец. - Валентина жива.

- Я могу ее увидеть или услышать? - не отстану, пока хоть чего-нибудь не добьюсь. - Она будет со мной разговаривать?

Отец долго молчит, потом встает, подходит к окну и смотрит на аккуратные Ритины грядки, на которых растет зелень, самая разнообразная, от нежно-салатовой до темно-зеленой.

К нам в комнату заглядывает Рита и, широко улыбаясь, говорит:

- Готово все! Пойдемте к столу.

Поскольку мы не меняем ни поз, ни выражений лиц, мрачных, расстроенных, Рита начинает беспокоиться:

- Миша! Что случилось? Варя?

Мы с отцом поворачиваемся к ней. Папа подходит к Рите и ласково говорит:

- Что может случиться? Варя совершила очередную глупость, а я ее воспитываю.

Чудненько! Только собираюсь возмутиться, как встречаюсь с папиным взглядом, уговаривающим, почти умоляющим. Нервно сглатываю:

- Это для тебя глупость, папа, а для меня умность, - пытаюсь я шутить, приветливо улыбнувшись Рите. - Но ты прав, это не срочно.

- Давайте к столу, - облегченно вздохнув, Рита выходит, и по дому разносится ее крик:

- Маша! Саша! Обедать!

Иду за Ритой к дверям.

- Варя! - зовет меня отец.

Поворачиваюсь. Папа подходит к столу, берет ручку, что-то пишет на старой открытке и протягивает мне:

- Возьми!

Смотрю на открытку. Под именем "Валентина" строгие цифры.

- Это телефон твоей мамы. Позвони.

- И она все объяснит? - спрашиваю я, одурев от неожиданности и счастья.

- Я не знаю, - тихо говорит папа и обнимает меня, крепко прижав к себе. - Но сначала должна решиться она.

Ничего не стало понятнее. Но стало легче и тяжелее одновременно. Теперь боюсь я. Боюсь звонить маме.

Во время обеда отец устроил нам с Мышильдой перекрестный допрос, в одиночку играя роль доброго и злого полицейского, выпытывая последние новости, но узнал только то, что мы с сестрой заранее обговорили в машине. Рита металась от плиты к столу и обратно, подкладывая нам горячее снова и снова.

- Рита! - строго сказал папа. - Прекрати суетиться! Им столько не съесть.

- Спасибо, мама! Спасибо, папа! - Мышильда выползает из-за стола и целует родителей по очереди. - Сил больше нет есть, правда.

- Ой! - опять вскакивает с места Рита. - У меня же мороженое есть, девочки. Хотите?

- Попозже, - стонет Мышильда. - Пойдем погуляем, калории растрясем.

- Столько калорий за одну прогулку не растрясти, - жалуется Сашка. - Придется трехдневный марафон бежать.

Сил гулять у нас действительно нет. Мы берем котенка и уходим в беседку у маленького пруда, мой отец когда-то очистил и облагородил его берега. Пока Машка возится с котенком у самой воды, мы с Сашкой тихо разговариваем и наблюдаем за ними.

- Ты готова к разговору с Максимом? - спрашивает Сашка очень осторожно.

- Не знаю, - так же осторожно отвечаю я. - Он вчера так посмотрел на Вовку, словно сдался. А на меня не взглянул, так, мазнул взглядом.

- А чего ты ожидала? - спрашивает Сашка. - Ты не давала ему возможности объясниться, однозначно истолковала все, что увидела. Теперь отказываешь ему в способности реагировать так же?

- Не отказываю. Я не знаю, с чего начать.

Сашка протягивает мне мой телефон. Несколько минут сидим молча, смотрим то на Машку и Коко (да помню я, что Доминошка), то на телефон, лежащий на столике в беседке.

