Во имя любви

Глава 9

Астахов наконец-то добрался к Баро в Зубчановку. Возле дома стояла милицейская машина. Ворота перед Астаховым открылись сами, и из них показался Форс в наручниках. Следом за ним шел милиционер.

— Что это значит? — недоуменно спросил Николай Андреевич.

— Это? — переспросил Форс, показывая на наручники. — Это значит, Астахов, что пока ты выиграл. Но только пока! И все, кто подставил меня, свое еще получат.

Милиционер не дал развернуться беседе, а посадил Форса в машину и увез, куда следует.

Астахов вошел в дом, где его встретила Земфира.

— Где Кармелита? С ней все в порядке?

— Да-да, теперь уже все хорошо! Она у себя в комнате… С Максимом.

— А Рамир?

— Он в кабинете.

Когда милиция увела Форса, Баро и Рыч наконец остались один на один.

— Ну, Рыч? И какое ты ко всему этому имеешь отношение?

— Когда ты выгнал меня из дома, я украл золото. Я был обижен на тебя, Баро, хотел отомстить, унизить тебя… — Рыч говорил как виноватый, но при этом не опуская глаз и глядя Зарецкому прямо в лицо. — Но потом погиб Бейбут… У меня в душе многое переменилось, и когда Удав, ну, то есть Форс, хотел использовать меня для похищения Кармелиты, я всеми силами пытался ее спасти.

— Ты хочешь сказать, что сам стал жертвой Удава?

— Спроси у Кармелиты. Они меня связали и хотели убить так же, как и ее.

— Она уже рассказала… Рыч, после всего того, что ты сделал, я не могу просто так взять и простить тебя. Но и злиться тоже не могу, потому что ты помог спасти Кармелиту и поймать эту мразь — Удава.

— Ну и как же нам с тобой теперь быть, Баро?

— Уходи, Рыч. И постарайся, чтобы наши пути больше никогда не пересекались.

Рыч вышел, встретившись в дверях с Астаховым и пропуская его к Баро.

— Здравствуй, Рамир.

— Здравствуй, Николай, проходи.

Однако Астахов никак не мог понять, почему же Зарецкий смотрит на него таким тяжелым взглядом, пока Баро опять не заговорил:

— Ты пришел требовать, чтобы я рассказал Кармелите всю правду?

— Рамир, о чем ты говоришь? Я не собираюсь ничего требовать. Я дал тебе слово и сдержу его. Пока ты не дашь своего согласия, я ничего Кармелите рассказывать не буду. Я просто пришел узнать, как она.

— Теперь уже, слава Богу, все хорошо.

— Я очень рад.

— А я не рад, я не рад тому, что едва обретя дочь, снова ее теряю!

— Живой?! — закричала Люцита, когда Рыч вошел в ее таборную палатку, и бросилась ему на шею.

Он целовал ее, гладил по волосам и время от времени приговаривал:

— Все-все… Не плачь… Теперь все будет хорошо, слышишь, все будет хорошо…

— Я так боялась за тебя! Теперь ты можешь сказать мне, зачем остался там, в этом подземелье?

— Могу. Я должен был привести Удава к Баро. И теперь, когда он пойман, а Баро меня простил, нам больше незачем скрываться.

— Баро простил тебя? — Люцита не верила, что все может сразу стать так хорошо.

— Простил. Но поставил одно условие.

— Какое?

— Чтобы наши с ним пути никогда больше не пересеклись.

— Ну и ладно. Никакой Баро нам не нужен!

— Ты не поняла, Люцита. Мы с тобой должны расстаться.

— Почему?

— Да потому, что ты останешься в таборе, а я — я выполню условие Баро.

— Постой, Богдан, я тебе что, не нужна?

— Ты? Ты нужна мне как воздух!.. Но это, к сожалению, невозможно. Я не могу позволить, чтобы ты ушла со мной неизвестно куда — ведь я даже не знаю, на что буду жить. А ты — ты достойна лучшего!

— Какой же ты у меня глупый, Богдан, — в голосе Люциты звучала нежность. — Так ничего и не понял: я хочу быть с тобой, и больше мне ничего не нужно!

— Ты и вправду так думаешь?

— Да!.. Только мне надо бы поговорить с мамой.

