Вот и я, Люба!

Глава 20

— Любаш, можно мне тебе вопрос задать? — поглаживая моё округлое бедро и целуя меня в висок, интересуется Степан.

— Конечно, Степушка, — отвечаю, как всегда шебурша пальчиками шерстку на его груди.

— Как прошла встреча с родственниками?

— Традиционно. Ничего нового, Степушка, не услышала и не узнала?

— Любаша, в прошлый раз я оказался свидетелем разговора твоей свекрови с тобой. Это же безобразие полное! Она что с тобой все время так разговаривает?

— Угумс, она так разговаривает со всеми, кого считает ниже себя по любому признаку. С начальником отдела образования она, конечно же, общается вежливо-елейным голосом с прогибом и поклоном.

— Ну, про свекровь мне все ясно. Люб, ты то почему ей отлуп не даёшь? — с негодованием в голосе произносит Степан. — Она тебя оскорбляет, матом кроет, а ты все это сносишь смиренно.

— Знаешь, Степушка, я уверена на тысячу процентов, что хамство порождает еще большее хамство. Меня бабуля с детства учила не уподобляться и не отвечать на зло и агрессию. И кстати, я тысячу раз убеждалась в том, что достойная манера поведения и вежливое языковое общение раздражает и бесит ещё больше, чем зеркальная реакция…

Объясняя Степану свою позицию, вспоминаю сегодняшний разговор с Анатолием и Анной Васильевной.

— Любка, я что-то не понял эту дебильную историю с разводом? С какого перепугу ты, ахуевшая в дугу, решила на развод подать? — тоном и глазами полными искреннего непонимания спрашивает Анатолий. — Что это за выебоны такие?

— Ну почему же с перепугу, Анатолий? Мы с тобой к этому давно шли. Ты много лет стращал меня разводом. Даже вроде несколько раз пытался подать заявление в суд, — спокойно, делая акцент на каждом слове, напоминаю я. — Вот, наконец-то, и случилось то, о чем ты долго мечтал. Можно сказать, я просто реализовала очередную твою мечту.

— Ты, хуйну не неси, Любка, не надо хуйню тут городить. Я в плане воспитательного момента тебе разводом грозил, чтобы ты из берегов не выходила, — фыркнув, буркает Толик.

— Забавно, очень забавно. Ты всю жизнь играл в одни ворота, причем только в свои, и по девкам бегал, а из берегов, оказывается, выходила я, да, Толик? — спрашиваю я теперь с удивлением, только с наигранным.

— Ты чего на сына моего наговариваешь, шмара? Мой сыночек всегда о семье своей думал, вкалывал всю жизнь, как проклятый, пока ты, блудота, прожектерством и херней разной занималась! — кидается на защиту своего отпрыска Анна Васильевна.

— Глубокоуважаемая моя свекровушка, Вы можете и дальше упражняться в демонстрации вашего богатого словарного запаса обсценной лексики. Хотя, в принципе, я с самого детства в курсе вашего ораторского мастерства и виртуозного владения ненормативной лексикой. Кстати, матерящийся человек не способен донести свою мысль до собеседника в полном объеме и заполняет сквернословием пустоты, обусловленные собственным скудоумием, — неприкрыто ерничаю и язвлю в лицо свекрови.

— Тварь, засранка, неблагодарная тварь, да если бы не я, то осталась бы ты с брюхом, но без мужа. Это я уговорила своего Толичку поступить, как порядочный человек, прикрыть твою срамоту. Бабка твоя тебя кроме как ноги раздвигать больше ничему не научила, — брызжет слюной и сыплет оскорблениями от злобы свекруха.

— Мам, да подожди ты, — перебивает свою мамашу Анатолий. — Любка, я чего-то так и не понял, ты что на самом деле решила разводиться что-ли?

— Да, Анатолий Дмитриевич, я на самом деле решила завершить наши брачные отношения путем их расторжения через суд, — произношу совершенно спокойно. Тебе, кстати, повестка должна была прийти по месту твоей регистрации. Напоминаю, что официально ты зарегистрирован в квартире, принадлежащей тебе на основании права собственности, где в настоящее время проживают твои родители.

— Любка, ты случаем не треснула обо что-нибудь башкой своей дебильной, — выкрикивает Толик. — Я проживаю в квартире, которую сейчас заняла Анька со своим ебарем, и в доме, куда не могу попасть, потому что ты, тварь, там коды поменяла.

— Анатолий, я тоже не проживаю в квартире и в доме, потому что на основании права собственности эти объекты недвижимости принадлежат Анне Анатольевна Гаврик, — ровным голосом сообщаю Толику информацию, которой он никогда не интересовался.

Муж мой и мамаша евоная долго и упорно о чем-то думают и что-то прикидывают в своих головах.

— Толик, да эта дворянская быдлота, тебя ободрать, как липку хочет. Ты что совсем ничего не понимаешь, она только что сказала, что у тебя нет ни квартиры, ни дома, — взвизгивает истерично свекровь.