Ранний августовский вечер, теплый, безветренный, томно-тихий. В такие вечера раньше, в детстве, мне казалось, что я никогда не умру, что бабушка с папой никогда не умрут, что вернется мама, и она, конечно, тоже никогда не умрет. Потом в моей жизни появился Максим, и я сохранила его в нашей папке, потому что он тоже никогда не умрет. Уход бабы Лизы напомнил мне о том, что знают и понимают все: жизнь конечна, неповторяема и нуждается в нас. Не только мы в ней, но и она в нас. Это мы ее наполняем собой. Мне нужно снова наполнить свою жизнь. У меня есть кем.

Я набираю Максима. Длинный гудок. Слишком длинный. Он либо занят, либо специально не берет трубку. Наконец отвечает:

- Я слушаю, Варя.

Голос Максима спокойный, ровный, негромкий. Он взял трубку - значит готов говорить. Но он ничего не говорит. Ждет, что скажу я.

- Здравствуй, Максим, - говорю я и чувствую, что сейчас заплачу. - Я хотела бы встретиться с тобой.

- Когда? - короткий вопрос.

- Завтра, - трушу я, вытирая текущую слезу.

- Хорошо. Завтра. В какое время? - Максим говорит негромко, и тараканы подозрительно прислушиваются к нашем разговору.

- Вечером у бабы Лизы, - отвечаю я. - В шесть сможешь?

- В восемь, - быстро отвечает Максим. - Я смогу в восемь.

- Хорошо, - втягиваю в себя слезы. - В восемь.

И пока я думаю, что такого теплого можно было бы добавить к моим словам, чтобы показать Максиму, как именно я настроена, он говорит:

- У тебя все, Варя?

Тараканы облегченно вздыхают: "Пронесло!"

- Все! - резко говорю я и отключаюсь.

- Ну? - спрашивает подруга обеспокоенно, увидев, что я плачу.

- Завтра в восемь дома у бабушки, - докладываю я и не могу больше удерживать слезы. Я не рыдаю и не совсем плачу: слезы, теплые и соленые, текут из глаз сами, попадают на пересохшие от волнения губы.

- Все хорошо! - убеждает меня Сашка. - Это только начало. Вы разберетесь.

- Он мне не верит. Он думает, что я и Вовка...

- Максим так не думает, что ты, - Сашка подсаживается ближе и обнимает за плечи. - Ты его тоже пойми. Это для мужчины тяжело.

- Что это?

- Соперничество. Ревность. Сомнения, - перечисляет Сашка.

- А для женщины просто? - возмущаюсь я, и слезы заканчиваются.

- И для женщин тяжело, - соглашается Сашка, - просто женщины сильнее. Ты две недели живешь с мыслью об измене Максима. А для него и суток не прошло.

- Глупости, - отвечаю я. - Он точно знает, что я ему не изменила.

- Он не может этого знать, но, думаю, ты права, он раздавлен не этим, - говорит Сашка. - У него другая фобия - не страх, что ты выбрала Вовку, а ужас, что ты любишь Вовку.

- В любом случае, завтра, возможно, я пойму, что происходит, - надеюсь я. - Одним секретом станет меньше.

А может, и двумя секретами... Если я решусь позвонить маме. Хотя вряд ли я смогу что-то узнать при помощи одного телефонного звонка. О таком по телефону не разговаривают.

- Вот вы встретились, - начинает моделировать Сашка. - Начали разговаривать. Вариант первый: он как-то умудряется объясниться, и ты тоже. Хэппи энд.

- Ключевое слово "как-то", - нервно икаю я.

- Вариант второй: ты его убедила, а он тебе признался, что да, была ничего не значащая интрижка. Хэппи энд или апокалипсис?

Первые звезды, появившиеся на низком, пока еще не темнеющем небе, мерцающе дразнят и намекают на апокалипсис.

- Для разнообразия третий вариант, - продолжает фантазировать Сашка. - Ты не смогла оправдаться. Тогда что?

- Я не знаю, - обреченно пищу я.

- Вопрос, - переключается Сашка. - Ночуем здесь или возвращаемся? Лерке надо звонить и Риту предупреждать.