— Нет, с твоей мамой поговорю я.

— Почему?

— А потому что так принято, — улыбнулся Рыч. — Жених должен попросить руки невесты у ее родителей!

И они снова принялись целоваться.

— Я теперь всегда буду с тобой. И никогда не уйду! — нашептывал Максим Кармелите.

— А ты и сейчас не уходи, ладно? И губы их опять слились в поцелуе.

В этот момент дверь открылась и в комнату вошли Баро с Астаховым.

Максим сильно смутился и отошел в сторонку, но Баро, казалось, настолько был погружен в себя, что не обратил внимания ни на поцелуй, ни на смущение молодых людей.

— Как ты, дочка? — спросил он.

— Нормально, пап. Здравствуйте, Николай Андреевич! — поздоровалась девушка с Астаховым.

— Кармелита, ты можешь не называть Николая Андреевича по имени-отчеству… — выдавил из себя Баро.

— Почему? А как же мне вас называть, Николай Андреевич?

Астахов переглянулся с Зарецким, прочел в его глазах твердое решение ничего не скрывать, но все же замялся:

— Это, наверное, непросто понять, Кармелита… Дай поверить трудно…

Но раз Рамир решил, значит…

— Не тяни, Николай, рассказывай! — переступая через себя, подбодрил Астахова Баро.

И Астахов принялся сбивчиво объяснять Кармелите всю эту очень непростую ситуацию.

— …И вот тогда похитители потребовали выкуп за тебя с нас обоих. Ну и поэтому им пришлось открыть мне тайну твоего рождения.

— Какую тайну моего рождения, папа? Я ничего не понимаю!

Но Баро молчал, предоставляя пока все объяснения Астахову.

— Понимаешь, — опять начал Николай Андреевич, — дело в том, что… Ты — моя родная дочь, — наконец он решился произнести главное.

Кармелита никак не могла взять в толк, о чем это ей говорят, и только видела, как Баро держится за сердце.

— Как это — я ваша дочь? А кто же тогда моя мать?

— Твоя мать — моя первая жена. Она умерла во время родов.

— Пап, что это такое? — Кармелита схватила Баро за руку. — Я ничего не понимаю, папа?!

— Доченька, — вступил наконец в разговор и Зарецкий. — В тот день, восемнадцать лет назад, в роддоме умерли две женщины — жена Николая и мама… Ну, то есть — моя жена… Умерла и моя дочь… А Рубина испугалась моего гнева за то, что она отвезла Раду в больницу, и подменила мою мертвую дочь на тебя…

— Это было выгодно и моей нынешней жене — Тамаре. Она тогда работала там акушеркой, — добавил Астахов.

По щекам Кармелиты ручьями текли слезы.

— Как… — еле проговорила она, — как же звали мою мать?

— Евгения…

Форса в наручниках ввели в кабинет к следователю.

— Добрый день, господин адвокат, он же — Удав! — приветствовал его Солодовников. — Присаживайтесь, разговор нам с вами предстоит долгий…

— Я не стану ни о чем с вами разговаривать, пока не восп?льзуюсь своим законным правом на один телефонный звонок.

— Пожалуйста! — и следователь пододвинул к нему телефонный аппарат.

Форс набрал свой домашний номер.

— Алло! Алло, Светочка?

— Папа? Папочка! Ты где?

— В милиции.

— Что?! Так что, выходит, Антон сказал правду?

— Антон? Какой же он все-таки подонок!..

— Папа, папа, это что, правда?

— Слушай, Света, что бы тебе сейчас обо мне ни говорили, ты помни: я тебя очень люблю, доченька!.. И все, что я делал, я делал только ради тебя, мое солнышко!

Следователь даже опустил глаза, стараясь не смотреть на задержанного. А Форс торопился сказать обо всем, пока у него была такая возможность:

— Послушай, Света, помнишь, я тебе говорил о твоем старом мольберте?

Так вот, искусство — это для тебя! Для тебя и для твоего будущего ребенка!

Светочка, не думаю, что я здесь надолго, — я ведь все-таки адвокат. И им нечего мне предъявить… Только разговоры.

Форс посмотрел на следователя даже с некоторым превосходством, но Солодовников работал в органах уже далеко не первый год и блефовать с собой никому не позволял.

