Выдумщица

31

Я идиотка.

Форменная идиотка, кормящая воображаемую ожиревшую собаку.

Я о «Тигре-задире». Он всего в двух секундах пути от моей работы. И о чем только я думала? Очень мне надо, чтобы Лорейн или еще кто-нибудь с работы вывел меня на чистую воду.

Для гарантии я выбрала столик в самом темном углу, как можно дальше от окна. Когда придет сестра, я встану и помашу ей рукой.

На этот раз, когда нас не подавляет слепящий магазинный свет, мы обнимаемся. Как надо, как следует обниматься сестрам после трехлетней разлуки. Нам становится хорошо, по-настоящему хорошо, как будто это соприкосновение тел переносит нас назад в лучшие времена. В те дни, когда мы, бывало, сидели на кровати и для пробы накладывали себе на лица косметику друг друга. Когда самой главной темой наших споров было — кто лучше из участников шоу «Новые дети».

— Я все еще не могу поверить, — говорю я ей. — Как же так получилось?

— Согласна, это просто невероятно. Мне надо было предупредить тебя, что я собираюсь в Лидс, но в тот момент у меня был страшно напряженный график. Нет, правда. Понимаешь, когда нужно быть в нескольких местах одновременно. Ну, сама знаешь, как это бывает.

Я улыбаюсь и киваю. Мне бы да не знать. Вся моя жизнь — это одно сплошное рекламное турне. Все эти знаменитости — Кристина, Джастин, Бейонс. Между нами, восторга они у меня не вызывают.

Но, взглянув на сестру, понимаю, что не могу обижаться на нее. Пусть она уехала за двадцать тысяч километров, когда мама особенно в ней нуждалась. Но ведь сейчас, когда мы постепенно приходим в себя, она же вернулась. Она приветствует восход солнца в утренней телевизионной программе, делает карьеру, выстраивая целую систему вокруг слова «йогазм», пишет книги, снимается на видео, сбрасывает вес до такой степени, что сорок второй размер кажется шестидесятым, получает в год сумму, превосходящую годовой внутренний валовой продукт Гватемалы, причем это не приводит ни к единой морщинке на идеально симметричном лице медового оттенка.

Но, несмотря на то что я понимаю все это, несмотря на то что в глубине души она эгоистка (черт! почему в глубине души — это написано на ее сияющем красотой лице), она все же моя сестра. У нас общие хромосомы. И воспоминания. Это что-то да значит, разве не так?

И, глядя, как она идет к бару за стаканом, я понимаю, что чувствую к ней уже не то, что чувствовала, когда ее показывали по телевизору. Сейчас она для меня человек из плоти и крови. И папу она любила не меньше, чем любой из нас. Просто справляться с бедой решила по-другому, вот и все. Наверное, брат прав. Она же самая младшая. Слишком молода для того, чтобы чувствовать смерть, поэтому и постаралась быть от нее как можно дальше. Не на Марс же она улетела, в конце концов.

И хотя мне так легко было демонизировать свою эгоистку-сестру, когда та была на другом конце света, теперь когда я вижу ее, то испытываю умиление, какое всегда вызывают малыши. Теперь я ненавижу себя за то, что ненавидела ее. Нет, такого больше не будет. Я постараюсь сделать над собой усилие и честно все ей рассказать.

Она скользит обратно к нашему столику, и мужчины ощупывают взглядами ее зад. Она улыбается, морщит носик и говорит что-то вроде «ты совсем не изменилась».

Слова можно понять двояко, но я решаю оставить за ней право судить об этом. Хочу сказать в ответ «и ты тоже», но с таким же успехом можно адресовать эту фразу Майклу Джексону. Она ведь изменила себя до неузнаваемости.

Она похудела, броско одета и приобрела лоск, который отличает всех известных людей. И следа нет от подросткового прыщавого лобика, густо накрашенных ресниц и одежды из магазина «Новый взгляд», которые я так хорошо помню. Она смотрится как ходячая обложка журнала.

— Выглядишь просто фантастично, — говорю я ей.

