Во имя любви

Глава 15

Но и Кармелита была не последней, кто пришел в этот день на могилу Рубины. Всего через каких-то минут пятнадцать после ее ухода, как в склеп вошли, оглядываясь по сторонам, Рука и Леха. Здесь они вздохнули уже посвободней.

Меняя за прошедший день одно убежище на другое, они нигде не чувствовали себя в безопасности и прекрасно понимали, что их ищет вся милиция города и окрестностей. Тогда-то Лехе и пришла в голову удачная мысль спрятаться в цыганском склепе на старом кладбище — ведь цыгане из города ушли, а милиции искать там беглецов вряд ли придет в голову.

Бандиты присели на могильные плиты, отдышались и заговорили:

— Ну, что девка? Молчать будет? — спросил Леха Руку о результатах милой беседы подельника с Кар-мелитой.

— А куда ж она денется — я ее так напугал, что просто ах! Вот сейчас, по идее, должна была уже на очную ставку к Удаву съездить.

— Интересно, что ж она там сказала?

— Ну, я там рядом не стоял, не знаю. Но, думаю, сказала она то, что и надо.

— Эх, жрать охота! — мечтательно пробасил Леха.

— Ага, ты только о жратве и думаешь…

— Да я пока вокруг этого Максима в кафе крутился, столько жратвы насмотрелся и нанюхался! А во рту — ни крошки.

— Придется потерпеть — бабок у нас совсем нет.

— Да уж… Рука, есть тут у меня одна идейка, как деньги достать.

— Э, э! Предупреждаю: в город соваться нельзя! Ты уже сходил в прошлый раз — хватит. А теперь тем более засекут, мы ж в розыске.

— А в город нам и не надо. Мы отсюда и выходить-то не будем, — Леха загадочно улыбнулся.

— Как это?

— А так. Цыгане тут недавно старуху свою похоронили.

— И что?

— А то! Они когда своих хоронят, то покойникам и золото кладут, и деньги…

— Ты что, предлагаешь в могилу лезть?!

— А ты что, боишься? Старухе-то ихней деньги уже не нужны, а мы с тобой пока живые… Пока с голодухи коньки не отбросили!

— Не, Леха, я — пас. Не дошел я еще до того, чтобы покойников грабить.

— Скажите пожалуйста! Значит, до того, чтобы делать покойников, ты дошел, а до того, чтобы грабить, — нет?

— Да не к добру это — покойника тревожить…

— Ладно, Рука, хорош тут страшилки разводить! Тебе и делать-то ничего не придется — помоги мне плиту сдвинуть, а дальше я сам.

— Что, выкапывать будешь?

— Дурак ты, это ж склеп — они тут не закопаны, а просто плитами этими каменными задвинуты. Давай, берись!

Рука нехотя стал помогать Лехе двигать надгробие и большую каменную плиту с могилы Рубины.

Максим вернулся домой в отличном расположении духа. Но Кармелиту нашел почему-то заплаканной. Она сразу бросилась к любимому на шею.

— Максим!

— Что такое, что случилось? Тебя кто-то обидел?

— Нет-нет, все нормально, все хорошо, простоя почему-то за тебя испугалась. Какие-то предчувствия нехорошие…

Жених взял невесту за плечи и внимательно посмотрел ей в глаза.

— Может, тебе кто-то что плохое сказал?

— Да нет, это просто нервы.

Но Максим уже достаточно хорошо знал Кармелиту и видел, что сказала она ему не все.

— Родная моя, любимая, у нас с тобой не должно быть друг от друга никаких секретов! Объясни мне, что с тобой происходит?

— Максим, ну, я потом тебе как-нибудь расскажу, ладно? А сейчас ты лучше просто пожалей меня, а?

Что оставалось Максиму? Конечно же, он обнял Кармелиту и стал нежно гладить ее по волосам.

— А когда ж ты успела этот рисунок с сердечком мне положить? Когда мы прощались перед уходом, что ли? Я совсем и не заметил.

Кармелита вдруг освободилась от рук жениха и отошла в сторону.

— Да что с тобой, в конце концов? — Максим начал терять терпение. — Объясни же мне, я пойму!

Но Кармелита неожиданно бросилась к выходу из дома:

— Я скоро приду, ладно? — обернулась она уже в дверях, — Я скоро!

Максим остался один в большом цыганском доме и в еще большем недоумении.

А Кармелита бежала по улицам Управска, бежала к астаховскому дому, но не к Астахову, а к Светке.

— Кармелита, что произошло? — встретила Света плачущую подругу. — Что случилось? Скажи, что с тобой? Вы что, с Максимом поссорились? Он тебя чем-то обидел?

— Нет, Свет, нет. Это я во всем виновата — я ушла, оставила его одного… Просто я не могу ему сказать! — у Кармелиты начиналась истерика.

