Вот и я, Люба!

Глава 7

Парю веничком шикарное тельце своей Данаи, а в голове гуляют две мысли.

Первая — хорошая. Я от всей души благодарю Создателя, Святые небеса и даже бородатого Николая прародителя Деда Санты за дважды подаренную мне Любовь.

Причём в прямом смысле: за любовь как за чувство, и за Любовь как за женщину.

Мне кажется, хотя нет, я уверен, что в чувственном плане вся моя жизнь до встречи с этой божественной женщиной была какой-то обыйденной, пустоватой и блеклой. Нет, конечно, я любил и озвучивал чувства, которые испытывал на тот момент, но они были совершенно не такими гармоничными, полными и яркими, как сейчас.

Встреча с Любашей внесла в мою жизнь все то, о чем я мечтал и чего хотел.

Сейчас я это чувствую своим сердцем.

Только теперь мне надо сделать все для того, чтобы удержать рядом с собой эту прекрасную женщину.

Да, Степан, надо, только вот ты несешь всякую хрень, которую говорить непозволительно. И это вторая моя мысль, которую я считаю плохой.

Ну на кой черт меня понесло с этой дурацкой фразой "не богат, не знаменит и не престижен". "Петросян" — недоделанный!

"Знаешь же, женщины крайне непредсказуемые создания, — морально рихтую сам себя. — Любаша может расценить оброненные слова не как шутку, а как прямое указание на то, что ты, Степушка, такой же никчёмный клещ, как и её уплепашный муженек."

"И придётся потом долго и упорно объяснять и доказывать, что ты нормальный и у тебя хорошо работает не только головка, но и голова, — вставляю себе мысленно чоп."

Сделав внушения своим мыслительно-речевым центрам, даю себе слово впредь постараться вести себя более осмотрительно и не акцентировать Любашино внимание на своей глупости.

— Любочка, ты чего притихла, хорошо себя чувствуешь?

— Очень хорошо, Степан? Что ты такого в воду добавил, что мне так спокойно стало? Чувствую мяту, душицу, чебрец, но есть ещё какие-то мне неизвестные очень приятные запахи.

— Это особый сбор для бани. Его мама моя составляет из разных сибирских трав.

— Твоя мама — знахарка-травница? — удивленно спрашивает Люба.

— Тебе, Любонька, надо в программу "Битва экстрасенсов" подать заявку, — присвистываю в ответ. — Ты фактически угадала. Моя маменька — врач-кардиолог. Фармакогнозия — хобби её.

— Прости, фармакогнозия, это что?

— Фармакогнозия — одна из основных фармацевтических наук, изучающая лекарственное сырьё растительного и животного происхождения и продукты переработки такого сырья.

— Ничего себе. Я такая темная. Даже слова этого не знала.

— Ничего страшного, милая, нет предела совершенству! Дуй в купель, Любаша. Я сейчас к тебе присоединюсь.

В бане мы проводим ровно два часа. Все это время у меня непреодолимое желание не только попарить свою гостью, но и отжарить ее по-взрослому.

В парилке я, конечно бы, воздержался склонять Любу к интиму, а вот на диванчике вполне можно бы и присунуть.

Заворачивая после бани своего спасеныша в большое полотенце, все же не могу сдержаться и начинаю целовать шею и плечи Любани.

Она все время хихикает и пытается увернуться.

— Степан, Степа, стой, ну стой же, — тихо шепчет моя Даная.

— Любашечка, мы уже давно стоим, — хрипло шепчу я, прикладывая руку ее к своему возбужденному инструменту любви. — Сожми его покрепче пальчиками своими, сладкая моя. Разрешаю тебе поводить по нему своей ладонью. Не стесняйся! Ну, же…

— Степан, хочу…

— Любушка, я тоже весь в нетерпении…

— Степа, ты меня снова искренне поразил. Такой насыщенной запахами и знаниями бани у меня еще не было. Спасибо тебе огромное, Степа.

— Милая моя, мне приятна твоя вербальная похвала. Давай шлифанем её ещё и физической? Предлагаю завершить старый год на лёгкой интимной ноте, а под бой курантов выпить за Любовь! — в промежутках между словами я целую, глажу и ласкаю женское тело, в унисон моим словам и ласкам раздаются томные стоны.

