Выбор

56

Максим

Если вы хотите узнать, как выглядит ад — добро пожаловать в маршрутку летом в жару! Это настоящее дьявольское обиталище! Я не понимаю, как я выжил, такое ощущение, что я побывал в помойной яме и от меня смердит за километр. Принюхиваюсь и морщусь, а вот моя вредина, устроившая мне супер-экскурсию, чувствует себя, как рыба в воде.

Я хотел купить колеса чуть позже, но с таким успехом они мне нужны прямо сейчас.

Мы с моей Ведьмой заходим в квартиру. Я до последнего боялся верить в то, что она решилась на разговор, но когда за нами закрылась входная дверь, я окончательно расслабился. В нос ударяет такой родной, уютный запах. Запах дома. Я вернулся домой. Черт, я две недели просидел на ступеньках под дверью, не имея возможности быть рядом, а сейчас каждая клетка моего тела отчаянно трепещет от эйфории счастья.

Прохожу в комнату и вижу не застеленный диван. Кто-то, очевидно, сегодня опаздывал. Максимка-младший предательски дергается в брюках, замечая небрежно брошенные пижамные шорты. Добро пожаловать, домой, братишка!

В комнате пахнет теплой негой, запахом моей утренней женщины. Ими пропитаны подушки, простынь, легкое покрывало. Мне хочется зарыться носом в белье и вдыхать, вдыхать, но лучше сгрести мою Веснушку в объятия и нежить до изнеможения, потому что сегодня среда, и мое тело, черт возьми, помнит, что это его день! Но вместо сладкого времяпрепровождения, нам предстоит трудный, непростой разговор.

Саша переоделась в домашний сарафан, ее волосы заплетены в косу и намотаны на макушке точно блин. В этом цветастом сарафане и блином на голове моя Веснушка похожа на украинскую дивчину, только венка из одуванчиков не хватает и букета из пшеничных колосьев. И тут происходит очередной парадокс: у меня встает! У меня, блть, встает, на девчонку практически в монашеском облике, и эти открытые ключицы, белые носочки на ногах и сарафан в подсолнухах меня заводят похлеще самого откровенного наряда. Как я смогу начать разговор, когда в штанах давит и жмет? Я смертельно соскучился.

Я два дня ее не видел, был занят новой работой, но мне кажется, что целую вечность.

Я хочу мою летнюю девочку. Себе, для себя, под собой…Как я вообще мог подумать, что эта маленькая, худенькая летняя девочка могла притворяться? Каким же я был идиотом и слепцом. Поддавшись черной ревности, не увидел самого главного, настоящего, важного.

Мы сидим за кухонным столом, передо мной стоит чашка с домашним компотом и пиала с вафлями. Саша сидит ровно, с прямой вытянутой спиной, сцепив руки в замок и ждет, когда я начну говорить, но я не знаю, с чего начать. И она мне в этом нисколько не помогает: мне, кажется, она сейчас скажет: «Ну рассказывайте, пациент, что вас беспокоит?».

Пожалуй, стоит начать с извинений…

А потом слова льются из меня горной беспокойной рекой. Я, человек, который в принципе не многословен, изливаю душу и всё, что копилось во мне годами, не стесняясь, не скрывая, не утаивая ни одного момента моей жизни. Мне за что-то стыдно, за что-то больно, где-то обидно, а в чем-то приятно и гордо. Я всё это рассказываю не психологу, а человеку, которого люблю и которому всецело доверяю.

Выдыхаю и делаю большой глоток компота.

У меня пересохло в горле, и, кажется, натерлась мозоль на языке от того, сколько я говорил. Поднимаю глаза на Сашу и всматриваюсь в ее лицо. Оно точно такое же, каким было в начале. За все время моего длительного рассказа, на ее лице не прошмыгнуло ни одной эмоции: только на мгновение я заметил, как микроскопически дернулась ее бровь на словах «ревность» и «любовница», как слегка сморщился ее лобик во время рассказа о детстве, как глубоко вздохнула, услышав об аварии брата.

Я не могу считать ее реакцию. И она молчит. Либо это профессиональное- скрывать эмоции, либо она находится в дичайшем шоке от услышанного. И мне, если честно, становится стремно: возможно мне уже выставлен неутешающий диагноз, и она оттесняет момент мне об этом сообщить, возможно, я — будущий клиент «Палаты № 6».*

— Ты серьезно считал, что я встречаюсь с вами двумя? — отмирает Саша и округляет глаза. Наконец-то она выходит из образа психотерапевта и возвращается в мою рыжую Ведьму.