— Успокойся, подруга, ну, успокойся… Скажи тогда мне то, что ты не можешь сказать ему!

— Я не могу сказать ему о твоем отце!

— Не можешь сказать ему о моем отце что? Неужели он еще что-то с тобой сделал?!

— Он… Света, он шантажирует меня! Он прислал ко мне этих бандитов!

Сказал, что убьет Максима! — и, продолжая глотать слезы, Кармелита рассказала Свете все, что произошло с ней сегодня после того, как они расстались.

— …И вот, Света, на очной ставке с твоим отцом, на опознании — я не знаю, как это называется, — мне пришлось сказать, что Удав — это не он.

— И что теперь?

— Не знаю, но я ужасно боюсь, Света. Эти бандиты… Они где-то рядом, я чувствую. Нам угрожает опасность — и Максиму, и мне!

— Постой, я завтра же пойду, попрошу свидания с отцом — мне дадут, я поговорю с ним и заставлю его оставить всех в покое! Слышишь, заставлю!

— У тебя ничего не получится. Прости, Света, но он — страшный человек! — Кармелита стала понимать, что, может быть, как раз Светке рассказывать все это не нужно. — Я не должна была говорить все это тебе — его дочери, к тому же — беременной.

— Об этом не переживай. Да и мне-то этот самый "страшный человек" ничего не сделает — я ему как-никак дочь. Ну, папочка! Я ему все выскажу — за всех, кому он жизнь портит!

— Света, не надо, прости меня, дуру, — не делай этого, не проси его ни о чем!

— Просить? Нет, просить я его не буду — я его заставлю!

— Света, но только ни Астахов, ни Максим, вообще никто не должен знать, хорошо?

— А ты что, и в самом деле боишься, что эти бандиты способны… — Света не решилась договорить.

— Способны, Света, способны. Они меня ясно об этом предупредили. А шутить они не любят.

— Хорошо-хорошо, никто ни о чем не узнает, кроме моего драгоценного папочки!

Помолчали. Каждая из подруг думала о своем. Вдруг взгляд Кармелиты упал на раскрытый мольберт. Рисунок был предусмотрительно повернут к стенке, подальше от посторонних глаз.

— А ты и тут рисуешь?

— Да. Знаешь, я пишу портрет твоей бабушки, Рубины.

— Бабушки? Вот это да! Но ты же ее всего-то несколько раз и видела?

— А я и сама не знаю почему, но она все время мне вспоминается, я о ней думаю. Все-таки она была удивительным человеком… Хочешь посмотреть?

— Нет, ты знаешь — боюсь.

— Ну и правильно, полработы смотреть нечего. Вот закончу — тогда и покажу!.. Знаешь, подруга, такие люди, как твоя бабушка, должны жить долго.

Иногда художники говорят удивительно мудрые вещи. Можно даже сказать — пророческие…

Рука, скрепя сердце, помог Лехе сдвинуть могильную плиту и даже поднять наверх гроб. Но больше ничего делать он не стал и вышел из склепа.

Леха, оставшийся внутри, на всякий случай неумело перекрестился и стал вскрывать гроб.

А снаружи Рука оперся о старую липу и закурил. Но курил он недолго — вдруг из склепа донесся неистовый, душераздирающий крик Лехи. Они были знакомы уже много лет, многое вместе пережили, попадали в самые разные передряги, но такого от Лехи он не слышал еще никогда. Да что Леха — Рука вообще в жизни еще не слыхал такого крика. И все же был он не из робких, и потому немедленно бросился в склеп.

То, что он там увидел, не укладывалось ни в какие рамки. В двух метрах от гроба стоял совершенно оцепеневший Леха, а из гроба, сдвинув крышку, вылезала старуха-цыганка…

Кармелита попрощалась со Светкой с тяжелым сердцем и уже собиралась идти домой, как вдруг в дверях столкнулась с Астаховым.

— Ой, Николай Андреевич, здравствуйте!

— Здравствуй, Кармелита! А я ведь, честно говоря, давно уже ждал, когда ты ко мне зайдешь.

Кармелита замялась и промолчала.

— Я прекрасно понимаю тебя, Кармелита. Конечно, тебе трудно принять меня как отца…

— Николай Андреевич, вы только не обижайтесь, пожалуйста, но своим отцом я всегда буду считать того, кто вырастил меня.

— Да, конечно, я вовсе и не требую, чтобы ты меня так называла.

Наверное, должно пройти время, чтобы мы как-то привыкли друг к другу. Мне ведь тоже надо привыкнуть к тому, что ты — моя дочь. Просто я хочу, чтобы мы с тобой получше узнали друг друга… Ты очень похожа на свою маму, Кармелита…

— Вы мне о ней расскажете?

— Обязательно расскажу!