- У меня много дел в городе. Возвращаемся, - говорю я твердо.

- Пошли есть мороженое! - зовет Мышильда. - Надоели с вашими секретами. Мне же тоже любопытно!

- Идите, я еще чуть-чуть посижу, не хочу мороженое, - прошу я.

- Да? - подозрительность Сашки не дает ей покоя. Она хватает Коко и сует его мне в руки:

- Посиди с малышом, Варька! Мы мороженое поедим и поедем.

Девчонки убегают в дом, а мы с котенком остаемся в беседке. Я сажаю его на стол. Он не пытается спрыгнуть, а садится на белую попку и опирается на черные передние лапки.

- Ну что? - спрашиваю я котенка. - Можно я буду называть тебя Коко? Ты не обидишься?

Котенок наклоняет голову, как будто он щенок и все понимает.

- Я боюсь звонить маме, - шепотом сообщаю я Коко.

Тараканы ревниво смотрят на нас, всем своим видом показывая, что они обижены моим выбором собеседника. Отправляю их курить кальян, чтобы не мешали. Коко начинает умываться, вылизывая передние лапки.

- А еще я не знаю, что делать, если Максим признается мне в измене или в том, что увлекся другой женщиной.

Коко вытягивает заднюю лапу, откидывается назад и принимается вылизывать ноги. Или у кошек все лапы ноги? Тараканы хихикают надо мной, посасывая мундштук кальяна: "Кто из нас курит?"

- Но я очень жду завтрашний день. Очень, - доказываю я Коко, который осоловелыми глазками смотрит на меня и решает, домываться сейчас или оставить на потом.

Я чувствую, что уже переволновалась по поводу еще не наступившего завтрашнего дня. Обкурившиеся тараканы остроумно замечают, что, мол, я сама виновата, не того собеседника выбрала.

- Что мне делать? - спрашиваю я Коко.

- Попросить помощи у меня, - басом отвечает Коко.

Я подпрыгиваю от неожиданности. Возле беседки стоит довольный Ермак с висящей на его плече не менее довольной Мышильдой и запыхавшаяся недовольная Сашка.

Я не успеваю придумать, что ответить Ермаку, чтобы обязательно обидеть, но так, чтобы Машка не догадалась, к кому именно он приехал. Сашка сует мне под нос свой телефон с сообщением от Лерки: "Сергей-Филипп. Без вас не справлюсь".

- Маньяк! - с удовлетворением говорит Сашка.

- Я? - с удивлением спрашивает Ермак.

- Кто?! - возмущенно восклицает Мышильда.

- Да! - торжественно подтверждаю я.

Скорее в город. Скорее бы наступил завтрашний день.

Мы с Сашкой уезжаем, оставив счастливую Мышильду и раздосадованного Ермака на даче с родителями. Хотел знакомиться - давай!

Сашка аккуратно ведет машину и проводит реанимацию моего оптимизма:

- Варька! Он тоже боится. Слово лишнее боится сказать. Я вообще не представляю, как он из этого всего выберется. Но если любишь - прости. Что бы ни было, прости. А если не собираешься прощать или не сможешь - то и не начинай.

- Чего не начинать? - не понимаю я.

- Разборок, разговоров, выяснения отношений, - терпеливо перечисляет Сашка.

- Я не обманывала, - ворчу я.

- Может, и он не обманывал, - философски замечает Сашка. - Просто вовремя не рассказал. Или скрыл, потому что это не его тайна.

- Тайнами адвоката не удивить, - тут же спорим мы с тараканами. - С каждой тайной целоваться - здоровья не хватит.

- Чтобы хранить тайну, надо решиться принять ее на хранение, - мудро замечает Сашка и хвастается. - Только что сама придумала. Дарю. Максим не ты. Это тебя от тайн драконит и пузырит. А он надежный как немецкий автопром.

- Саш, хватит, - прошу я. - Все в твоих рассуждениях логично, кроме поцелуя, обнимашек, слезок и моего телефона. Она сбросила мой телефон! Не он, потому что занят. А она, потому что он позволил.