— А что я мог подумать, когда нашел записку брата с признаниями в любви? А его подарки? Скажешь не было?

* «Палата № 6» — повесть А.П. Чехова. Шестая палата-палата для душевнобольных.

— Ты рылся в моих вещах? — вскрикивает моя Ведьма? — Откуда ты знаешь про записку?

— Случайно нашел, она выпала из твоего кармана.

— Бред какой-то, — качает головой Саша. Согласен, малышка, звучит по-идиотски, — ну допустим. А подарки?

— Коллекционная книга. Знаешь, такими подарками не разбрасываются. Такие подарки дарят близким людям.

— Знаешь, Филатов, иногда ты бываешь настоящим придурком, — хоть это и правда, но меня задевают ее слова, — во-первых, книга была, соглашусь, и она-единственный подарок, который я приняла от Данилы, всё. Да ты сам вслушайся, Макс! Книга! Мне подарили КНИГУ! Господи, да если бы мне нужны были деньги вашей семьи, вряд ли бы я раскручивала твоего брата на книгу. Я бы попросила что-нибудь… — Сашка игриво задумывается, прикладывая указательный пальчик к уголку своих красивых губ, — ну, не знаю даже, — разводит руками малышка, — видишь, я даже не знаю, что можно просить у обеспеченного мужчины! — хохочет Сашка.

Мне и самому смешно и печально. Печально от своей тупости.

— И потом, а почему, собственно, мне нельзя подарить подарок? Не как любовнице, а как другу, человеку в знак благодарности и уважения? Разве я не заслуживаю?

Еще как заслуживаешь, только я, глупец, этого не замечал.

— А по поводу того, что ты там услышал в беседке: где-то недослышал, что-то недопонял, здесь сам додумал, а потом в это поверил. Точно так же, как и в тот день, у вас дома, — поучительным тоном объясняет Жукова, а я чувствую себя школьником-двоечником, не понимая таких элементарных вещей. Из ее уст, всё происходящее действительно выглядит полной нелепицей. — А можно было просто спросить, просто поговорить и обсудить, — замолкает Саша. — Знаешь, Филатов, открою тебе секрет, — делает выжидательную паузу, — люди иногда разговаривают.

Всё действительно так. Я во всем сам виноват. Не разобравшись, заключал выводы такие, какие мне были удобны, чтобы ее ненавидеть. Возможно, я делал это намеренно, чтобы не прикипать, не чувствовать зависимости от нее, которую я начинал испытывать радом с ней, возможно меня пугали новые, неконтролируемые эмоции, сильное магнитное притяжение. Я не знал, что со всем этим делать, мне проще было жить, так, как у меня получалось лучше всего — ненавидеть, презирать, держать на расстоянии.

— Все равно, Филатов, я не понимаю, как можно было думать, что я одновременно спала с тобой и собиралась замуж за Даню? Мы же последнее время, практически не расставались, блин, да ты жил у нас с Никиткой. Или ты считал, что когда ты уходил домой, я укладывала сына спать, а сама убегала в ночь к твоему брату? Максим?

Ну что мне ответить? Кретинизм чистой воды, да.

Пожимаю плечами.

Саша смотрит на меня, как строгая училка, а мне хочется залезть под парту и зажевать галстук.

— Прости, Саш. Я был идиотом.

— Был? — удивляется Веснушка, презрительно хмыкая, — а мне кажется это твое постоянное состояние.

Скорее всего она права.

— Ты меня простишь? — накрываю ладонью ее руку.

Девчонка дергается, но руку не убирает.

— Прощу.

Ээээ… И это типа всё? Мы помирились?

Я улыбаюсь как дурачок и готов наброситься на нее всем своим исполинским телом, но…

— Тебе пора. Мне нужно собираться за Никитой в садик.

Моя Вредина встает и уходит в комнату, а я, как парализованный после укуса синекольчатого осьминога, смотрю в одну точку.

Не понял.

— В смысле, Саш? — встаю и иду следом за девушкой в комнату.

Саша начинает переодеваться, не обращая на меня никакого внимания.

— Саша, — практически рявкаю я.

— Что? — выглядывает из-за дверцы шкафа.

— Я ни черта не понимаю.

— Что ты не понимаешь? Я собираюсь за Никитой, а тебе пора.

— Ну хорошо, пойдем вместе.

— Я пойду за своим ребенком сама, — твердо чеканит моя Ведьма.

— Но я думал…

— Ты просил поговорить, — перебивает меня мелкая зараза, и мне совершенно не нравится ее тон. Он не предвещает ничего хорошего, — мы поговорили. Ты извинился, я тебя простила. Вроде всё, ты как считаешь?