И Кармелита осталась у Астахова, предупредив Максима, чтобы он не волновался.

А Максим зашел в гостиницу закрыть свой долгий-долгий счет и как следует попрощаться со всеми горничными, коридорными и администраторами, ставшими за эти годы для него родными людьми.

Уходя, столкнулся с Палычем. Тот сам его задержал.

— Знаешь, Максим, по поводу этой заправки. Я тут подумал — чего до завтра тянуть…

— Ты согласен?

— Староват я уже, Максим. Да и не по мне это все. Спасибо тебе, конечно, большое за предложение, но я отказываюсь.

— Не понимаю. Я не понимаю, как ты можешь от этого отказываться! — Максим предпринял последнюю отчаянную попытку уговорить старого верного друга. — Тебе, наверно, страшно вот так сразу стать управляющим? Так я тебе все объясню, это совсем не так сложно, как кажется, — я всю эту кухню знаю.

А в бухгалтерию тебе вообще лезть не надо будет — там Олеся.

— Ну не мое это, Максим, не мое! Вот, скажем, в котельной, здесь я — сам себе начальник, сам подчиненный.

— А по-моему, это просто глупо — отказываться от такого предложения!

— Наверное, глупо. Но я вольный человек, таким и остаться хочу…

Уезжаю я, Максим!

— Куда?

— Не знаю.

— Палыч, ты же столько прожил в этом городе, неужели тебя тут ничего не держит?

— Держит. Рубина. Это просто наваждение какое-то, понимаешь? А избавиться от этого один способ — уехать…

— Прости, что заставил тебя вспомнить.

— Нет-нет, Максим, что ты! Я всегда о ней помню. Всегда…

— Палыч, ну ты хоть попрощаться к нам придешь?

— Приду. Обязательно приду!

Максим пошел домой. А Палыч вернулся в свою котельную. На душе стало совсем уж грустно и одиноко. Он повалился на кушетку, чего раньше без особых причин старался никогда днем не делать, и закрыл глаза.

Вспоминалась Рубина. Рубина сорок лет назад. Рубина — какой она была совсем недавно. Вот она впервые пришла к нему в эту котельную… А вот она — в театре, на цыганском спектакле.

Палыч открыл глаза и даже отогнал наваждение рукой. Видение Рубины исчезло. Но вдруг ему показалось, что он слышит ее голос:

— Паша! Паша! Помоги!

Палыч поднялся с кровати, помотал головой и даже ущипнул себя. Но голос Рубины звучал, хотя и слабо, но совершенно отчетливо, как будто бы она сама стояла рядом:

— Паша! Помоги, Паша!

И Палыч не выдержал. Несмотря на годы, он пулей выскочил из котельной и побежал к Рубине. Куда? — Куда же еще было к ней бежать, как не на кладбище.

Кармелита и Максим вернулись домой почти одновременно.

— Кармелита, я еще раз хочу тебе сказать: прости, если я тебя чем-то обидел…

— Ну что ты! Это Ты меня прости. Ты меня ничем не обидел, дело вообще не в тебе.

— А что ты делала у Астахова?

— Я у Светки была, мне нужно было с ней поговорить.

— О чем?.. Кармелита, ну я же вижу, что тебя что-то мучает! В чем дело, что случилось? Ты расскажи мне, а?

— Не могу. Максим, ну не могу, не спрашивай меня, пожалуйста!

— Но почему?

— Поверь, я сейчас не могу тебе ничего рассказать.

Кармелита опять была на грани истерики, и Максим, почувствовав это, обнял ее крепко и вместе с тем очень нежно.

— Ну, хорошо, хорошо. Ты только знай: я люблю тебя! Очень сильно люблю!

Зазвонил телефон. Кармелита вздрогнула — слишком многое пугало ее теперь. И все же взяла трубку.

— Кармелита! Доченька, это я, — послышался в телефоне голос Баро.

— Алло, папа, это ты?! Папка, я так рада, что ты позвонил! Я так по тебе соскучилась!

— Я тоже, Кармелита.

— Пап, мне так тебя не хватает, ужасно!

— Зато теперь ты можешь делать все, что захочешь. И твой папа не ругает тебя и не ворчит каждый раз…

— Лучше бы ты ворчал. Знаешь, как я соскучилась по твоему ворчанию!

Может быть, вы с Земфи-рой вернетесь? Возвращайтесь, а?!

— Нет, доченька, мы с тобой еще только в самом начале нашего пути. Нам теперь надо привыкнуть к тому, что мы не вместе. Ты ведь всегда хотела самостоятельности.

— Глупая была, вот и хотела… Может, ты все-таки вернешься?

Трубка молчала.

— Ты действительно хочешь, чтобы мы вернулись? — спросил Баро после долгой паузы.

— Конечно, хочу! Так ты вернешься?!