- Да, - соглашается Сашка. - Погрешность в моей теории есть. Но я работаю над этим.

Двенадцать лет назад

Мы поссорились с Максимом. Наверное, поссорились. Первый раз в жизни.

Это был совершенно чудесный день. Утром с Вовкой мы доехали до школы. В троллейбусе играли в слова. Он загадал слово "правда", а я слово "мечта". На букву "Ч" я придумала маленькую мускусную крысу "чучундру", Вовка никак не мог отгадать и привлек к отгадыванию полтроллейбуса. Когда мы вышли на конечной остановке, вместе с нами вышла и кондуктор. Максим встречал нас. Женщина-кондуктор сказала нам с Вовкой:

- Хорошая вы пара, красивая! Любите друг друга?

Я напряглась. Максим замер. Вовка пошутил:

- Что вы! Я ее терпеть не могу, чучундру.

Кондуктор засмеялась и сказала на прощание:

- Жаль. Смотри, уведут.

Мы шли до школы и продолжали болтать с Вовкой. Максим держал меня за руку, но разговор почти не поддерживал. В школе был хмур и раздражителен. Мы перестали его тормошить и оставили в покое.

На уроке литературы Наталья Сергеевна, отвечая на вопрос о ревности Анны Карениной, сказала:

- Вам не нравятся ревнивые герои? Ревность - такой же двигатель сюжета, как и любовь. Литературные ревнивцы могут быть мелочны, неприятны, некрасивы. Карандышев у Островского. Наташа Ростова-Безухова у Толстого. Леди Мекбет у Лескова. Но у ревности не меньше оправданий, чем у любви.

- Зачем давать повод для ревности? - спросил Максим. Как-то зло спросил.

Наталья Сергеевна внимательно посмотрела на него, слегка нахмурилась, но сдержалась, как всегда:

- Зачем? Чтобы убедиться, что тебя любят. Да. Люди верят и в это. Но страшнее и тяжелее ревность, вызванная собственной неполноценностью. Есть ревность-игра, ревность-мука, ревность-болезнь, ревность-сомнение. Разновидностей много. Проблема не у того, кого ревнуют, а у того, кто ревнует.

- Зачем давать повод для ревности? - настаивает Максим, повторяя вопрос.

- А представляете, два ревнивца на одну пару? - смеется Игорь, подмигивая мне.

- Ты зачем Наталью Николаевну дергаешь? - на перемене удивленно спрашивает Максима Сашка. - Как будто личные счеты сводишь.

Я растеряна и разозлена. Уроки литературы - мои любимые. И Наталью Сергеевну я просто обожаю. Женщина - идеал. Красивая, умная, холодная в жизни и волшебно прекрасная на уроках литературы.

- Как ты можешь? - спрашиваю я. - Ты же не про литературу спрашиваешь?

- Про литературу, - спокойно отвечает Максим, настроение которого с утра так и не улучшилось. Что кажется мне удивительным чрезвычайно. Мы знакомы пять лет, и я свидетельствую: его редко что может вывести из себя.

- На вопрос она так и не ответила, - добавляет Максим. - Зачем давать повод для ревности?

- Ну, смотря кто и кому дает повод, - примирительно говорит Вовка, протянув мне яблоко. - И повод ли это.

- Поводы мы придумываем сами, - умничает Сашка. - Вон Лерку Сергей-Филипп ревнует, аж пар из ушей идет!

- Не сочиняй, - рассеянно говорит Лерка, читая учебник по физике. - Пара не видно.

- Всем видно, а ей не видно, - смеется Сашка. - И правда, Макс, ты Наталью за что-то невзлюбил, что ли? А мне она нравится.

- А мне нет, - вдруг резко отвечает ей Максим.

И я не выдерживаю, сбрасываю груз ответственности:

- Как ты можешь! Это же твоя мама!

