Вот и я, Люба!

Глава 31

"Господи, какая суета и суматоха вокруг меня, — думаю, наблюдая за происходящим в моей палате. — Не жизнь, а сплошное человеко-броуновское движение. Как мне хочется побыть одной, чтобы в тишине собраться с мыслями. Нет, побыть одной уже не получится, потому как нас все же трое. Вот именно нашей могучей кучке и нужно остаться одним в полной тишине. Мне очень нужно мысленно и даже вслух поговорить со своими детьми перед тем, как они выйдут из мира Божьего в мир человеческий".

— Любимая моя, все нормально? Ты нормально себя чувствуешь? У тебя ничего не болит? Тебе точно помощь не нужна? Любаша, ты чего на меня так сосредоточенно смотришь? — как из автомата частит вопросами муж мой Степан Григорьевич.

Смотрю на бледное лицо Степана, будто он сам рожать готовится, и сердце мое кровью обливается.

"Нет, Любовь Петровна, в данный момент, как бы Степану не хотелось, ты не можешь быть просто красивой женщиной. Думай, Люба, думай, — начинаю в голове своей прокручивать мысли, чтобы облечь их в слова. — Так, Люба, давай сконцентрируйся, соберись, скажи мужу своему все очень четенько и понятненько, чтобы дважды не нужно было повторять. Не дрейфь, Люба! Даже если и пообижается немного твой генерал. Нет, слово их трех букв, которое крутится на моем языке я никогда не смогу произнести, но другими словами объяснять свое желание постараюсь."

— Степушка, иди сюда. Полежи рядом с нами, — прошу мужа тихим шепотом, придвигаясь ближе к краю, чтобы он мог рядом со мной прилечь. — Степушка, я тебя очень сильно люблю! Понимаю, что ты сильно переживаешь! Делаешь, ты это совершенно зря, потому как процесс родов самый естественный.

— Любушка, давай все же согласимся на кесарево, а? Ну пока не поздно, — произносит взволнованным голосом Степушка, оглаживая мой огромный живот, который сейчас напоминает дирижабль.

— Нет, Степан Григорьевич, никакого кесарева. Я четверых детей родила, если ты забыл, — начинаю пыхтеть в раздражении.

— Конечно, помню, любимая моя. Только ты Анюту 20-ть лет назад рожала. Сама понимаешь, сладкая, тебе сейчас чуть-чуть, но все же больше чем 25-ть, — целуя меня, нежно шепчет мне на ушко муж мой, стараясь достучаться до меня. — Ну, зачем нам эти роды естественные?! Ну, их знаешь куда. Любонька, какова необходимость корячиться, рвать свои жилы и свой организм на части, если можно просто уснуть беременной, а проснуться с малышами у грудей. Ну, давай скажу доктору, что мы решили кесариться.

— Степа, иди…ты…к доктору! — произношу с интонациями, точно указывающими направление движения.

Степан, услышав, сказанное мной, от удивления аж голову приподнимает, чтобы посмотреть на меня.

— Любань, горжусь тобой! Вот что значит лингвист. Слово не произнесла, а послать послала, — от души хохоча, отвечает мой сообразительный мужчина, целуя меня в губы, которые в данный момент больше напоминают вареники. — Так мне идти за врачом, милая, или все же это была метафора.

— В данном случае это вернее всего метонимия, Степушка. Ладно, сейчас это не так и важно. Главное, смысл моего месседжа ты понял. За врачом, милый, сходи. Мне на самом деле с доктором нужно переговорить, — делаю паузу, ощущая дискомфорт в малом тазу, как только отпускает, продолжаю говорить. — Да, очень прошу понять меня правильно, любимый. Знаю, вся наша семья сейчас взволнованна. И каждый хочет меня поддержать. Но, Степан Григорьевич, мне надо морально с силами собраться и с детьми нашими договориться. Короче, идите ка вы все домой. Я хочу побыть одна…

Не успеваю договорить, как дверь палаты открывается, и в проёме появляется Сима.