— Я так не считаю, — начинаю откровенно закипать. Что не так? — Мне кажется, мы всё прояснили и ….черт, — сажусь на диван, закрывая лицо руками, я морально выдохся. Что опять я сделал не так? — Саш, я скучаю. По тебе, по Никитке.

Она распускает волосы, и они рыжей волной ложатся по плечам и спине. Я чертовски соскучился по её волосам, мне хочется зарыться в них лицом.

— Сочувствую, — мой взгляд жадно скользит по стройной фигурке, облаченной в черные лосины и широкую оверсайз-футболку. Ее маленькая аккуратная попка обтянута лайкрой и мне до умопомрачения хочется стать этой тряпкой, чтобы вот так близко прикасаться к ее нежной бледной коже. Но ее монотонный, равнодушный тон меня несказанно бесит.

— Тебе вообще, что ли плевать? — ору я.

Я понимаю, что не в том положении, чтобы что-то требовать, но, черт, меня катастрофически задевают ее ровные интонации.

— На что мне плевать? — повышает голос малышка. Ну наконец-то, хоть какие-то живые эмоции!

— На нас!

— А разве есть мы, Макс? — впяливается в меня требовательным взглядом.

Блин, да что она хочет от меня? Я не понимаю. Блть, я не понимаю.

— Саш, ты нужна мне, — мой голос вибрирует и срывается, будто я умоляю.

— До каких пор, Максим? Пока очередная моча не ударит тебе в голову? До следующего приступа неконтролируемой ревности? До того, как тебе снова что-то покажется, почудится, послышится? Да рядом с тобой, как в артиллерийском погребе — не знаешь когда и с какой силой рванет, — я вижу, как в уголках ее глаз собираются капельки слез, она смахивает их маленьким кулачком точно ребенок, а у меня сжимается сердце. Девочка моя любимая, только не плачь.

— Такого больше не будет, я обещаю, — хотя сам в себе не уверен.

— Никогда не обещай того, что не сможешь выполнить.

— Я буду стараться! — звучит отчаянно, — ты должна нам дать шанс. Давай попробуем? — знаю, что выгляжу слабо и неуверенно, но черт возьми, разве этого мало? Я и так вывернул перед ней душу, наплевав на свои принципы и правила.

— Мне не нужен второй ребенок, — заявляет малышка, складывая руки на груди.

— Не понял, я пока не планировал…

— Ты ведешь себя, как незрелый подросток. Максим, я не хочу с тобой нянчиться, а рядом с тобой я себя так и ощущаю. С тобой нужно работать, у тебя куча детских комплексов. Ты застрял в своем восемнадцатилетие, в том самом дне. Ты словно обиженный на весь мир ребенок. Тебе удобно ненавидеть всех и жить в состоянии вселенской обиды. Вроде, как и спрос меньше, да, Максим? Тебе нравится жалеть себе и чувствовать жертвой, считать, что у тебя отняли жизнь, но ты ведь даже ничего не сделал, чтобы вернуть ту самую жизнь. Вы все виноваты, каждый из вашей семьи. Ты — здоровый мужчина, с руками-ногами, но ты словно мертвый, ты похоронил себя заживо и живешь в вечной скорби по несбывшимся мечтам. И пусть судьба каждого сложилась не так, как хотелось бы, но жизнь на этом не перестала существовать, стоит только принять ее, возможно подстроиться под нее, где- то переиграть, а в чем- то уступить, — ее монолог, как слова проповедника, вещающего с трибуны и призывающего к всеобщей любви и миру. — Взрослей, Максим, уже давно пора это сделать, — замолкает она и отворачивает голову в сторону окна.

— То есть это все? Ты бросаешь меня? — нет, нет, нет, даже не пытайся!

— Мне нужен взрослый, ответственный мужчина, на которого я смогу положиться, кто будет сильнее и крепче меня духом, а не беспечный мальчишка, для которого я буду амортизационной подкладкой. Я хочу быть любимой женщиной, Максим, а не личным психологом.

Она смотрит на меня в упор, давая понять, что разговор окончен. С виду можно подумать, что она предельно сдержанна и собрана, но я — то знаю, что она нервничает. Саша теребит края широкой футболки, сжимая и разжимая их. Грудная клетка часто вздымается, значит ее сердце не спокойно, а глаза тусклые, печальные. Ей не все равно, я уверен, ей сложно дается такое решение, но принять меня таким, какой я есть, она не может.

Сейчас я уйду, но это не значит, что я сдаюсь. Как она сказала? Пора взрослеть?