Вести приходят издалека

5

После сытного ужина Машу стало клонить в сон, но Аня налила ей в большую чашку крепкий кофе и сказала:

— Маша, у меня за последние полгода уже дважды побывали воры.

— О, Господи! И много вынесли?

— В том-то и дело, что ничего. Но погром был страшный. Сначала это произошло на старой квартире. Ты представляешь, разломали мебель, даже линолеум с пола отодрали, зеркала расколотили, обложки у книг разрезали. А потом все повторилось уже здесь. И снова та же картина, даже дерматин на двери вспороли, обивку у дивана и стульев. Кошмар какой-то!

— Крупу из банок высыпали? Варенье? Игрушки мягкие резали?

— Нет, это нет. А при чем тут крупа? — удивилась Аня.

— Ну, значит, искали что-то не большое, но и не слишком маленькое. Скорей всего плоское. Типа письма или фотографии.

— Что-то в этом роде мне и в милиции сказали. Только ничего такого у меня не было. Фотографии все в альбоме, писем не храню. Рабочих документов домой не ношу, и так чуть не круглые сутки на работе. Все, что есть, — в компьютере.

— Ань, но не может же быть, чтобы у тебя не было никаких подозрений. Ты сама-то как считаешь, было у тебя, что искать?

— Нет, у меня этого не было, — покачала головой Аня. — Но что могли искать — я, пожалуй, знаю. Искали документы, бумаги Цацаниди.

— Ну, ты сказала! Бумаги! Судя по разрушениям, могли искать листок, ну, несколько листков. Но бумаги — это слишком объемно.

— Маш, ты свои статьи редактору как, на листочках, что ли, приносишь? — усмехнулась Григорьева.

— Нет, на дискете.

— А архив своих статей хранишь в виде газетных вырезок?

— На компактах.

— Вот такой компакт они и искали. Цацаниди тоже хранил свои архивы на дисках. Он хоть и старый был, но с компьютером управлялся прекрасно. А что сам не успевал, то я ему оформляла. Мы почти все успели в электронный вид перевести: монографии, статьи, заметки, отчеты… Даже истории болезни и личную переписку. Что не успели, я сейчас добиваю. Шеф оставил очень подробное завещание, его содержание в части архивов и документов мне известно. Там точные распоряжения: что, кому и когда передать. Но одного диска нет.

— А может быть, его и не было? — предположила Маша.

— Не может, — отрезала подруга. — Совершенно исключено. Это как раз самая важная часть работ, дело всей жизни Константина Аркадьевича. Более того, в завещании документы по этой разработке оговорены особо… Но и не это главное.

— А что?

— Понимаешь, эти работы касаются совершенно уникального изобретения, прибора, который произведет революцию, просто потрясение в нейрохирургии. Да что там в нейрохирургии! В политике, в криминалистике, истории… Во всех научных и общественных сферах… Это Нобелевская премия, даже сомнений нет!

Знакомый холодок мгновенно пробежал по позвоночнику Маши: Рокотова, как опытный журналист, почуяла, что пахнет сенсацией. В крайнем случае, хорошим материалом на целый разворот. Обычно интуиция ей не изменяла, но здесь… Как-то уж очень сомнительно.

— Аня, ты прости, а ты не преувеличиваешь? И нейрохирургия, и политика, и история… Как-то это все, ну, не стыкуется что ли…

— Еще как стыкуется! И нигде в мире нет не только ничего подобного, даже наметок, даже робких шажков в этом направлении нет. А у Цацаниди был готовый прибор, испытанный на пациентах и показавший невероятные результаты, ошеломляющие!

Аня вскочила из-за стола и теперь нервно ходила по просторной кухне. Лицо ее раскраснелось, а глаза горели каким-то фанатичным огнем.

— Я должна найти этот диск во что бы то ни стало. Ради науки, ради Цацаниди, ради тысяч людей, которых спасет этот прибор!

— Что за прибор-то? — не выдержала Маша, которая была крайне удивлена, что остались, оказывается, еще люди, готовые что-то делать не ради денег, а ради науки, людей… — Ты говоришь об этом изобретении так, будто оно, ни больше, ни меньше, способно воскрешать людей из мертвых.

— Не надо так говорить! — вдруг взорвалась Григорьева. — Ты же просто не понимаешь! И не поймешь, и не поверишь! Они тоже не верят!

Аня уже кричала, она была на грани нервного срыва.

— Прости, Анюта, сядь. Давай-ка я тебе корвалольчика накапаю. Или что у тебя там есть? Валерьяна?

— Не надо, я успокоюсь… Извини, — пробормотала Аня, опускаясь на стул. — Я прошла через это сама, поэтому я знаю, о чем говорю. Я не могу, не имею права тебе все рассказать, скажу только одно: с помощью этого прибора и Цацаниди я нашла Леночку. Я знаю теперь, где она, знаю, что мы будем с нею вместе. Не смотри на меня так, я не помешалась. Я всех их видела… Или нет, слышала, чувствовала, осознавала… Леночку, маму, многих… Там все, кто когда-либо жил. Их можно найти, услышать… Но нельзя вернуть. Зато можно уйти к ним.

