Во имя любви

Глава 32

Васька-то в табор вернулся. А вот Розауры все не было. Заволновались.

Потому что никогда такого не бывало, чтоб она детей одних оставила. Передали по "малой цыганской почте", просили сообщить — кто, где видел Розауру?

Оказалось, что видели ее в разных частях города. Бегала, как Диоген, с фонарем в руках, искала человека — Ваську!

Тут уж начали думать о самом страшном. И вспомнили о катакомбах, занимавших в цыганской жизни в последнее время такое большое место.

Там и нашли Розауру. Правда, при этом затоптали все следы и убили все запахи, которые могли бы вывести милицейских собак на след…

Ефрем Сергеевич узнал о теле цыганки, найденном в катакомбах. Тут же принялся прикидывать варианты. Рыч — за решеткой. Так что уж теперь никак и ничего на него списать нельзя. В то же время, один стукач рассказал, что какие-то мелкие местные бандюки, шестерки Удава, именно в это утро махнули куда-то на юг. И друганам сказали, что надолго, скорее всего, навсегда. Но были они при этом страшно перепуганные. Или, как сказал стукач, "в штаны уссатые". И еще сказали что-то вроде "Главный наш совсем "двинулся" — беспредельничает!"

Переварив все это вместе, Солодовников решил, что теперь самое время еще раз переговорить с Форсом. Можно даже не в милиции, а на выезде, чтоб он помнил, что "на крючке".

Дверь открыл сам Леонид Вячеславович. Весьма удивленный:

— Вы? Чем обязан?

— Здравствуйте. Разрешите войти?

— Здравствуйте. А на каком основании?

— Поговорить нужно. Вчера ночью произошло убийство.

— А я здесь при чем? В конце концов, за кого вы меня принимаете?

— За подозреваемого, гражданин Форс.

— Я ничего не понимаю. Стоит человеку хоть один раз к вам в руки попасть — и на тебя будут вешать до конца дней все, что возможно. Знаете, мне это надоело. Хватит мое терпение испытывать. Вам не удастся на меня повесить чужие дела… Я вам не глупый мальчик с окраины.

— Спокойно, Леонид Вячеславович… На вас никто ничего не вешает. Нам только нужно уточнить некоторые детали.

— Уточняйте. Только побыстрее.

— Хорошо. Начну прямо сейчас. И с главного. Где вы были этой ночью?

— Этой ночью я был дома, гражданин следователь.

— И вы можете это доказать?

— Конечно. У меня есть свидетель. Причем совершенно посторонний человек.

— Да? Кто же это?

— Одна женщина.

— Фамилия. Имя. Отчество?

— Нет. Этого я вам не скажу. Послушайте, гражданин Солодовников, мой свидетель — замужняя женщина, это может повредить ее репутации… Мне неудобно называть ее имя…

— Неудобно вам будет в тюрьме, Форс. А то ерунда какая-то получается.

Как вы за решеткой сидели, так все было спокойно, а как только вышли, так сразу труп цыганки, многодетной матери.

— Ну, вы издеваетесь, что ли… То вы меня главным мафиози хотели сделать, теперь дело маньяка шьете. Я уже вижу эти заголовки: "Управский упырь по имени Форс".

— Не паясничайте, Леонид Вячеславович. Женщина пострадала исключительно как свидетель. Труп найден в катакомбах. А вы, как помнится, там тоже немало побродили во время всех этих дел с похищениями-выкупами, следственными экспериментами…

— Ну походил, ну и что? Такое понятие как "презумпция невиновности" вам известно?

— Известно. Так ведь и я вас не арестовывать пришел. Просто расскажите, как провели предыдущую ночь. И все. А дальше уже будем действовать в зависимости от того, что вы расскажете.

Форс вздохнул, как глубоко несчастный человек, которого заставляют творить черт знает что!

— Хорошо, я скажу. Вы меня просто вынудили. Эта женщина — Астахова Тамара Александровна.

Известие о смерти Розауры пришибло табор. Самое страшное — взрослые просто не представляли, как сообщить эту новость детям. Пока говорили, что "мама уехала по очень важному делу, но скоро вернется".

Миро и Баро закрылись вдвоем в трейлере, чтобы обсудить события наедине.

— Как, как могло оказаться, что Форс на свободе?! Я чувствую, что это опять его грязные лапы. Баро, как это могло произойти?

— Не знаю, Миро, не знаю, но обещаю, что я этого так не оставлю!

— Вот всегда так в жизни… всегда радость и горе ходят рядом… Только мы узнали, что Рубина жива, и тут же потеряли Розауру! Как больно…

Миро запустил руки в свои пышные волосы:

— И самое ужасное, я почти уверен, что виноват в ее смерти именно я.

Ведь это я решил вести табор обратно в город!

— Нет, Миро. Если и есть чья-то вина в этом, то моя.

— Да вы-то, Баро, здесь при чем?

— Я предложил вернуться в город, а не ты…

— Нет, Баро… Решение принимает вожак! Раз я принял плохое решение, значит, я плохой вожак. Я теряю цыган.