В телефоне раздались гудки — Света положила трубку…

Через полчаса по набережной Управска шла молодая беременная женщина с небольшим этюдником в руках. С набережной она повернула на мост, дошла до середины и облокотилась на перила. Долго смотрела на воду, а затем раскрыла над водой этюдник — и из него посыпались деньги, много денег. Купюры подхватывало ветром, заносило под мост, и потом, из-под другой стороны моста, они уже выплывали, оживляя своими маленькими прямоугольничками спокойно-неторопливое течение Волги.

Нет, это была не сцена из Островского — это было прощание с прежней жизнью очень быстро мудреющей Светланы Леонидовны Форс…

Кармелита сидела зареванная на кровати и все старалась осознать произошедшее, переводя взгляд с Баро на Астахова, с Астахова на Баро.

— Что же мне теперь делать? Перестать называть тебя папой? — Баро не знал, что и ответить. — Называть отцом вас?

Астахов в ответ прокашлялся:

— Нет, я этого и не говорю… Пусть пройдет время, и тогда ты все решишь сама.

— Господи, да лучше бы я ничего этого не знала!

— Николай так и предлагал мне, Кармелита, — заговорил Баро. — Но я посчитал, что это будет нечестно по отношению к тебе…

— Так что же, получается, что я и не цыганка?

— Кармелита, прежде всего, ты навсегда останешься мне дочерью! Самой родной и любимой! — и он обнял плачущую дочку.

Повисла тяжелая пауза.

— Гм, так у кого же мне теперь просить твоей руки? — подал голос молчавший все это время Максим. И спросил он это как нельзя более вовремя, потому что разрядил своим вопросом тягучую атмосферу. Через секунду смеялись уже и Кармелита, и оба ее отца.

— Ты не против? — улыбаясь, спросил Астахова Баро.

— Я - нет, не против.

— И я за!

Астахов положил руку Максиму на плечо:

— Я рад, что рядом с Кармелитой будет такой человек, как ты.

— Спасибо, Николай Андреевич! Спасибо, Баро!

— Береги ее, Максим! — и на другое его плечо легла рука Зарецкого.

Несмотря на охватившую его панику, Антон твердо помнил: без денег далеко не уедешь и долго не проживешь. Но все его прожекты обогащения вновь потерпели крах, на этот раз, похоже, полный и окончательный. В голову приходил только один выход — Астахов сейчас наверняка побежал в дом Зарецкого, к освобожденной Кармелите, значит, можно быстренько посмотреть, что из ценностей еще осталось в доме, в его, Антона, родном доме.

И визит домой не только оправдал, но и превзошел все Антоновы ожидания — прямо в гостиной на журнальном столике стоял тот самый большой черный кейс с миллионом, который еще сегодня Антон чуть было не унес. Удача вновь поворачивалась к нему лицом. На всякий случай, он открыл кейс — все деньги были на месте.

— Я не помешал? — раздался вдруг за спиной голос.

Это был вернувшийся из Зубчановки Астахов.

Антон со злости сплюнул прямо на пол, за что раньше непременно получил бы нагоняй и от папы, и от мамы, и процедил сквозь зубы:

— Я пришел попрощаться. Я уезжаю из города.

— Да? И что же ты тут делаешь с моими деньгами?

— Да так… Подумал, может быть, ты не будешь против, если я возьму немного денежек в дорогу.

— Это называется не "возьму", это называется "украду"!

— Называй, как хочешь.

— Ну что ж, Антон, предоставляю тебе выбор: либо ты оставляешь эти деньги здесь и уходишь отсюда честным человеком — и тогда, несмотря на все, что между нами было, ты можешь рассчитывать на мою поддержку в жизни…

— А второй вариант? — перебил его Антон.

— Второй вариант: ты становишься вором.

— Ты знаешь, лучше быть непорядочным и богатым, чем честным и нищим! — Антон взял кейс и пошел к дверям.

— Закладную Зарецкого — на стол! Быстро! — проговорил Астахов вслух, а про себя ужаснулся тому, что это — его сын, его воспитанник, его кровиночка.

Антон неохотно открыл свою барсетку, вынул закладную и положил ее перед Астаховым. Снова взял кейс в одну руку и свою сумку в другую и вышел.

