Выбор

34

Саша

— Рассказывай! — я легко угадываю, что хочет выпытать Агата. Почти уверенна, что она сидит на удобном диване с поджатыми коленками, обложившись попкорном и колой.

Но я строю из себя дурочку, будто и впрямь не понимаю, о чем она.

— Нечего рассказывать, — равнодушно отвечаю я, пожимая плечами, как будто она может увидеть.

— Нечего рассказывать? Ты издеваешься, Жукова? — переходит на ультразвук Игнатова. — Я, конечно, понимаю, почему ты решила скрыть такого красавчика, но мы же подруги и у меня есть Игнатов вообще-то. — Деланно обиженно произносит Агата. — Кто он такой?

Кто он такой? Грубиян, хам, мерзавец с дьявольскими ямочками, нахал — вот, кто он. А еще тот, кто доставил мне неземное удовольствие.

— Нууу…Он-младший брат Данилы. Максим, — пытаюсь звучать отчужденно и сдержанно, а сама заливаюсь краской от воспоминаний вчерашней ночи.

— Ты не рассказывала, что у Филатова есть такой секси-младший братишка.

— Потому что у нас, как ты выразилась, с секси-младшим братишкой, изначально сложились недружелюбные отношения. Мы терпеть друг друга не можем.

Ага, как же. Так терпеть не можем, что моя шея вся в засосах и укусах, а на бедрах чуть ли не синяки, в глубоком порыве ненависти приобретенные.

— Слушай, вот правда. Он, конечно, привлекательный мужчина, но взгляд у него такой тяжелый, прям брр, — чувствую, как Агата передернула плечами. — Как вспомню, как он тех уродов уложил хладнокровно, так мороз по коже. Опасный тип.

Еще какой опасный. И чертовски притягательный этой своей опасностью. Опять начинаю краснеть, а внизу живота чувствую томление.

— Угу, — бурчу я. — Поэтому и рассказывать нечего, — нагло вру. — Они разительно отличаются с братом. Знаешь, как свет и тьма. Как черное и белое. Даня-он тихая гавань, Максим- шторм, ураган, цунами. Он…такой… — замолкаю, подбирая правильные слова. — Знаешь, когда он смотрит своими темными глазами, я его боюсь, он словно читает меня, — прислушиваюсь, в трубке тишина. — Агата?

— Кхм… — прокашливается подруга. — Понятно, — каким-то странным голосом говорит Игнатова. — Тогда будь аккуратнее с ураганом. Иногда он ничего не оставляет после себя.

— К чему ты это говоришь? — мне не нравится ее интонация. Будто она знает или видит то, что не вижу я. Или не хочу видеть.

— Ладно, подруга, меня Леон зовет. Давай позже созвонимся. Целую. Пока, — оставив мой вопрос без ответа, как — то поспешно сворачивает наш диалог Агата.

В среду утром, пробегая мимо зала механотерапии, я заметила знакомую фигуру. Данила Филатов выполнял комплекс реабилитационных упражнений на роботизированном тренажере. С того самого последнего нашего разговора в беседке, мы больше не виделись. Я интересовалась у лечащего невролога Дани о его состоянии, занятиях и успехах. Искренне боялась, что неожиданная встреча с прошлой любовью могла откатить нашу совместную работу на несколько шагов назад. Но врач убедительно заверил, что Филатов все медицинские показания ответственно выполняет, от реабилитационных занятий не отказывается, проявляет даже чрезмерное усердие. Эти слова не могли не радовать: ведь для этого мы, реабилитационные психологи, и нужны, чтобы направить психоэмоциональное состояние на борьбу с недугом, заставить принять себя и свое положение.