— Так просьба к провожающим покинуть вагон. Отъезжающим надо подготовиться к трудной дороге, — подходя к кровати, басовито похохатывает моя свекровь. — Степа, давай топай отселя.

Муж мой смотрит на мать свою, цокая языком и покачивая головой, но при этом держа свои эмоции в себе.

— И чего застыл, как двухметровый столб соляной, идите уже принц Герман к своему отцу. Он ждёт Вас, товарищ генерал, на улице. Степан, шлепай, иначе расскажу Любаше какую-нибудь веселенькую историю из твоего детства. Например, про примороженный язык, шоколадные штаны, полную жопу муравьёв. Хотя чего уж так мельчить, точно про соседку Катьку. Случилась эта история в 9 классе, когда кто-то уроки прогуливал в нашей квартире с соседкой Катериной.

— Ой, ну все, мам, не начинай. Пошёл я, а то дело и до шоколадных штанов дойдёт, — фыркая, произносит Степан, целует меня и мать свою и отправляется на выход.

— Сима, расскажите мне, что там такого страшного приключилось у Степы с этой Катей, — спрашиваю, весело подмигивая свекрови.

— Ой, милая, да ничего интересного. Первый сексуальный опыт Степки закончился порванной уздечкой, забинтованной головкой члена и по итогу обрезанием крайней плоти. Хохма была в том, что тот же самый путь прошёл и Тимка, только в институте уже. Ойц, ну не зря же бытует мнение, что у двойняшек всегда все одинаково. Говорила Гришке, надо парням обрезание сделать. Не захотел, а вышло все равно, как мать-еврейская сказала.

— Сима, а что Степа и Тима — двойняшки?

— Да, а ты что об этом не знала, Любаш?

— Нет, первый раз слышу. Ну, так теперь мне понятно, почему во мне сидят для малыша, — говорю, прицокивая языком.

— Нет, у меня была наследственная однояйцевая многоплодная беременность. То есть Степка и Тимка — близняшки. У тебя беременность разнояйцевая. Мы ждем двойняшек, — терпеливо мне поясняет свекровь, прикладывая к моему животу специальный деревянный акушерский стетоскоп. — Знаешь, дочка, судя по звуку сердечек наших малышей, они разнополые. Я, конечно, никому не скажу пока о своей догадке. Поспи, милая, тебе силы большие потребуются.

— Думала, Вы станете меня уговаривать на кесарево, — произношу с благодарностью в голосе, поглаживая крупную руку Симы.

— Честно, дочка, так и хотела. В твоём прекрасном возрасте многоплодная беременность ещё то испытание. Потому шла именно с этой мыслью, но успела пообщаться с врачом, посмотрела все показатели, поняла, что противопоказаний нет. Врачи в перинатальном центре отличные. Уверена справитесь. Мы тебя своими мыслями и молитвами поддержим. Пойду мужу твоему дам конскую дозу успокоительного, а то пока родишь, Степка поседеет. Для его сердца сейчас лишние нервы вредны. Вот выпей эту чудодейственную микстуру и отдыхай, родная, пока схватки не начались.

Перед уходом свекровь меня троекратно крестит и целует. Смотрю на неё и во мне усиливается уверенность, что все у нас с малышами получится.

Не успеваю заметить, как проваливаюсь в сон, в котором события последних месяцев меняются, как кадры киноленты.

Мне так приятно прижиматься лицом к груди моего Степушки и ощущать тепло его объятий.

Когда он вчера появился в больнице, и мы вместе узнали о моей беременности, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди от свалившегося на меня тройного счастья.

До сих пор не могу определить важность всех трех составляющих этого счастья, потому как для меня все важно в равной степени. Мужчина мой вернулся живым и здоровым. Я снова стану мамой. И у меня будет сразу два пупсеныша. Пол для меня не важен абсолютно, лишь бы были здоровы.

Именно об этом думаю, залезая рукой под Степину футболку.

