Вести приходят издалека

61

Из-за пыльного стекла с надписью «Дежурная часть» на ночных посетителей не то сонно, не то нетрезво смотрел оплывший милиционер.

— Я вам говорю, мамаша, погуляет и вернется. Вспомните себя в семнадцать лет.

— При чем тут я? — возмутилась Маша.

— А при том, что ваши родители тоже, небось, по моргам-милициям звонили, когда вы с мальчиками гуляли…

— Так! — раздраженно стукнула кулаком по стеклу Маша. — Я опекун этого мальчика, назначенный, между прочим, государством. К побегам ребенок не склонен, и мне точно известно, что ехать он собирался домой! Вы будете оформлять заявление?

— Да успокойтесь, гражданка. Принял я ваше заявление. Устного заявления вполне достаточно. Как, говорите, его зовут?

— Ярочкин Кузьма Альбертович, год рождения…

— Не надо год рождения. Все, идите домой и ждите.

Тимур отодвинул растерявшуюся мать от окошечка.

— Товарищ лейтенант, вы, конечно, можете принять у нас устное заявление, только вы должны оформить его на бланке, чтоб мы там подпись поставили. Потом вы его зарегистрируете, поставите штампик, дату, номер, подпись свою. И нам выдадите бумажку о том, что его именно вы приняли. Правильно? Если не помните, так загляните в свой поминальник!

Маша с ужасом смотрела, как лицо милиционера наливается краской.

— Ты кто такой меня учить-то! — рявкнул он на Тимку.

— В данное время я свидетель. Свидетель того, что вы отказываете в приеме заявления, да еще и пытаетесь ввести заявителя в заблуждение. Пошли, мам.

Он потянул мать за руку к выходу. Ошарашенная, она послушно пошла за ним.

На улице, у входа в здание, Тимур, озираясь, отодрал от стенда «Внимание! Розыск!» два листка с какими-то черными портретами.

— Надо было, конечно, дома заявление написать, ну, ничего, здесь напишем.

Скрючившись на ступеньках под козырьком подъезда отделения милиции, Тимур долго писал, а потом сунул листки и ручку матери.

— Подпиши.

Маша стала читать заявление.

— Тима! Какие двенадцать тысяч у него с собой были? Откуда?!

— Ниоткуда, — отмахнулся Тимур. — Видишь ли, если человек просто пропал, откроют розыскное дело и делать по нему ничего не станут. А если он с машиной или с деньгами пропал, то — ага! Может быть покушение на убийство, грабеж… Тогда уголовное дело должны возбуждать. Там уже и спрос другой. Это нам препод на курсах рассказывал. Думаю, двенадцать тысяч — нормально, хватит. Я написал, что он сотовый телефон хотел покупать.

— Господи, верни мне Кузьку! Самый дорогой телефон ему куплю! — воскликнула Маша. — Тим, но ведь выяснится, что мы врем, когда его найдут.

— Да пусть выяснится, лишь бы нашли!

— Это точно!

Вскоре они снова стояли перед мутным стеклом.

— Вы что, думаете, я на таких огрызках у вас заявление возьму!? — бушевал лейтенант.

— А вы попробуйте, не возьмите, — спокойно парировал Тимур. — Мы все ваши слова сейчас на диктофон записываем, а завтра пойдем сами знаете куда.

Лейтенант молча встал, отшвырнул стул и стал рыться в поисках какого-то журнала. Еще через несколько минут Маша и Тимур держали в руках экземпляр своего заявления, на котором чин-чином стояли штамп, дата и даже время регистрации. И стояла подпись — лейтенант милиции Скотников.

Несмотря на усталость и беспокойство, они переглянулись и улыбнулись.

— Тима, смотри, свет горит! — закричала Маша и бегом кинулась к подъезду. Тимур вздохнул и пошел следом: он хорошо помнил, что это он не выключил свет в кухне, не захотел возвращаться, плохая примета. На звонок никто не открыл. Дрожащими руками Маша отперла дверь и кинулась к разрывающемуся от трезвона телефону.

— Кузя! — закричала она одновременно в трубку и в квартиру. — А, Соня… Нет, Сонь, не вернулся…