— Вы неправильно говорите, Анна Васильевна, тем самым вводите в заблуждение сына своего. Анатолию Дмитриевичу Гаврику на праве собственности принадлежат три объекта недвижимости — гараж, квартира и дача, которыми в настоящее время пользуетесь Вы и ваш супруг. Ещё Анатолию принадлежит автомобиль Рено Duster, на котором по доверенности ездит его отец, то есть ваш супруг.

— Ах, ты ж, тварь, все заранее обдумала и обстряпала, чтобы Толичку нашего оставить без штанов, — снова начинает верещать свекровь.

— Анна Васильевна, хочу Вам напомнить, что Вы сами настояли на оформлении перечисленных мной объектов движимого и недвижимого имущества на Анатолия. Главный Ваш аргумент как раз и состоял в том, чтобы Анатолий не остался без штанов, — пожимая плечами отвечаю свекрови. — Так что все было сделано именно так, как Вы и требовали.

— То есть по закону при разводе ты имеешь право подать на раздел имущества, которое принадлежит Анатолию? — в некоторой задумчивости уточняет свекровь.

— Есть правда в ваших словах. При желании в соответствии с действующим законодательством могу и подать, — отвечаю спокойно.

— Так и мы можем подать на раздел всего имущества, нажитого в браке, — снова вспыхивает Анна Васильевна.

— Не знаю, что Вы вкладывает в слово мы. Я не могу препятствовать вашим действиям, если они не противоречат закону, — сообщаю, пожимая плечами.

— Кстати, мне деньги нужны, — выдаёт Толик. — Я карты вчера разблокировал в банке, но оказалось, что денег на них нет. Да, и зарплатная карта моя аннулирована.

— Не понимаю о чем речь, Анатолий, — снова пожимаю плечами.

— Ты, Любка, дурой не прикидывайся. Знаю, что Димка без твоего слова шага ступить не смеет, — злобно выдаёт Толик. — И я уверен, что это ты велела заблокировать деньги на моей зарплатой карте.

— Анатолий, не надо обесценивать и недооценивать своего сына. Дмитрий совершенно самостоятелен в принятии любых решений, которые касаются его сферы деятельности.

— Толичка, я не поняла, о чем эта тварь сейчас сказала? Разве эта свинячья ферма Димке принадлежит? Господи, да, что же это такое делается? Нас просто обобрали, — в очередной раз артистично взвизгивает мамаша Толика. — Ничего страшного и на эту мразь найдётся управа. Закон для всех един. Мы докажем подлог. Ещё и посадим тебя, гнида, за решётку за подделку документов…

Не дослушав мать, Толик её перебивает, выдавая фразу, от которой у меня аж дыхание перехватывает.

— Да, я, вообще, не уверен, что эти дети мои. Может только Катерина от меня. Остальных точно ты где-то на стороне наебла, потому как они все в твою породу пошли. Такие же грубые и неотесанные, будто топором срубленные. Думаю мне стоит настоять в суде на тесте ДНК, что-то сомневаюсь я в своём отцовстве, — цедит Анатолий, выплевывая по слову в мою сторону.

— Так, ну-ка поднялись оба и вышли вон из моего кабинета. И чтобы ноги вас обоих больше не было на моей ферме. Раз ты, Анатолий Дмитриевич, сомневаешься, наш ли ты отец, то разговаривать мне лично с тобой не о чем.

От голоса, который я слышу, у меня начинает дрожать сердце. С одной стороны я меньше всего хотела бы, чтобы мои дети стали свидетеля этого гнусного разговора. С другой, может все и к лучшему, думаю я, поворачиваясь к Дмитрию.

— Чего застыли? Давайте побыстрее на выход, — жёстко произносит Дима. — Я вам не мама, терпение которой к вам, вашим выходкам, вашему хамству не имеет границ. У меня то есть прививка вашей кровью, потому говорю просто, пошли вон отсюда. Больше никто из вас ни единой копейки от нас не получит. Хватит уже паразитировать на шее человека, которого вы оба ни в грош не ставите.

— Дим, да чего ты кипятишься, — начинает лебезить Толик. — Ты все не так понял. Я просто мать в чувство хотел привести, а то она совсем очумела. На развод подать удумала, чтобы семью нашу дружную разрушить. Всю жизнь ей спокойно не живётся, вечно от неё терплю всякое, да и вам досталось. Все детство здесь на свинарнике провели, вместо того чтобы в городе на качелях-каруселях кататься. Она как с вами в детстве, так и со мной сейчас.

После этих слов Толька резко замолкает. Понимаю, что в его голове сейчас идёт активная работа по поиску веских аргументов для Димки.

Уверена на сто процентов, что Анатолий все же надеется найти у сына понимание и защиту от моего, как он преподносит, самодурства.