Астахов опустился в кресло и обхватил голову руками. Вдруг дверь снова скрипнула. Николай Андреевич поднял голову — в дверях стоял Антон.

— Спасибо, папа… — он закрыл двери и теперь уже действительно ушел.

Баро, против обыкновения, пришел на кухню, к Земфире, и обнял ее за плечи.

— Я рассказал Кармелите обо всем… Земфира обернулась и посмотрела мужу в глаза.

— Ты правильно сделал, Рамир. От кого же еще ей было узнать правду?

— Правильно-то, наверное, правильно, вот только на душе тошно!

— Это пройдет, Рамир… Ну, а как Кармелита? Как она отнеслась к известию?

— Стойко. Как и полагается настоящей цыганке. Пусть не по рождению, но по характеру, по темпераменту она — цыганка, настоящая цыганка!

— Ну а Астахов? Он будет предъявлять на нее права?

— Нет, Земфира, Николай — честный, благородный человек. И мне очень жаль, что наше с ним знакомство началось с конфликта. Он не будет пытаться забрать у меня Кармелиту… Но я, я сам решил уйти и дать им возможность наладить отношения.

— Что это значит? — спросила Земфира, не понимая мужа.

— Помнишь, Бейбут перед смертью сказал, что настоящий цыган должен умереть в дороге?

— Ты что, Рамир, умирать собрался?

— Нет, что ты, Боже упаси! Умирать я пока не собираюсь, но вот дорога… Ты знаешь, я чувствую, что в нашей жизни наступает какой-то новый этап.

— Какой?

— Миро говорил, что, как только будет пойман Удав, он уведет табор из города. Удав пойман, табор уходит… Ну, вот я и надумал, чтобы мы с тобой ушли вместе с ними.

— А как же Кармелита?

— Кармелита останется с Максимом, с Астаховым.

— А дом, хозяйство?

— Дом я оставляю Кармелите и Максиму. А мы ведь с тобой — молодожены, нам и в шалаше рай. Вспомню с тобой кочевую жизнь, Земфира!..

В дверь квартиры Форса позвонили. Света открыла — на пороге стоял Астахов-старший.

— Здравствуй, Света!

— Здравствуйте! Проходите, Николай Андреевич…

Светлана усадила гостя и, вопросительно на него посмотрев, решила начать сама:

— Сейчас и вы будете говорить, что дочь криминального авторитета не достойна быть женой вашего сына?

— Это что, Антон тебе так сказал? — Да.

— Света, ну мы же с тобой Антона знаем… Я понимаю, тебе сейчас трудно, ты ведь совсем одна осталась… И потом, ты ждешь ребенка, и мне кажется, одной тебе здесь будет не очень уютно… Вот. А у меня большой дом.

Сейчас мы живем там вдвоем с Олесей. И я был бы очень рад, если б и ты к нам переехала.

Света была настолько удивлена предложением, что даже не нашла никакого ответа. А Астахов продолжал сыпать аргументами:

— Ведь, в конце концов, я — дед твоему ребенку!

— Николай Андреевич, спасибо вам большое. Мне, конечно, очень приятна такая ваша поддержка, но…

— А что тебя смущает?

— Ну не могу же я вот просто так взять и усесться вам на шею!..

— Что за глупости, Света, — ты ждешь ребенка!

— Это еще не означает, что я могу злоупотреблять вашей добротой…

— Ну почему же злоупотреблять? Ты художник — будешь рисовать… — Астахов подошел к свежим Светиным работам, стал их рассматривать и осторожно нахваливать.

Но Света только рассмеялась в ответ — она очень хорошо помнила, как совсем еще недавно Астахов прятал ее картины за диваном.

— Николай Андреевич, спасибо большое за то, что вы стараетесь меня успокоить, утешить…

— Так, Света, если вопрос в том, что ты не хочешь… как ты сказала? — "усесться мне на шею", — тогда я обещаю, что мы найдем тебе хорошую работу. Собирайся!

— Еще раз спасибо, Николай Андреевич, но я не могу вот так сразу…

— Хорошо, Света, я не буду тебя торопить, но ты обязательно подумай и знай: мы всегда тебя ждем!