Вести приходят издалека

31

Адрес агентства «Эл-Лада» был Рокотовой хорошо знаком. Там, на Нахимовском проспекте, был расположен крупный институт Российской академии наук. Еще в те времена, когда Маша ездила туда в командировки, институт потихоньку усыхал и съеживался до размеров нескольких этажей, все больше и больше площадей сдавая всевозможным арендаторам. Вот, например, «Эл-Ладе».

От метро «Профсоюзная» Маша бежала короткой дорогой, через грязные дворы, спрятавшиеся за нарядными фасадами проспекта.

Она уже дошла до дребезжащего скелетика металлической лестницы, пересекавшей какие-то трубы, как вдруг увидела, что по ней двое мужиков волокут упирающегося мальчонку лет пяти. Мужчина постарше шел впереди и тащил мальчика за руку, а тот, что помоложе, ухватил его под локоть. Ребенок подгибал ноги и все порывался сесть прямо на ступеньки. Обогнать эту странную компанию было невозможно, и Маша невольно притормозила и разглядывала их. Тот, что постарше, поймал ее случайный взгляд и вдруг начал ласково отчитывать ребенка.

— Ну, что же ты, Андрюша, так плохо себя ведешь? Что нам тебя, домой тащить, что ли? Почему ты папу не слушаешь?

«Вот ведь противный мальчишка, — подумала Маша. — Отца позорит. Мой Тимка никогда таким не был. Хотя, Кузька — тот был».

Мужики, наконец, дотащили ребенка до верха лестницы и посторонились, пропуская Машу.

— Вот видишь, твой старший братик как хорошо себя ведет, ты должен слушаться своего старшего братика, — продолжал нравоучения мужик.

Этот двойной «старший братик» как-то неприятно резанул Машин слух, и она обернулась. На заплаканном и сморщенном личике ребенка было выражение такого неподдельного ужаса, что Рокотова, как любая мать, умеющая отличить капризы ребенка от настоящей душевной боли, тут же поняла: что-то тут явно не так.

Мимо текла равнодушная московская толпа, не привыкшая вмешиваться в чужие дела. В Ярославле так не бывает: стоит малышу заплакать на улице, как непременно найдутся полдесятка человек, которые будут утешать или стыдить ребенка и давать массу ненужных советов родителям.

Но в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Маша повернула к переходу, а мужчины с ребенком двинулись в противоположную сторону. Еще секунда, и они скроются из вида. И тут Маша не выдержала: она развернулась и пошла следом, на ходу выискивая глазами, к кому бы обратиться за помощью. Черт, сейчас они свернут во двор, а там уже точно никого не найдешь! Маша бросилась к первой попавшейся рослой фигуре, маячившей у ларька. Это был здоровенный амбал с лицом явно «кавказской национальности». Джигит был настолько выразительным в своей трехдневной небритости и синтетическом спортивном костюме, что Маша, окинув его взглядом с головы до ног, сначала пришла в ужас: точно, бандит. Но все же решилась:

— Послушай, друг! Помоги, пожалуйста, только скорей.

Джигит смотрел на нее с явным изумлением.

— Ну, пошли, — тянула его Маша за рукав, боясь упустить подозрительных типов.

— Слюшай, дарагая, зачем так кричишь, а? Памагу, такой красивий дэвушка как не памочь! Что делать, а?

— Пойдем со мной! Просто постой, ладно, очень надо, — взмолилась Маша. Внутри у нее все холодело: куда она лезет!

Кавказец с видимой тоской бросил взгляд в сторону подземного перехода, но тут же заулыбался:

— Пошли! Куда хочешь, туда пошли.

Маша побежала к повороту во двор, где скрылись мужики с ребенком, кавказец двинулся следом.

Двор был темный и пустынный, но бояться было уже поздно.

— Простите, пожалуйста!.. — крикнула Маша в спину мужчинам.

— Вы что-то хотели? — очень вежливо отозвался один из них, оборачиваясь. Глаза его слегка бегали. Второй вообще не обернулся.

— У вас мальчик плачет, — неуверенно начала Маша, почти раскаиваясь в своей затее.