Наблюдаю за парнем, стараясь не выдать себя. Данила заметно поправился, особенно в сравнении с нашей первой встречи, его ноги уже не такие худые, руки окрепли, набрав мышечную массу, сейчас под футболкой четко прослеживаются фактурные очертания. Но самое главное, что отчетливо бросается в глаза — его лицо, сосредоточенное, направленное на одну конкретную цель — поправиться. Я больше не вижу апатичного парня, так легко смирившегося с телом, так легко сдавшегося в неравной борьбе с болезнью. Сейчас передо мной волевой, целеустремленный, полный решимости молодой человек. Мое сердце трогает приятная волна гордости, облегчения и радости.

Разворачиваюсь, чтобы уйти и не мешать парню заниматься, как в спину доносится:

— Саша!

Поворачиваюсь и смотрю на Даню, улыбающегося, искреннего, счастливого. Улыбаюсь в ответ, а он машет мне рукой, призывая подойти и я, не раздумывая, иду.

Мой рабочий день подошел к концу. На часах начало пятого и я судорожно пытаюсь вспомнить, какие у меня есть несделанные дела. Не привыкла иметь свободное время, ощущение, будто что-то важное упускаю. Смотрю в окно, погода сегодня потрясающая — тепло, на солнышке даже жарко, можно забрать Никитку пораньше из садика, прогуляться и побаловаться мороженым.

Прохожу вдоль парковки и цепляюсь взглядом за яркое, выделяющее пятно, среди припаркованных машин. Сложно не заметить ярко-желтую спортивную машину.

Замедляю шаг, кручу по сторонам головой. Знаю, кого пытаюсь высмотреть, но уверяю себя, что возможно в городе такая заметная машина ни одна, да и, в принципе, хозяину здесь явно нечего делать. Вряд ли он приехал справиться о здоровье брата, который уехал из Центра еще в обед. А о том, что он здесь может быть из-за меня, я и вовсе не имею права думать. Но где-то в области солнечного сплетения самый смелый лучик надежды разливается теплом и мелкой дрожью.

Мое сердце начинает отбивать ритмичные биты, точно такие же, как те, что доносятся из открытых окон машины.

Подхожу ближе и слышу, как сотрясается басами спорткар, а у самой в животе бабочки запорхали быстро-быстро. Наклоняюсь к открытому окну, но к удивлению, хозяина в машине не нахожу.

Он стоит недалеко, курит около урны. Странно, что я его раньше не заметила. Модные солнцезащитные очки скрывают его глаза, но я чувствую, что смотрит он на меня. Его поза максимально расслаблена, а темно-серая футболка и потертые джинсы вкупе с зажатой между пальцами сигаретой, создают образ парня-плохиша.

Щурясь от слепящего солнца, делаю руку козырьком и смотрю на парня. Он делает глубокую затяжку, потом долго выдыхает сигаретный дым и ловким движением бросает окурок в урну. Что-то сексуальное есть в этой его небрежности.

— Привет! — первой здороваюсь я.

— Привет.

— А ты здесь…

— Поехали, — тоном, не терпящим возражения, перебивает меня Максим.

— Куда? — совершенно ошарашенно спрашиваю я.

— Подвезу, — от расслабленной позы не осталось ни следа. В его голосе опять раздражение. Когда я успела вывести его из себя? — Тебе же в садик?

— Нууу… дааа… — неуверенно протягиваю и смотрю в спину парню, быстро шагающему к машине.

Ну и манеры. Такое ощущение, будто я оторвала его от важных дел и принудительно навязала свое общество. Не понимаю, откуда такое раздражение. Никто не просил меня подвозить.

Грубиян открывает переднюю дверь и ждет, когда я сяду. Но мне не нужны одолжения и его закидоны.

— Спасибо за предложение подвезти, но не стоит беспокоиться, я сама доберусь.

— А это не предложение. Садись, — рявкает мерзавец.

Ну и замашки. Все признаки диктаторской власти.

Закатываю глаза, когда двери его крутой тачки плавно опускаются, а из-под капота рвется нетерпеливый рев мотора. Чертов нарцисс!