Цацаниди нашел путь туда, и не через религию, не через мистику… Он единственный понял, что здесь действуют те же физические законы, что и во всем мире. Он подошел к вопросу о бессмертии души с точки зрения информационного подхода, применяя законы и принципы, работающие в компьютерных системах и сетях. И создал гениальную теорию…

— Аня, я не хотела бы, чтобы ты уходила к ним, — прервала Маша подругу, которая, казалось, снова готова была впасть в фанатичное восхищение работой покойного академика. Сенсация сенсацией, но Григорьеву-то, похоже, несет совсем не в научные области.

— Не волнуйся, — отозвалась Аня. — Я вовсе не планирую покончить с собой. Я теперь понимаю, почему многие религии считают самоубийство смертным грехом. Дело в том, что для перехода в общую информационную сферу совершенно необходимы все процессы, которые сопутствуют естественной смерти. Говоря языком программистов, то, что называют душой, должно пройти особую подготовку, как бы проверку на возможные вирусы, архивацию для информационного перехода. Объект, обладающий элементами, направленными на саморазрушение, будет, естественно, отвергнут системой, как потенциально опасный…

Маша внутренне сжалась: да Григорьева и в самом деле сошла с ума, это же совершенно ясно. Какой-то необычный, ни на что не похожий бред. Хотя… Ей вдруг вспомнились рассказы соседок по больничной палате, куда ее несколько лет назад привезли после операции. Когда наркоз начал отходить, Маша хваталась руками за стену и кровать, словно пыталась остановить бешено вращающееся пространство, а потом совершенно внятно произнесла:

— Там у меня есть маленькая кнопочка на корпусе. Перегрузите меня, пожалуйста…

Кажется, Аню Григорьеву уже не перегрузишь. Зависла она капитально. Но ведь проникновения в ее квартиру были. Искали же что-то.

— Слушай, а какие распоряжения были оставлены академиком в отношении этой разработки?

— Диск я должна передать одному из учеников Константина Аркадьевича, профессору Стольникову, но только тогда, когда он займет должность директора Института нейрохирургии мозга. Это вопрос практически решенный, других серьезных претендентов нет, а выборы через два дня. А еще через год, если Стольников не заявит об изобретении и не опубликует хотя бы часть материалов, я должна буду сама отдать к публикации рукописи…

— Стоп! — встрепенулась Рокотова. — Какие рукописи? Ты имеешь в виду, что должна оставить у себя копию диска?

— Нет, речь идет о бумажном варианте, но у меня его тоже нет, хотя в завещании он и упомянут. Цацаниди забрал у меня все папки с этими документами незадолго до смерти. Может, он просто забыл об этом?

Ясно, подумала Маша, еще один сумасшедший: забрал папки и забыл. Черт-те что! Радует только то, что ее, Машу Рокотову, эта проблема сильно заботить не должна. Ну, не получит мировая наука эту разработку, суть которой она так и не поняла, мир ведь не рухнет. И Ане вроде бы пока ничего не грозит. Воры ничего не нашли, убедились, что диска у Григорьевой нет. Руки на себя она не наложит, слава богу, благодаря своей бредовой теории, она считает это невозможным.

Но оказалось, что успокоилась Маша рано.

— Машенька, милая, мне кажется, я знаю, где может быть этот диск, — сказала Аня. — Помоги мне, пожалуйста, привези его…

Маша взяла подругу за руку и с расстановкой произнесла:

— У меня его нет. Понимаешь? Я его не брала.

Григорьева рассмеялась:

— Ты считаешь меня сумасшедшей? Да нет же! Я и правда догадываюсь, у кого Константин Аркадьевич мог спрятать этот диск. Незадолго до его смерти я сопровождала его в отпуск, он уже почти не ходил сам, пользовался инвалидной коляской. Мы ездили в его родной поселок. Знаешь, такая романтическая поездка к морю в бархатный сезон. Гуляли по окрестностям, посетили немногочисленных знакомых, ездили на кладбище над морем, где похоронена его первая любовь…

Она вдруг замолчала и задумалась. Потом встрепенулась:

— Знаешь, давай сделаем так: пока пусть остается все как есть. Может, я еще найду бумажный вариант или диск окажется не там. Ну, или Стольникова не изберут… А если все сложится, я позвоню тебе, ты съездишь и привезешь диск. Пожалуйста, Машенька, мне не у кого больше просить помощи!..

Анна смотрела на подругу с мольбой и отчаяньем. Но Маше совсем не улыбалась поездка в дальнюю даль за мифическим диском. Опять же это все лишь Анины домыслы, может, там и нет ничего. Да и где это — там? А у Маши работа и дети… Она любила Аню Григорьеву, но, эгоистка от природы, еще больше любила себя, а потому терпеть не могла, когда ее эксплуатировали без ее на то желания. И она предложила:

— А почему бы тебе самой не съездить за диском? Ты же все-таки была там с Цацаниди и знаешь, у кого искать…

— Я не могу, — прошептала Аня. — Я не довезу его в Москву.

— Да почему?

— Меня убьют по дороге…