Озвучив свое желание, решаю не ждать ответа, а традиционно подхватываю усладу своего сердца на руки и несу её в спальню.

Радует то, что девонька моя не пытается совершить падеж из моих рук на пол, даже впервые обнимает меня за шею.

Все дорогу до спальни жмакаю тельце своей Данаи своими ручищами, не хочу, чтобы её пыл остыл.

Положив свою куколку на кровать, распахиваю полотенце.

Люба как обычно смотрит на меня широко распахнутыми глазами, в которых плещется смущение и стыд. Щеки моей Данаи, раскрасневшиеся после бани, идут пятнами. Губки Любонька нервно покусывает.

— Знаешь, Любаша, мне нравится твоя стыдливость. Вот прямо прёт меня от неё. Я тебя еще больше хочу, видя, твоё стеснение, — произношу, раздвигая её ножки и опускаясь между ними на колени.

— С-с-с-те-па, м-м-м-мо-жет не надо? — тихим срывающимся голосом произносит моя награда.

— Надо, Люба, надо! — выдаю я и припадаю к ее нежному лону.

В ответ на первое прикосновение к ее нижним губкам слышу протяжное "аааххх".

Страстное Любушкино междометие подаёт в мой мозг сигнал к действию.

В этот раз совсем мне не хочется брать ее страстным атакующим напором, наоборот, есть желание к неспешному и релаксирующему соитию.

В таком приятно не суетливом темпе мы оба одномоментно приходим к финалу. Я ещё в самый первый раз обратил внимание на Любушкин оргазм. Он сильно отличается от тех, которые мне всегда нравились — громкие и ярко проявленные.

Да, именно такие у меня и были в приоритете. С партизанками скучал я. А вот от импульсивных партнерш, выгибающихся и громко кричащих на все лады, прямо крышу сносило. Если она еще и непристойности выдавала без всякого стеснения, то усе, мадам я навеки ваш…Если не навека, то хоть на время или до третьего бабского косяка.

Любашин же оргазм это прямо кошачье урчание, мурчание, фырчание под мягкие и нежные стоны, больше напоминающие шелест морского прибоя.

В этот раз наслаждаясь оргазмом моего спасеныша, мне так и хотелось промурлыкать ей на ушко с некоторым отхождением от текста оригинала: "Утомленное солнце нежно с морем прощалось, в этот час ты сказала слова любви".

После пика удовольствия в очередной раз обращаю внимание, что Люба порывается улизнуть из постели.

Во время ловлю её своей рукой и уже двумя прижимаю к своему телу, устраиваю головушку беглянки на своём плече, мягко прохожусь рукой по шикарным округлостям, тихо шепчу в ушко лёгкие непристойности.

— Мурчалочка, у тебя очень красивая и сочная кисуля и клиторок прямо сахарный, так и хочется его снова полизать. Я, кстати, на одной из булочек поставил свой фирменный знак, да и ещё на левой груди. Теперь ты, Любаша, помечена мной, и к тебе ни один самец не подойдёт.

— Скажи мне свое отчество, Степа…

— Григорьевич, Любушка.

— Степан Григорьевич, тебя мама в детстве головой случайно не роняла? Какие самцы? Ну, чего ты несешь и творишь? А если мне, вдруг, к врачу придётся идти, я что скажу, что на меня дикий кобель по имени Степка напал? — тихо так, вкрадчиво, мне, как полному дебилу, говорит Любаша тоном психиатра и в дополнение, постукивает своим кулачком по моей головушке.

Я резко переворачиваю её на спину и совершенно захватническим движением занимаю позицию сверху, нависая над своим спасенышем. Чмокаю её громко в кончик носа и в дополнение облизываю его языком.

— По словам маменьки, она меня точно не роняла, но родительница моя уверена, что за аистом все же числится такой грешок, — смеясь пересказываю вчерашний разговор с мамой. — В моем фирменном знаке нет ничего постыдного. Врачу так и скажешь, что это древний тотем волков, этакая инициация — обряд, знаменующий переход индивидуума на новую ступень развития в рамках какой-либо социальной группы или мистического общества.