Лерка поднимает удивленные глаза от учебника. Сашка почти роняет челюсть на пол. Игорь пораженно присвистывает. Вовка морщится от досады. Я виновато распахиваю глаза и смотрю на Максима:

- Прости, - шепчу я, краснея от стыда и разочарования в себе.

Максим смотрит на меня, но говорит всем:

- Да. Наталья Сергеевна - моя мама. Хотел рассказать на выпускном.

- Но зачем? - спрашивает Сашка. - Зачем вы скрываете? Ты? Она?

- По-моему, понятно, чтобы не считали директорским сынком. Так ведь? - подсказывает Вовка.

- Не так, - отвечает Максим. - Это никого не касается.

До конца уроков я чувствую несчастной и предателем. Максим никак не показывает мне своей обиды. Несколько раз ловлю на себе сочувственные взгляды друзей. Они все считают меня предательницей, наверное. Хотя знал и Вовка, тайну выдала я. Какая разница, почему они решили скрывать? Это не мое дело. Довожу себя до нервной дрожи.

Когда после уроков Игорь предлагает посидеть в "Пельменной", Максим отказывается и, быстро попрощавшись со всеми, уходит. Он не будет меня провожать?

Сижу в троллейбусе у окна, мокрыми глазами смотрю на мокрый от дождя город. Вовка сидит рядом и пытается меня развеселить. Бесполезно. Нет мне прощения.

У бабушкиного подъезда стоит... Максим. Он простил меня! Сердце бьется, как маленькая птичка в руках человека. Дергаюсь навстречу Максиму. Вовка не пускает.

- Пусти, ты чего? - удивляюсь я.

- Подожди, - просит он и обращается к Максиму. - Остыл?

- Не нагревался, - отвечает Максим. - Или говори, или уходи.

Вовка напрягается. Я чувствую это отчетливо, потому что он по-прежнему держит меня за руку.

- Что говори? - спрашиваю я, недоумевая. Сценарий этого эпизода писали без моего участия. Даже слова не раздали.

- Я приглашен на чай, - говорит Вовка.

- Я давал тебе возможность, - неадекватно Вовкиной реплике отвечает Максим.

- Мне не нужно твое разрешение, - отвечает Вовка так же нелогично.

- Максим, прости меня, - тянусь я к нему.

- Я не обиделся, просто удивился, - говорит мне Максим.

- Пойдемте к нам пить чай! - обрадовавшись, говорю я.

- Пойдем! - тут же соглашается Вовка и тянет меня в подъезд, обходя Максима.

Вовкино поведение так меня удивляет, что я начинаю тормозить всеми конечностями:

- Подожди, Вовка! Максим, пойдем к нам. Бабушка и Михаил Аронович будут рады тебя видеть.

- А ты? - спрашивает Максим. - Ты будешь рада?

- Я всегда рада гостям, - растерянно говорю я, не понимая, чего он от меня добивается. Из подъезда выходит Ольга Викторовна, наша консьержка. Мы здороваемся, а она спрашивает:

- Qui est ton fiancé?

Я смущаюсь и молчу.

- Что она спросила? - шепчет Вовка.

- Она спросила, кто из вас мой жених, - чуть не плачу я от досады.

- Tu as deux prétendants? (У тебя два претендента?) - продолжает посмеиваться Ольга Викторовна, искренне не понимая, что стала причиной моей трагедии.

- Она говорит... - сгорая от стыда, честно хочу перевести я.

- Не надо, я понял, - перебивает меня Максим, вежливо прощается с Ольгой Викторовной и уходит.

- Бабушка! - возмущаюсь я. - Почему он ушел? Ведь он сказал, что не обиделся.

- Он ревнует, - говорит баба Лиза, гладя меня по голове.

- Меня?! - визжу я от радости. - Ревнует?!

- Тяжело ему с тобой будет, - вздыхает бабушка.

- Со мной? - возмущаюсь я. - Со мной ему будет легко! Я не дам повода для ревности. Мне, кроме него, никто не нужен.