— Я позвоню тебе…

— Когда?

— Скоро, дочка, скоро. Ну все, береги себя!..

— Как там отец? — спросил Максим, когда Кармелита повесила трубку.

— Все нормально, но мне кажется, что он очень тоскует.

— Конечно, тоскует, а как же иначе!

— И, ты знаешь, мне кажется, с тех пор как стало известно, что я — дочь Астахова, папа боится, что я перестану считать его своим отцом.

— Но ты же никогда не откажешься от него?

— Никогда! Только сейчас я поняла, как же он всегда был мне нужен, как он мне дорог! Именно сейчас, когда мне его так не хватает.

— Я вижу.

— Знаешь, вот сейчас, когда я с ним разговаривала, мне показалось — он только ждет удобного случая, чтобы вернуться назад.

Была ли Кармелита так уж неправа? Пожалуй, нет. Но Максима сейчас беспокоило совсем не это, а то непонятное, что происходило с невестой на его глазах.

Палыч прибежал к кладбищенскому склепу, ловя ртом воздух. Сердце билось так, что казалось, вот-вот готово было выпрыгнуть из груди.

Лехи и Руки давно уже простыл и след. Они унесли ноги куда глаза глядят, только бы подальше от этого места, где, осерчав на них, ожили цыганские покойники. Уж лучше пусть их загребут где-нибудь менты, чем оставаться хоть одну лишнюю минуту на этом проклятом кладбище.

Не переводя учащенного дыхания, Палыч ворвался в склеп и остановился как вкопанный — могила Рубины была разворочена, а тело ее валялось на полу.

— Рубина! — вырвалось у П алыча. — Что тут с тобой сделали?!

Он бросился к потревоженному трупу, подвел под тело руки, чтобы вернуть его в гроб… И вдруг почувствовал, что тело — теплое. Палыч схватил руку Рубины у запястья — в ее вене, хотя и редко, но вполне отчетливо бился пульс.

— Жива! — В первое мгновение он готов был убежать от всей этой чертовщины. Потом заставил себя проверить все еще раз — нет, сомнений быть не могло: Рубина жива!

А дальше Палыч сам не помнил, как он вынес ее на руках с кладбища на дорогу, как остановил какую-то попутку, как привез в больницу и отдал врачам. Не помнил, сколько просидел потом в больничном коридоре. А еще потом как будто бы очнулся, встал и зашел в ту дверь, куда унесли его Рубину.

Медсестра ставила ей капельницу, рядом стоял врач.

— Простите, доктор, я бы хотел узнать о состоянии больной…

— Сейчас же покиньте палату!

Но Палыч не сводил с Рубины глаз.

— Ой, смотрите, она, кажется, моргнула!

— Что вы несете? Как она могла моргнуть?.. Хотя, конечно, как она вообще могла… — врач не договорил, потому что не мог даже подобрать определение такому небывалому случаю.

— А есть надежда, что она очнется? — Палыч даже не спрашивал — он просил доктора дать ему эту надежду.

— Есть, хотя и небольшая. Пойдемте со мной, я хотел бы с вами поговорить.

И врач провел Палыча к себе в ординаторскую.

— Случай, конечно, очень странный, просто невероятный… И я хотел бы расспросить вас об обстоятельствах смерти пациентки. Точнее, мнимой смерти.

Палыч пожал плечами:

— Понимаете, доктор, я не знаю как и сказать… Умерла она… Ну, то есть, теперь и не умерла, оказывается… Ну, это все так быстро тогда случилось.

— Говорите, быстро?

— Она угасла за два-три дня.

— А когда это произошло? Ну, сколько прошло времени с тех пор, когда пациентка, как всем показалось, умерла?

— Сейчас, сейчас… Сегодня десять дней уже.

— Так, значит, истощение организма, в принципе, наступить еще не могло…

— Что-что?

— Нет, ничего. И как же вы ее похоронили?

— Ее в склеп цыганский положили. Так Баро решил — ее зять. Она в таборе не обыкновенной цыганкой была — она была шувани.

— О, значит, ее похоронили не в землю?! То есть, и кислородного голодания не было?

— Доктор, я не понимаю. Вы объясните мне, как это вообще могло случиться?

— Не знаю, не знаю. Случай уникальный. Нет, наука знает какие-то прецеденты, когда хоронили вроде бы покойников, а они потом оказывались живыми — летаргический сон там, каталепсия, — сыпал врач непонятными Палычу словами. — Но о вашей знакомой ничего сказать пока не могу — слишком мало данных. Но случай действительно уникальный! Понимаете, если ее похоронили живьем, то… энергетические запасы в организме были, доступа воздуха для дыхания хватало…

— И что, сил для того, чтобы сдвинуть с себя каменную плиту, тоже хватило?

Доктор только развел руками.