— Ты не плохой вожак, Миро, ты — молодой вожак. Нельзя предугадать всего. Сколько раз Васька убегал из дому. И чуть ли не сутками шлялся по городу. И ничего. Он же мальчик… А в этот раз… Ты не виноват. Виноват только убийца. Но главный вопрос… что делать с детьми Розауры?

— Да, конечно… Сейчас именно это — самая важная проблема…

Следователь ушел. И тогда Света задала вопрос, который мучил ее во время допроса, нечаянным свидетелем которого она стала.

— Папа, извини меня за вопрос, конечно… Но… а ты действительно всю ночь был с Тамарой… Александровной?

— Тебя это удивляет? Что, не ожидала такой прыти от своего старика-отца? Ну конечно, в твоем возрасте кажется, что после тридцати сексуальная жизнь заканчивается. А после пятидесяти человек вообще превращается в холодную статуэтку…

— Папа, ну… Не в этом дело…

— А в чем же?

— Мне кажется все это странным, если не сказать подозрительным.

— Господи, когда же ты наконец перестанешь подозревать меня во всех смертных грехах, дочка?!

— Не знаю… Может быть, тогда, когда перестану видеть. И слышать. И думать.

Света многозначительно посмотрела на отца. Форс начал хмуриться.

— Что еще?! Что?!

— Папа, выслушай меня… и… пойми правильно. Может быть, тебе будет лучше уехать из нашего города?

— Нет, никогда. Именно сейчас я не могу уехать. Теперь, когда меня оклеветали. И продолжают подставлять! Именно теперь я хочу полностью реабилитироваться, хочу вернуть свое доброе имя. Как человек! Как юрист! Как адвокат, в конце концов!

— Я понимаю, но… может быть, лучше это сделать, находясь в другом городе?

— Да. Не ожидал! — мрачно сказал Форс. — Меня выгоняет собственная дочь!

— Папа, я не выгоняю, я тебя очень прошу: ну уезжай… Так будет лучше и тебе, и всем остальным.

— У меня подписка о невыезде, забыла? — устало сказал отец.

— Нет, я помню, — ответила дочка, хотя на самом деле она, конечно же, забыла о таких юридических тонкостях, — Ну хорошо… а когда ты окончательно убедишь в своей невиновности всех, ты же ведь сможешь уехать? Правда?

— Я никуда не уеду! Более того, мне не нравится, что ты живешь у Астахова. Переезжай сюда, ко мне.

— Нет, папа. Спасибо, но с тобой я жить не буду. И вообще, я засиделась, мне пора. Сейчас картины соберу, из последних, и пойду.

— Зачем тебе эта мазня?

— Этой мазней заинтересовались специалисты, — вытирая слезы, Света направилась к выходу.

— Да? Ну, желаю удачи.

Света начала собирать свои картины. И тут Форс опомнился.

— Дочка, прошу тебя, не уходи. Останься. Мы начнем новую жизнь.

Останься, пожалуйста. Ты не представляешь, как мне трудно, когда рядом ни одной близкой души…

— Нет. Нет, папа. Я не могу с тобой жить. Я боюсь, что это будет вредно для ребенка.

— Почему, Светочка?

— Знаешь, находясь рядом с тобой, я постоянно испытываю страх. И малышу от этого… будет плохо.

— Ты что? Правда боишься меня?

— Да, — грустно сказала Света. — Я тебя боюсь.

Рубина в лежала в своей палатке на боку… И смотрела куда-то вдаль.

К ней шатер тихонько вошла Кармелита.

— Бабушка!..

Рубина пристально посмотрела на девушку.

— Бабушка. То есть Рубина… Ты несчитаешьсей-час меня своей внучкой, но так оно и есть, я тебе не внучка… Я тебе чужая… Но ведь ты всегда была самой умной, самой доброй…

— Ну зачем так много слов, — сказала Рубина от-страненно, как будто все, что сейчас говорилось, ее не касалось. — Что тебе от меня нужно?

— Совет. Мне нужен твой совет… Ведь к тебе раньше приходили чужие люди… И ты помогала им всем. Прошу тебя, помоги мне.

— Не могу я тебе помочь. Да и никто не сможет тебе помочь. Столько грехов на твоей душе! Это ведь из-за тебя погибла цыганка — Розаура.

— Что?!

— Да, ты сама должна покаяться и принять решение… Сама. Никто тебе не сможет тебе помочь, кроме тебя самой. Никто.

Потрясенная Кармелита вышла из палатки.

День у практикующего юриста Софьи Орловой сложился весьма насыщенный.

Сначала переговоры с клиентом — Астаховым. Дело простое, по сути. Но сложное с изнанки. Тамара подает на развод и хочет половину всего совместного нажитого имущества. Все, казалось бы, просто. Но нет. Можно найти (после аудита и перетряхивания документов) доказательства того, что Тамара совместно с Антоном и своим любовником Носковым совершали противоправные действия по отношению к самому Астахову. Причем, судя по рассказам Астахова, действий этих набегает на полноценное уголовное дело. Но!..