Мужчина мой нежно меня поглаживает по спине и шепчет на ушко слова любви, а я веду пальчиками вверх от его живота к груди. Ощущая под пальцами кубики пресса, на которых нет ни жиринки. Степан и раньше не страдал лишним весом, а из командировки вернулся даже изрядно похудевшим.

От солнечного сплетение поднимаюсь чуть выше и чувствую под подушечками странную бугристую дорожку, напоминающую шрам.

Поднимаю на Степана голову, и взглядом утыкаюсь в его глаза. Резко сажусь, руками задираю футболку и вижу прямой красный бугристый шрам во всю грудину. Знаю, что такой шрам остается после полостной операций на органах грудной клетки.

Напряжённо молчу, думая. В моем мозге одна мысль сменяется другой.

"Сердце, сердце, сердце, — набатом стучит в моих ушах вместе с пульсом мысль, — Господи, мой мужчина — любовь моя взрослая, чуть не погиб. Я могла потерять человека, которого даже и не ожидала встретить, но встретила, который спас мою жизнь и дал жизнь моим малышам, что уже живут под моим сердцем."

— С-сте-п-па, — сглатывая слезный ком, застрявший в моей гортани, шепчу сбивчиво, заикаясь, — поклянись Господом Богом, что больше никуда от нас не уедешь. Я не хочу даже слышать ни о каких твоих командировках. Нам не нужны такие деньги. Мне не нужны твои звания и звезды. С-сте-п-па, мне только ты нужен. Ты детям нашим нужен!

Степан садится на кровати рядом со мной, приподнимает меня, усаживая на свои колени, крепко обнимает и качает, как ребёнка.

— Я люблю тебя, Любушка! — горячо шепчет на мое ухо мой мужчина, собирая своими губами мои слезы. — Не надо плакать, любимая — моя, это вредно для наших малышей. Даже и ожидать не мог такого подарка на старости лет. Все, малышка, давай успокаиваться. Никуда больше от вас не уеду, Любашенька. Вы моя родина!

Наш танец молодоженов. Степушка крепко и нежно придерживает меня под спину и правую ладонь, на безымянном пальце которой искрится моё шикарное обручальное кольцо. Я все время на него поглядываю и, хихикая, произношу, что мы уже какие-то старожены.

— Ну, чего ты, родная, мы с тобой еще очень даже молодожены, — шепчет мне мой "молодой" муж, аккуратно кружа под громкие аплодисменты наших родных. — Кстати, ты помнишь, что у нас сегодня первая брачная ночь. Обещаю не быть трусом, появив максимальную смелость, продемонстрировать тебе всю мою нежность и страсть.

Услышав мужнино обещание, прикасаюсь губами к его щеке и шепчу о своей любви. Ощутив очередной толчок пупсиков, прикладываю к животу руку Степана.

— Буянят родинки мои, — хихикая, с гордостью реагирует отец на шебуршания своих детей. — Точно любви им не хватает! Может сбежим от всех?! Так хочется залюбить и зацеловать родинок своих…

Солнце, галька, шелест прибоя. Мы со Степаном лежим на огромном пляжном диване под лёгким балдахином. Я читаю вслух пупсикам и дремлющему мужу сказки Ганса Христиана Андерсена.

— Любаш, какие-то у него сказки грустные и недобрые, может давай на свои родные перейдём. Уверен, что для будущих патриотов это полезнее.

— Степ, предлагаю растить детей мультикультурными личностями.

— Любаш, в это понятие не входит то, о чем подумала моя испорченная натура? — Нет, мультикультурная личность — принимает жизненные образы, отличающиеся от его собственных, и психологически и социально готов принять различные культурные реальности.

— Упс, давай без этой ненужной нашим детям дуристики. Мы им дадим традиционные ценности. Вырастут уж сами определятся с этой мультикультурностью. Хорошо? — обозначая свою отцовскую позицию, Степушка склоняется к моему животу, целует его и щекочет, зная, что наши пупсики остро реагируют на этот его жест.

