Выбор

23

Саша

Мне хочется поскорее уйти. Последние полчаса я сижу как на иголках и не нахожу себе места. Но прежде, чем я покину порог этого дома, мне просто необходимо поговорить наедине с Даней. Распутать этот клубок недосказанности и недопонимания.

Я ищу глазами Филатова, но случайно натыкаюсь на девушку. Очень красивую. Высокую, стройную, с густой копной белокурых волос, которые собраны в хвост. Она такая яркая и модная, что не заметить ее сложно. И ее определенно не было с начала праздника. Она смотрит неморгающим взглядом, а руки крепко вцепились в ремешок стильной сумочки. Поворачиваю голову и вижу, что девушка смотрит на Данилу. В ее взгляде нет радости, любопытства от предвкушения встречи. В них щемящая тоска и адская боль…

Она стоит отдаленно и, кажется, не собирается подходить. Возможно, она даже не хочет, чтобы ее заметили.

Смотрю на Филатова, он так возбужденно что-то обсуждает с друзьями, что не замечает никого вокруг.

До определенного момента.

Их глаза встречаются. Его улыбка меркнет. А она прикрывает глаза и из-под опущенных ресниц начинают катиться слезы. Он не улыбается. И она тоже. Он не стремится ей на встречу. И она тоже. Он молчит, а она плачет. Но они понимают друг друга, разговаривая глазами.

Всего несколько минут. И она уходит…

Кто она? Почему не подошла, почему они даже не поздоровались? Единственное, в чем я уверенна, что они близки, и что им обоим безмерно больно.

После ее ухода, Данила больше не улыбается. Он опять замкнулся в себе, отвечая односложно, кратко и нервно, хоть и старается не показывать этого.

Я попросила Михаила помочь проводить гостей, ссылаясь на то, что Дане за один день достаточно эмоций. Все ребята понимающе засобирались и поочередно стали прощаться с Данилой. Он держится отстранённо, но пытается никого не обидеть и остаться предельно вежливым.

Когда в беседке мы остаемся одни, я придвигаюсь к парню ближе, но никак не решаюсь начать разговор. А сделать это нужно. Потому что мне бы не хочется, чтобы вся моя работа и Данины усилия пошли коту под хвост. Я даже в этот момент неимоверно злюсь на эту девушку, хоть и не знаю, кто она и что их связывает.

— Данила, ты здесь? — начинаю довольно грубо.

Я не собираюсь его щадить и жалеть.

— Да.

— Мне кажется нам есть, о чем поговорить.

Он кивает.

Смотрит вперед, не поворачивая ко мне головы.

— Кто она, Данила? — не вижу смысла ходить вокруг да около, спрашиваю прямо.

Знаю, что он понимает, о ком я, но отвечать не торопиться.

— Кто она? — повторяю уже с нажимом. — Даня, я не знаю, кто эта женщина и что вас связывает, или связывало, но после ее появления ты изменился, снова ушел в себя и замкнулся. Послушай, — беру его руку в свою, пытаясь обратить его внимание на себя, — мы столько времени, сил, нерв потратили, чтобы добиться такого результата, а ты собираешься одним махом обесценить наши с тобой труды? — он так и не поворачивается ко мне, смотрит прямо. — Это, как минимум, обидно. Даня, ты обижаешь меня. Мне…

— Мы собирались пожениться.

Я замолкаю, подбираюсь, боясь спугнуть этот момент откровений. Филатов держит мою руку, слегка поглаживая большим пальцем ладонь, но на меня по-прежнему не смотрит.

— Мы встречались два года до аварии, планировали будущее, — он говорит медленно, растягивая слова, справляясь с трудностями дефекта речи.

— Что случилось потом? — спрашиваю мягко, не тороплю, давая собраться с мыслями, потому что я, кажется, знаю, что случилось потом.

— Авария, — крепко сжимает глаза, будто проживает тот день снова. — Инвалидное кресло не входило в ее картинку о красивой и счастливой жизни.

Я понимаю, о чем он.

— Ты поэтому закрылся потом?

— Она стала приходить реже, а потом пропала окончательно. Когда я нуждался в ней, она предала меня, — его левая рука сжимает подлокотник кресла, а правая яростно сжимает мою. Сейчас он в эту силу вкладывает всю свою невыплаканную боль и обиду. — Мне не хотелось жить.

Теперь я понимаю, почему он отказывался от реабилитации, почему сложил руки и не боролся, оставляя нести себя течением вниз, по реке к обрыву.

Мне хочется его обнять, но я не могу проявить жалость. Я не должна его жалеть и поддаваться эмоциям. Ему сейчас нужно все его мужество и упорство, чтобы окончательно поправиться и вести вполне обычный образ жизни.

— Ты должен простить. И ее, и себя, — прошло много лет, и я вижу, что эта обида и боль, которые он так тщательно спрятал в укромных уголках души, снова обострились. С ее приходом зашитые плотными нитками раны закровоточили, загноились, запуская в теле процесс воспаления. — Не каждый может найти в себе силы принять сложившуюся ситуацию. Возможно, она испугалась, возможно давно жалеет о своем поступке, возможно несколько лет мучается и ночами просит у тебя прощения. Возможно, она наказала себя сильнее…Ты не можешь знать, как поступил бы ты…И я не могу знать, как поступила бы я….

— Я бы никогда не бросил ее и не отказался, я любил ее, — гневно прерывает меня Данила.

— Ты не можешь этого знать. Сейчас в тебе играет обида. Люди по своей натуре малодушны.

Он выдыхает, а потом долго и глубоко вдыхает, обращаясь к дыхательной гимнастике.

Мы сидим молча, оставляю ему самого себя, чтобы переварить и обдумать вышесказанное. Он уже может самостоятельно управлять эмоциями, пусть старается.

Куда больше меня беспокоит другое.

— Данила, я бы хотела расставить точки на i. Я не люблю недосказанности и недопонимания, и, кажется, с нами это и произошло, — парень смотрит прямо, открыто, расслаблено. — Даня, я больше не могу приходить к тебе домой.

Выражение парня мгновенно меняется, лоб хмурится, а на лице появляется тень непонимания.

— Я сделала все, что было в моих силах, как от специалиста. Теперь, все зависит только от тебя: ты либо останавливаешься, принимая и смиряясь с тем, что есть, либо продолжаешь трудиться, а я, бесспорно всегда буду рядом. Но, как друг, Даня.

О молчит. А потом говорит, то, от чего мои щеки начинают пылать.

— Ты тоже бросаешь меня? — невесело ухмыляется парень и отводит в сторону глаза.

— Что значит бросаешь? — вспыхиваю, как спичка, — я не отказываюсь от тебя, всегда готова помочь, провести с тобой время, ты можешь заглядывать ко мне на чай, когда будешь на реабилитации. Но занятия наши подошли к концу. Мы остаемся друзьями, Даня.

— Друзьями, — повторяет парень.

— А разве я давала повод считать иначе? — всматриваюсь в лицо, но Данила демонстративно не желает смотреть в мою сторону. Что за ребячество? — Данила? Я давала повод?

— Мне казалось, что мы больше, чем друзья.

— Несомненно. У меня особенное к тебе отношение. Но…

— Но ни как у девушки к нравящемуся ей парню, — продолжает за меня Данила, с досадой и горечью в словах.

— Ни как… — соглашаюсь с ним я. — Все, что я могу предложить — дружбу. И решать тебе, принимаешь ли ты ее или нет. А сейчас мне пора. Прости.

Мне действительно уже пора. А еще я хочу поскорее сбежать из этого дома, где атмосфера стала для меня одновременно давящей и тяжелой.