Для того чтобы запустить это дело, нужно перетряхнуть все грязное белье в фирме Астахова. А вот на это он идти не хочет. И отдавать Тамаре половину имущества, которое она на пару с сыном чуть было все не украла, тоже не хочет. Пришлось предложить Астахову такой вариант: блеф. Угрожая Тамаре возможностью уголовного преследования за все ее грязные делишки, добиться более разумного и честного раздела имущества. Естественно, вести эти переговоры и блефовать будет сама Соня.

Но и с принятием этой стратегии немногое изменилось. Когда Соня спросила, на какие крайние меры готов пойти Астахов для заключения мирового соглашения, он ничего не ответил. А потом, помявшись, сказал: "Не знаю, посмотрим. Только я ни за что не посажу Тамару и Антона за решетку".

Ну вот как можно иметь дело с таким клиентом? Получается, что придется блефовать, точно зная: решительных шагов Астахов все равно делать не будет.

Когда же с этим вопросом разобрались, за дело принялась мама. И тут Соня была крайне возмущена. Мать действовала, как всегда, нахраписто. И уговорила эту молоденькую беременную художницу, Свету, заключить договор явно невыгодный, прямо скажем, кабальный. Конечно, сейчас, когда маляра из провинции никто не знает, это не играет никакой роли. Но если Светины картины удастся "раскрутить", художница с их продаж будет получать очень мало.

Поэтому, обедая с матерью в ресторане, Соня была очень мрачной.

— На что дуемся? — уточнила Алла.

— Ни на что.

Соня, в отличие от Максима, всегда предпочитала уходить от прямых столкновений с матерью. Правда, это не всегда удавалось.

— Но я же вижу, ты чем-то расстроена. Давай-давай, рассказывай!

Да, Соня очень старалась уходить от прямых столкновений с матерью. Но удавалось это все реже и реже.

— Мне не понравилось, как ты разговаривала с Астаховым. У человека несчастье, а ты — про какую-то молодую любовницу. Мам! Как так можно с людьми разговаривать!

— Смешные претензии, дочка. Когда у человека молодая любовница, он должен быть счастлив. Понимаешь, счастлив. Так, дальше что?

— И еще мне не понравилось, как ты облапошила эту девочку, Свету.

— Ой, я тебя умоляю! Когда человек сам не может зарабатывать деньги, он должен быть благодарен тому, кто ему помогает…

— Нельзя быть такой циничной, мамуль… Света — лучшая подруга твоей невестки, к тому же она — беременная… А ты…

— Слушай, детка! Ты на кого работаешь?

— Мама, но это бесчеловечно! Ты пользуешься отсутствием опыта…

Света — молодой художник… Она даже не знает цены своих последних работ…

Да, ранние ее картины — полная ерунда, их и картинами назвать трудно. Но сейчас, сейчас, когда у нее пошло что-то настоящее… Ты выставляешь ее за копеечные гонорары.

— Что значит копеечные? Ее все устроило!

— Пока устроило. Но ты подписала со Светой контракт на пять лет.

— Слушай, я насильно никого ни к чему не принуждала. Она сама на это пошла.

— Мамочка, она же не разбирается, она же не понимает, в чем здесь дело!

— А я-то здесь при чем? Она не разбирается, а я разбираюсь.

— Мама! Это — рабство!

— Детка моя, это не рабство, это бизнес… А то, что Света — подруга моей будущей невестки… Такты прекрасно знаешь, как я отношусь к выбору нашего Максима. Ах да… Она еще и беременная… Но знаешь, пять лет она не будет оставаться беременной. Так что и эта претензия безосновательна.

— Вообще, какая же ты жестокая, мама…

— Мир жесток, доченька. И я пытаюсь тебе это втолковать. И тебе, и Максиму… Поясняю тебе на пальцах. Художницу Светлану Форс сейчас никто не знает. Картины ее, что старые, что новые, вообще ничего не стоят. Ясно?

— Ясно.

— Хорошо. Идем дальше. Я вкладываю свои деньги, свои силы, свой, в конце концов, организаторский талант в то, чтобы их "раскрутить". При этом, заметь, Света ничем, кроме своей безвестности, не рискует. А я рискую очень многим, прежде всего Деньгами, которые могу совсем потерять, если "раскрутить" ее сомнительную живопись не удастся. Если же удастся, то почему я должна отказываться от прибыли, которую честно заслужила?

— А Света?

— А Света получит свой процент. Тебе кажется, что это процент маленький. Но, видишь ли, 17 % — это мало, когда речь идет о сумме в десять долларов. А сейчас за ее мазню никто больше не даст. Если же все получится и мы выйдем на суммы хотя бы в 10 000 долларов, то сумма получается вполне приличная… И все это сделала я. Я — менеджер Алла Борисовна Орлова. Найди слабость в моих рассуждениях.

Соня промолчала. С мамой трудно спорить. И ведь всегда она права: кого хочет, карает, кого хочет — милует. И все это делает исходя из принципов вселенского добра.