Вести приходят издалека

27

Занятая этими мыслями, Маша не заметила, как добралась до квартиры. У порога она скинула туфли, бросила на трюмо сумку, прошла в комнату и со стоном рухнула на диван. Зевая и потягиваясь, она громко сказала сама себе:

— Сейчас поваляюсь, встану и заварю крепкий чай.

— И мне, если можно, чай, — прозвучал чей-то голос.

Маша подскочила на диване. Женский голос раздался совсем рядом.

— Кто здесь?

Из-за плотной портьеры высунулось худенькое личико с покрасневшими глазами. Кажется, Катя Густова.

— Господи, как вы сюда попали? — спросила Маша, приходя в себя.

— Вы простите, — зашептала Катя, выбираясь из-за шторы, — я боялась, вдруг вы не одна придете, вот и спряталась. А от квартиры у меня ключ есть, я его на стол вон положила.

Маша окончательно опомнилась от испуга.

— Ну, пойдемте на кухню, надо и правда чайку поставить, я сегодня без завтрака. Вы ведь Катя, правда?

— Да, Катя. Я была подругой Анечки. Мы раньше с ней вместе в институте работали, только меня Стольников выжил сразу после смерти Константина Аркадьевича.

— Катя, вы меня извините, там, на поминках…

— А что на поминках? — удивилась Катя. — Вы мало заварки кладете.

«Тебя забыла спросить», — подумала Маша, но заварки добавила.

— Я, говорят, на поминках вела себя ужасно, даже не знаю, как так вышло, вы уж извините.

— Ой, ерунда, бывает, — махнула рукой Катя. — Я такое не раз видела: перенервничает человек, глотнет всего ничего, одну рюмочку, раз — и в отрубях. Гости еще не все за стол сели, как вы в обморок хлопнулись.

Маша медленно повернулась с чашкой в руках и удивленно уставилась на Густову.

— Так я ни с кем, получается, не общалась?

— Да какое там! — снова махнула Катя. — Стольников с Витюшкой вас сразу и увезли.

— Странно, а Виктор говорил, что я вам в волосы вцепилась, — озадаченно протянула Маша.

— Э… Да? Ну, это да, когда падали, наверное, — Катя побледнела, и глаза ее забегали. — Но вообще-то я была в таком расстройстве, что и не помню толком. Ах, такое горе, такое горе…

Катя вытащила из кармана измятый платочек и стала вытирать самые настоящие слезы.

— Вы, похоже, были очень дружны с Аней, а я вот последние годы у нее и не бывала, — сказала Маша, разливая чай. — Эх, жаль, варенья нет. Аня, наверное, угощала вас вареньем, которое ее мама варит?

— Да, очень вкусное, я такое варить не умею, — грустно отозвалась Катя.

— И ведь Елена Ивановна все выращивает на собственном участке в Подмосковье. И малину, и клубнику… А какой там лес изумительный! Вы там не бывали?

— Ездили как-то раз с Аней, чернику собирали, грибы… Ах, бедная Анечка, такая молодая.

Катя снова захлюпала носом.

Маша расставила чашки, конфеты, печенье и села напротив гостьи.

— Вы ведь поговорить со мной хотели, правда?

— Да-да, понимаете, я вот о чем. Я кандидат медицинских наук и вот уже много лет работаю над докторской диссертацией. Начинала я еще под руководством Цацаниди, а сейчас вот Игорь Николаевич — мой научный руководитель. И тема моей диссертации непосредственно связана с теми экспериментами, которые проводили при помощи созданного академиком прибора. Без этого прибора продолжение моей работы невозможно. Теперь все документы исчезли. Только Аня знала, где они, но не успела передать их Игорю Николаевичу. Понимаете, для меня смерть Ани — не только личное горе, но и полный научный крах. Теперь, когда ее не стало, у меня осталась только одна надежда, на вас. Умоляю, если вы знаете, где документы, верните их. Вы, возможно, полагаете, что их можно выгодно продать, например, за границу, но, уверяю вас, без той части разработки, которая есть только у Стольникова, документы Цацаниди ровным счетом ничего не стоят. И все же я готова вам заплатить. Сколько вы хотите? Я думаю, что и Игорь Николаевич не поскупится. Но бумаги нужны нам срочно, вы же умный человек. Знаете, как бывает в науке: работы ведутся в разных странах параллельно, но автором открытия будет тот, кто первым опубликует результаты. Ведь это престиж страны, огромный скачок в отечественной науке. И потом, вы женщина, вы меня поймете, я одна воспитываю ребенка-инвалида. Для меня эта работа — элементарный кусок хлеба. Лет мне много, начинать с нуля я уже не могу. Ну, назовите вашу цену, я вас очень прошу.

Катя трогательно сложила ладони на груди и смотрела на Машу полными отчаянья глазами.

Маша вздохнула и покачала головой.

— С чего вы взяли, что бумаги у меня?

— Может, они еще и не у вас, но вы же одна знаете, где они, — убежденно закивала Катя.

— Да с какого перепуга вы это решили?