Малыши начинают активно шевелиться и бултыхаться. Я сначала хмыкаю, а потом от души хохочу, потому что мне щекотно.

— Родинки мои, вы папку вашего слышите? Сыграем в угадай пол. Говорю мальчик, отзываемся одним толчком. Произношу девочка — два толчка.

Игру Степушки с малышами прерывает звонок его телефона. На экране вижу "Николай Игнатьев". Степан просит меня извинить его, принимает звонок и отходит. Возвращается совершенно загадочным.

— Любаша, что с лицом, почему в глазах появилась тревога?

— Что случилось, Степа? Чего Николай звонил? Напоминаю, ты обещал мне, что больше никаких командировок. Ты только наш с детьми, — начинаю говорить срывающимся голосом.

— Любушка, Степан Герман умеет держать свое слово. Тем более, что его герман-родинки вот. Любушка, успокойся. Вот она моя родина! — оглаживая и целуя мой живот, произносит Степан.

Сквозь приятный морок сна ощущаю терпкий древесно-табачный запах парфюма своего мужа и влажные прикосновения к своей руке.

Приоткрыв глаза, вижу Степушку. Он смотрит на меня влюбленным взглядом.

— Вот, все равно, как настоящий разведчик, просочился к тебе, незаметно, — легко чмокнув меня в щёчку, шепчет мой невозможный муж. — Подумал, вдруг ты писать захочешь, а утку подать некому будет.

Слушаю Степу, а в душе цветы радости и счастья распускаются и становится горячо.

От внутреннего тепла снова хочется прикрыть глаза, но тут меня пробивает резкая боль. Я от неё кривлюсь и вскрикиваю. Степан напрягается.

— Что, милая, началось, да? Все, все, любимая, бегу за врачами. Дыши, как нас с тобой учили на дыхательной гимнастике. Сейчас вернусь, будем вместе дышать.

Так мы вместе с моим мужем и дышали время схваток, а потом и родов.

— Степа, я тебя очень прошу, выйди. Ой, ой, уф, уф! Посиди, пожалуйста, в коридоре. Ох, ох, фух, фух, фух, — до начала родов несколько раз под всякими предлогами и вескими аргументами пытаюсь убедить мужа своего покинуть родзал. — Родной мой, если любишь меня, уй-йю-юй-й, уйди. Это некрасивая процедура. Многие мужчины потом к женщине, ай-йай-йай-й, притронуться не могут. Ну же, милый, сделай так, как я тебя прошу. Уф, уф, уф, уф.

Достучаться до Степана оказывается просто невозможно. Вероятно легче сдвинуть гору с места, чем поколебать решение моего мужа.

— Люба, ты прекрати говорить чепуху, держись за руку мою и дыши вместе со мной. Боятся слабаки и рохли. К женщинам своим перестают прикасаться ушлепки слабоумные. Я стою за твоей головой, что там врач колдует, не вижу, — басит муж мой в ответ на мои слова. — Твоя задача дышать правильно и тужиться. Давай, Любаша, не халявь. Ещё, милая, ещё немного. Ух, ты! Вижу малыша нашего. Любушка, девочка. У нас девочка. Ой, а хорошенькая какая, даже щекастенькая. Маленькая только, вроде, очень.

После рождения девочки второй пупсик дал мне целых пятнадцать минут отдыха. Наш "ленивец" оказался мальчиком. Хоть он и был крупнее своей сестры, родила я его значительно легче.

— Любимая, какое счастье! У нас сразу и доченька, и сыночек. Спасибо, родная! Спасибо! — сквозь слезы благодарит меня муж. — Знаешь, такого трогательного момента в моей жизни не было никогда. Парень наш на деда своего похож. Настоящий Герман. Даже брови насуплены так же. Боже, какое счастье сегодня случилось! Огромное счастье! Любушка, ровно год назад 30 декабря мы с тобой познакомились и в этот же день родились наши дети!

— Спасибо тебе, Степушка, за спасение моей жизни и за наших детей, — произношу и проваливаюсь в сон.