— Исходя из сказанного Вами, Степан Григорьевич, Вы меня приняли в члены кружка вашего члена?! Интересно, интересно! Да, чем дальше сказка, тем она забавнее. То есть прямо дежавю какое-то. Из одного кружка, я как-то сразу попала в другой. Нет, прошу вычеркнуть меня из списка этого коллективного разврата. Уж лучше с голоду умирать, чем снова хлебать тюрю одной ложкой, — на полном серьёзе без тени шутки заявляет мне моя милашка и резко встаёт с постели. — Знаете что, Степан Григорьевич, идите Вы со своими метками по дороге из желтого кирпича к Великому Гудвину за совестью. Что Вы себе, вообще, возомнили? В стаю он меня принял. Тоже мне волк-оборотень нашёлся…Промахнулся ты, Акела!

Любочка, как настоящая женщина, пока говорила, успела додумать и придумать то, чего в словах моих не было и в помине.

Ей хватило всего несколько минут, чтобы накрутить и закрутить спираль своего негодования так сильно, что по моим ощущениям, ещё мгновение, и попадись ей в руки калаш, она бы меня грохнула без тени сомнения.

Люба, в принципе, так и поступила, закрыла дверь ванной комнаты с такой силой, что от ее грохота образовалась небольшая ударная волна, которая, пройдясь по стенам спальни, ударным эхом отразилась от панорамного окна.

Если вначале спича Любы мне было забавно и смешно, то в его середине в части "дежавю и перехода из одного кружка в другой" до меня долбоёбуса дошло, что уплепок-муж ей изменял, чем её оскорблял. Видно, не выдержав на 28 год его измен, она и решила подать на развод.

В очередной раз мысленно называю себя супер косячником, потому что только такой недоделанный пидоросян мог за один вечер своим глупым языком дважды попасть в сектор "Долбоебус". Вроде ничего такого и не сказал, но дал повод думать о себе, что я такой же еблан как и её муженек.

Да, уж, Степан, ничто так не красит мужчину, как его длинный язык, но только во время кунилингуса. В разговоре с женщиной лучше уж молчать, чтобы за умного сойти.

Посыпать голову можно до первой звезды, но она мне уже не светит, а вот глупую ситуацию с Любашей по любому нужно разруливать.

Заметая следы, быстро встаю с кровати, надеваю халат, заправляю постель, чтобы не напоминать Любаше о месте недоразумения. Картинка другая, значит, как вроде и не было ничего.

Да, ещё обязательно решаю извиниться. Родительница моя с детства мне внушала, что мужчина в любом случае, прав или неправ, должен и обязан признать свою вину.

Любаша через время с прямой спиной и поднятым вверх подбородком выходит из ванной, неприкрыто транслируя мне свою обиду.

Оцениваю её честность…

Женщина подходит к окну, сосредоточенно смотрит в темную даль.

Я подкрадываюсь сзади, обнимаю её со спины, утыкаюсь носом в её макушку.

Она тяжело вздыхает, но молчит, а главное, не скидывает моих рук и не гонит меня.

— Любушка, прости меня, пожалуйста, реально глупость сморозил, хотя смысл моих слов был иным. Кстати, фамилия моя фактически Волк. Хочешь паспорт покажу?

— Говорю же, чем дальше сказка, тем она забавнее. Моя девичья фамилия Заяц, — на тяжелом выдохе совершенно трагически говорит Любаша.

От полученной информации мне хочется заржать в голос, лишь усилием воли сдерживаю себя.

— Ну вот, у нас теперь всё как в любимом мультике "Ну, погоди!" Любушка, прости ты меня глупого! На самом деле не хотел ни тебя обидеть, ни себя дураком выставить! — шепчу на ушко, невесомо целуя нежную женскую шейку в районе мочки.

— Я услышала тебя, Степан! Пора старый год провожать, а Новый встречать. Давай одеваться к столу.

Так и не поняв, прощен я или нет, быстро переодеваюсь в новый спортивный костюм. Ещё один выдаю Любаше со словами, что этот новый год у нас под олимпийским девизом «Citius! Altius! Fortius!», что переводится как «Быстрее! Выше! Сильнее!».

Люба, хвала Небесам, улыбается моим словам. И это меня радует. Значит, не злопамятная и быстро отходчивая. Мне такое в женщинах нравится.

За праздничный стол садимся в хорошем настроении. Еле уговариваю Любушку за старый год пригубить отличного белого вина. Вижу после нескольких глотков, мою Данаю отпускает. Под бой курантов Люба соглашается выпить Moet Chandon.