— Он всегда плачет, этот мальчик, а вы, дамочка, не лезли бы не в свое дело, — прошипел тот, что не обернулся, «старший братик».

— Да, а то мы сейчас милицию позовем, — тот, что постарше, опасливо покосился на кавказца.

Маша присела на корточки и ухватила ребенка за куртку.

— Мальчик, как твоего братика зовут? Вот его как зовут? — она ткнула пальцем в сторону «братика».

Мальчик разразился громким ревом:

— Не зна-аю!

— А это папа твой? — не унималась Маша.

— Не зна-а-аю!

Тут молодой толкнул Машу так, что она отлетела в сторону, но тут же получил резкий удар в лицо от маячившего за ее спиной кавказца.

«Папаша», не долго думая, рванул в глубь двора, его товарищ, попытавшийся подняться, получил ногой в живот, а потом еще и по затылку. И остался лежать на мокром асфальте.

Ни одно окно не открылось, и ни один человек не заглянул из подворотни в темный двор.

Мальчик, подвывая, размазывал сопли и слезы по Машиной юбке, а кавказец ловко скручивал поверженному противнику руки его же собственным брючным ремнем.

— Ты как, в порядке? — спросил он Машу, отряхивая колено.

— Нормально. Его теперь в милицию, наверное, надо? — сказала она, показывая на мальчика.

— Поехали, тут недалеко, я подвезу.

— А этого?

— С собой возьмем.

— Правда недалеко? — спросила Маша. — А то вдруг еще нас милиция остановит с этим, связанным, и с ревущим ребенком. Ты ж пикнуть не успеешь, проблем не оберешься. У тебя хоть регистрация в порядке?

— В порядке. И вообще, я сам милиция, — кавказец с улыбкой вытащил удостоверение. — Меня зовут Остап.

— Бендер? — пошутила Маша и прочитала, — Шульман. Старший оперуполномоченный… Ого! Извините, ради Бога, я думала, вы, ну, лицо кавказской национальности.

— Ага, так и должно быть, его я и изображал. Только я вот не понял, пока я был лицом кавказской национальности, мы на «ты» были, а теперь, когда евреем стал, что, не заслуживаю?

— Да нет, — смутилась Маша. — Просто мне надо было, чтоб вы… чтоб ты ко мне доверием проникся, вот так и обратилась.

— А почему ты именно меня ухватила? Не побоялась?

— Просто ты самый здоровенный оказался, в глаза бросился, ну, я и уцепилась. Кстати, уполномоченный, упал намоченный, ты почему сам-то эту троицу не остановил?

— Да я человека из метро караулил! — надулся Остап. — Ты мне, можно сказать, оперативную разработку сорвала.

— А если б я за ними не потащилась, они б увели пацана! — не унималась Маша.

— Но ты же потащилась, — резонно ответил Остап. — О, кажется, наш новый приятель глазки открыл. А ну, сволочь, вставай на ножки и топай вперед.

Маша несла на руках всхлипывавшего мальчика, а Шульман вел, держа за связанные руки и ворот куртки, согнутого в три погибели несостоявшегося похитителя. А текущая по тротуару толпа спокойно огибала их, словно река камни, не замедляя своего бега. Удивительно.

У тротуара стояла довольно приличная, хоть и не новая «ауди». Остап открыл дверь и велел Маше:

— Залезайте на переднее сидение, я сейчас этого уложу.

Кое-как Шульман запихнул парня на пол под задние сиденья. Пленник так отчаянно сопротивлялся, что его пришлось еще раз приложить кулаком по затылку.

— Может, подкрепление вызовешь? — спросила Маша.

— Ладно, говорю же, здесь рядом, — отозвался Остап, садясь за руль.

— Ты тут работаешь?

— Нет, я работаю на Петровке.

— Ого!

— Ага. В отделе по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Представляешь, одна девица, узнав, что я с Петровки, говорит: «Ой, здорово! А ты Каменскую знаешь?»

— И что ты сказал, знаешь? — усмехнулась Маша, поудобнее устраивая мальчика на коленях.

— Сказал, что лично не знаком, но в буфете встречаю.

Маша расхохоталась.