— Аня сама это сказала в телефонном разговоре.

— Как Аня? Интересно, что же именно она вам сказала? Только, желательно, дословно.

— Ну, она не мне сказала, только я слышала. Она сказала: «Это единственное богатство, настоящее состояние, которое за всю мою жизнь свалилось мне в руки. Спасибо Константину Аркадьевичу, что мне так повезло. И оставлю я все это Машке, Рокотовой Марии Владимировне. Это единственный человек, который ни разу меня не предал, из тех, конечно, кто еще жив». Вот так, примерно, она сказала.

— Странно, — пробормотала Маша с сомнением.

— Я понимаю, — продолжала Катя, — вы попытаетесь немедленно обратить документы в деньги, но документы у вас никто, кроме нас, не купит. Да и публиковать их сейчас еще нельзя.

— Почему?

— Работа еще не завершена. Если ее опубликовать в том виде, в котором она содержится в документах Цацаниди, она не будет полноценна, ее тут же подхватят иностранные ученые, приведут в соответствующий вид, у них ведь для этого найдутся любые средства. Поверьте же!

— Поверить? Тогда прекратите врать, Катя. У вас это плохо получается, вообще никак!

Густова застыла с открытым ртом.

— Или вы мне говорите всю правду, — заявила Маша, — или я вас просто выставлю за дверь. Сил у меня хватит, не сомневайтесь.

— Но я вас не обманываю, Господи, почему вы решили…

— Потому что ты, Катя, дура, — Маша от злости отбросила все церемонии с неприятной бабой.

— Почему? — изумилась Катя.

— Не знаю, уродилась такой. Ты же врешь на каждом шагу и даже не запоминаешь своего вранья.

— Например, — опомнилась Густова.

Маша усмехнулась.

— Во-первых, ты сказала, что Стольников, как стал директором, так тебя и выжил. А через минуту — он уже твой научный руководитель. Во-вторых, никакой собственной дачи с малиной и клубникой у Григорьевой никогда не было, а мама ее умерла, когда Аня еще во втором классе училась.

— Но я думала…

— Заткнись уже, — огрызнулась Маша. — И подругой ее ты не была. А даже если бы и была, то ключи от своей квартиры Аня никому и никогда бы не дала. Она всегда считала свой дом своей крепостью, уж поверь мне, я знаю. Вот только соседке ключ на время отъезда оставила, так тут цветы надо поливать. Что ж она тогда тебя об этом не попросила, раз ты в квартиру вхожа? Я догадываюсь, откуда у тебя ключи: их Витя Горошко спер после поминок, правда? Он ведь в одной с тобой компании?

Густова угрюмо молчала.

— И еще, я думаю, что никакую докторскую на эту тему ты не пишешь. Я немало лет проработала в научной среде, и мне слабо верится, что такие аллигаторы от науки, как Цацаниди и Стольников, дали бы урвать от такой мощной разработки кусок кому-то на докторскую. Быть этого не может!

И вот, в связи, как говорится, с изложенным, я тебя спрашиваю: почему Витюшка выдрал из Аниной книжки страницу с твоим телефоном, раз уж ты все равно пришла? Почему ты так рыдала на похоронах, хотя смерть Ани едва ли тебя так расстроила? Кто из вас потравил меня на поминках? И зачем тебе документы?

— Все? Или еще вопросы будут? — скривилась Катя и достала из кармана сигареты.

Маша молча смотрела, как Густова закурила, с удовольствием сделала первую долгую затяжку, выпустила дым в лицо собеседнице и зашарила глазами в поисках пепельницы. Тогда Маша вынула из пальцев нахалки едва раскуренную сигарету, затушила ее в кухонной раковине и выбросила в помойное ведро.

— Ну?

— Да пошла ты! — взвилась Густова.

— Так, все, выметайся! — рявкнула на нее Маша.

Катя было вскочила, но тут же бессильно рухнула обратно на стул, уронила голову на руки и горько разрыдалась.

Маша смотрела на нее с некоторым омерзением и любопытством. Сначала ей подумалось, что это очередное действие спектакля, но Катя рыдала и рыдала, скулила и кашляла, а потом начала задыхаться.

— Тьфу, дурдом на выезде, — выругалась Рокотова и полезла в шкафчик за валерьянкой.

Вот так же Маша капала вонючее лекарство Ане в ту их последнюю встречу. И все из-за этих идиотских бумаг. Идиотских! Маша злобно стукнула стаканом о стол перед Густовой.

Та продолжала заходиться в рыданиях.

Маша обхватила голову женщины, с трудом оторвала ее от стола и ткнула стаканчиком ей в губы. Стуча зубами о стекло и расплескивая лекарство, Катя выпила почти все. Она еще долго икала, кашляла и размазывала сопли. Рокотова терпеливо ждала, гадая, в чем же причина такой истерики.

Когда Катя, наконец, успокоилась, умылась, долго прижимая к глазам пригоршни холодной воды, Маша узнала эту причину. Она, причина, была поистине ужасна.