Традиционно желаем друг другу здоровья, счастья и благополучия, обмениваемся поцелуями.

Про себя прошу у Высших сил счастья и благополучия вместе с Любой. Мысленно еще озвучиваю про совпадение наших желаний.

После первого бокала нового года пятачка Степушки, которого тоже поздравляем и покормим вкусняхами, мы едим и непринуждённо общаемся.

— Жаль, не могу детей своих поздравить, — печально говорит женщина.

— Любушка, я слышал часть разговора и понял, что у тебя ни один ребенок? Все хотел уточнить про твоих детей…

— У меня, Степан, четверо ребятишек. Два мальчика и две девочки. Все взрослые. Самая старшая Катя, ей 27 лет, виолончелистка Пражского симфонического оркестра. Незамужем, очень целеустремленная, потому ей не до лямуров и тужуров. Второму сыну Мите 25 лет, он — ветеринар. У них с женой Алёной частная ветеринарная клиника. Третий мой ребёнок — Миша, ему 22 года. Они с женой Марией юристы. Год назад открыли семейное юридического бюро. Младшая дочь Анна 19 лет отроду учится в Новосибирском университете, будущий филолог.

— Любушка, извини, конечно, за вопрос, а лет тебе сколько?

— Степушка, ты решил меня повеселить этим вопросом? Думаешь, поверю, что ты мои документы не проверил?

— Ей Богу, истинный крест, сначала совершенно не до документов было, а потом забыл про них как-то. Так что паспортных данных твоих не видел я.

— Конечно, мне в это верится с трудом. Ну, да ладно. Скрывать собственно нечего. Мне — 45 лет. А тебе, Степан?

— Ну вот, хоть в новогоднюю ночь познакомимся, а то все времени не хватало, — смеюсь я. — Мне в апреле стукнет 55 лет. У меня два взрослых сына. Оба — военные, женаты. Старшему сыну Антону 32 года. Младшему Аркадию 28 лет. Я — дед двух внуков — Сашки и Пашки.

— Раз ты не связан узами брака, значит разведен, да, Стёпа? — уточняет Любаша несколько осторожно.

— Нет, вдовец, — отвечаю спокойно без суеты.

— Извини, пожалуйста, неудобно вышло. Видно, болела жена, — женщина спрашивает несколько извиняющимся тоном.

— Нет, Люба, не болела. Сама себя жена моя погубила, к сожалению. Спилась, горемычная! — отвечаю с нескрываемой горечью в голосе. — Это моя вина! Не досмотрел за ней. Все по командировкам да по командировкам, так и не заметил, как беда в дом пришла. Когда понял, уже поздно было. Лечил, кодировал, уговаривал, но все в пустоту. Она очень тихой домашней пьяницей была. Утром встанет. Хмурная ходит. Пока себя в порядок приведет, уже весела и бодра. Глазки блестят. Сначала думал, какая жена у меня молодец, всегда в тонусе и в отличном настроении. Дома чисто, всегда приготовлено, дети ухожены, я во всех планах обихожен и уважен. Вечером всегда стол накрыт. Ужин под рюмочку коньячка. Чем не радость? А оказалось, что у это сладкой стороны медали есть и горькая изнанка.

— Коришь себя, жалеешь, что упустил момент и так все случилось? Да, Степан?

— Врать не привык я, Люба. Да, жалею. Очень жалею. Жалко мне жену свою. Неплохим она человеком была, слабым только и зависимым. А у тебя есть то, о чем ты искренне жалеешь, Любушка?

— Знаешь, Стёпа, не могу сказать, что жалею, но все же как-то близко к этому. Переживаю, что собственными руками двоих людей, себя и мужа своего Толю, сделала несчастными. Если бы я раньше решилась поставить точку над "i" в наших отношениях, то мы оба могли бы давно уже встретить своих людей и жить счастливо. Но, как известно, история не знает сослагательного наклонения. Потому все есть, как есть.

— Любаша, все же там наверху кому-то виднее. Потому ты раньше и не думала о разводе. Иначе, как бы мы с тобой встретились? А так, вот и я, Люба! — улыбаясь во все свои 32-а зуба, говорю своей красавице, притягиваю ее к себе и целую в уста сахарные.