— Да, она, как эта железная баба — судовладелица Васса Железнова, которая была готова все и всех утопить в угоду своему бизнесу. Та, кстати, даже мужа своего не пожалела, угробила его. Так и мать твоя готова от меня избавиться. Видишь ли, надоел я ей. Через 27 лет совместной жизни не угоден стал. Мешать начал. Все у меня отобрала, и машину, и квартиру, и даже карточку зарплату заблокировала. Ты, поди, Димка и не в курсе, что она с бухгалтершей вашей за спиной твоей творит? Уверен, что ещё и деньги на левые счета в какие-нибудь офшоры выводит. Ты, сын, проверь все, а то и тебя ещё обдерет, как липку.

— Сыночек, чего ты перед ним бисер мечешь?! Он же червивое яблоко от гнилой яблони. Они же все заранее обговорили и договорились, чтобы нас вокруг пальца обвести и без средств к существованию оставить, — встревает в разговор Анна Васильевна.

Дима, игнорируя слова бабушки, обращается к отцу.

— Ты, Анатолий Дмитриевич, мне на жалость не дави. Счет твоей зарплатной карты я сам заблокировал.

— Как это заблокировал? Я же здесь работаю и должен получать зарплату, — со злостью рычит Толик. — Вот возьму и в трудовую инспекцию пожалуюсь на твое самоуправство.

— Да, хоть самому президенту или Господу Богу пиши. Ты, Анатолий Дмитриевич, уволен за прогулы. Процедура увольнения проведена в соответствии с трудовым кодексом. Так что строчи, куда хочешь. Всё покиньте мой кабинет. У меня ещё работы много.

— Ух, прижили змею со змеенышами в свою семью, — шипит Анна Васильевна, вставая со стула. — Говорила я тебе, Толичка, что эта дворянская замухрышка загубит жизнь твою. Ну, ничего мы все докажем и все свое отберем. У нас и адвокат, и люди нужные есть.

— Да, да, бабуся, давайте бегите к нужным и важным людям управу на нас искать, а здесь чтобы я вас обоих больше не видел, и мать не смейте доставать и доводить.

Это все я практически в картинках рассказываю Степану, который периодически то вздыхает, то похихикивает.

— Ой, а Димка то у нас мужик, настоящий мужик! Прямо горжусь им! Завтра позвоню выразить свою мужицкое уважение, — произносит Степа, когда я заканчиваю рассказ.

— Ага, этот молодец мне такой разнос устроил после ухода отца и бабки, что у меня самой возникло желание уехать, — говорю, смеясь. — Пока сын с Алёной по телефону разговаривал, я от греха подальше тихонечко ушлепала бокс дочищать. У Димка характер местами в бабку Анну. Слишком резок бывает, я его иной раз даже побаиваюсь.

— Любаш, ну мужик и не должен быть тютей. И хорошо, что у Димки характер есть и хватка твоя, и ум. Толк из парня будет. Молодец — он! Только погоди, из твоего рассказа я не очень понял, ты с адвокатом общалась? Или всеми делами Миша занимается? Как я понимаю, твои почти бывшие родственники реально подадут на раздел имущества и денежных средств, — смотря пристально мне в глаза, серьезно замечает Степан.

— Да, все так и будет. Здесь даже к бабке ходить не нужно, — бурчу, утыкаясь Степушке в грудь, с удовольствием вдыхая аромат его тела.

Долго дышу мужчиной, будто наполняю себя его силой и смелостью.

— Пусть подают. С меня взять нечего. У меня ничего нет и не было, — со смехом фыркаю. — Анатолий никогда ничем не интересовался, потому и не знал, что изначально все было записано на бабушку мою. Потом, когда она заболела, мы начали все переписывать на мою мать. После с мамы свинокомплекс переоформили на Дмитрия, когда ему 18 лет исполнилось. Юридическую фирму сразу на Мишу записали. Лингвистическую школу год назад на Анюту оформили.

— Любаня, как я понимаю, на тебе самой совсем ничего нет? — крепко обнимая меня, спрашивает Степан.

— Ну вот, Степа, наконец-то, я открыла тебе свой самый страшный секрет. Ага, у меня самой ничего нет. Я даже на "Сандеро" ездила по доверенности. Ну, что Степан Григорьевич, не пугает тебя факт, что я — не богата, не знаменита и не успешна?

— Любушка, этот факт теперь мне греет душу. Мне нравится, что мы с тобой оба такие — классные! Я же сразу тебе сказал, рядом со мной ты можешь быть просто красивой женщиной! Давай, красавица моя на все выходные рванем в домик, где мы прекрасно провели новый год, а?

— И чем же мы будем заниматься все выходные, Степушка? — спрашиваю, хихикая, потому что этот невозможный мужчина, сползая вниз, щекочет мой лобок своим языком.

— Как чем, Даная нежная моя, совершать падеж в пучину страсти, — оторвав голову, голосом искусителя томно шепчет мой мужчина. — Причем падеж мы начнём прямо сейчас. Расслабляйся, сладкая, управление падежом в пучину любви с выходом в штопор огненного оргазма буду управлять я. Добро пожаловать на борт, Любонька!