Она впитывает мой комплимент и соглашается.

— Это все моя система.

— Знаю, — говорю я, — я купила диск. Мне понравилось. Ты там просто великолепна.

Вы слышите меня? Это я закапываю топор войны. Я так мило с ней беседую. Более того, на самом деле оказывается, что эта милая беседа не требует от меня никаких усилий.

— О, Фейт, тебе не надо было тратить деньги. Я бы подарила его тебе.

Я смотрю ей в лицо, стараясь обнаружить хотя бы намек на то, что можно назвать зазнайством. И ничего не обнаруживаю.

— Конечно же я знаю. Просто я не знала, как с тобой связаться. Я даже не знала, что ты вернулась в Англию, пока не включила телевизор.

— О, прости, — говорит она, и мне хочется, чтобы этот тон был и в самом деле искренним. — Со мной всегда можно связаться через моего агента.

— Хм, да, — отвечаю я, затаив по меньшей мере пять предложений, которые могла бы произнести. — Наверное, можно.

Она улыбается и опять морщит нос. Но на этот раз это сопровождается легким пожатием плеч. Если бы я не приняла решения думать сейчас обо всем только в позитивном ключе, я бы, наверное, определила этот жест как снисходительно-покровительственный. Но, как я уже сказала, я хочу быть доброжелательной.

— Наверное, ты считаешь это забавным.

— Забавным?

— Ну то, что твоя младшая сестра стала знаменитой.

Только доброжелательные мысли.

— Честно говоря, да.

— Если все думают, что ты еще девчонка и должна делать то-то и то-то… — затем она меняет формулировку: — Знаешь, ты просто должна считать это забавным.

Я киваю, избегая смотреть ей в глаза, и делаю глоток через соломинку.

— Хочешь, скажу тебе одну вещь?

Хочу ли я что-то о ней узнать? Да нет, похоже. Но не могу же я отказаться, поэтому говорю:

— О чем ты?

— Одну вещь, которую я поняла после всего того. Ну, после того как папа… Ну, ты понимаешь… После того как я уехала в Сидней.

— Да, м-м-м, и что же это?

— Это об Австралии. Там люди уверены в себе. Там так относятся к жизни: если тебе нужно что-то, ты делаешь шаг вперед и берешь это.

Она замолкает, а на нее смотрят двое мужчин, что явно работают в офисе какой-нибудь компании. Она мельком взглядывает на них, и в ответ сразу же поднимаются две бутылки пива «Будвайзер». Она переводит взгляд на меня и закатывает глаза. Что должно означать: «Вот так они всегда, мне это уже надоело, но это цена, которую приходится платить за то, что ты красива, шикарна и знаменита».

Я делаю над собой усилие, стараясь не обращать внимания, и мешаю кубики льда в стакане. Один кубик вылетает на столик.

— Оп-па, — говорю я, слабо хихикнув.

— Я это к тому, — говорит она без малейшей улыбки, — что жизнь в Австралии мне очень помогла. Австралия заставила меня поверить, что я просто могу сделать шаг и взять то, что мне нужно.

— Отлично.

Она вопросительно смотрит на меня — понимаю ли я, о чем она говорит.

— Знаешь, если ты хочешь что-то сделать в жизни, ты просто это делаешь.

Именно так. Особенно если ты готова бросить всех и убежать от неприятностей. Я делаю усилие, чтобы улыбнуться и не пустить в себя отрицательные эмоции. Сжимаю соломинку зубами и киваю.

— Кстати, — говорит она с наигранной робостью, — у меня есть кое-какие новости.

Нет, только не это. Разговор явно пошел не в ту сторону. Вдруг у меня екает сердце:

— Новости?

Вся сияя, она протягивает ко мне левую руку и перебирает пальцами, как будто играя на невидимом пианино.

И тут я вижу его.

Кольцо.

— Ты выходишь замуж!

Кольцо поднимается к моему носу, меня завораживает его блеск. Может быть, бриллиант и небольшой, но смотреть в него — все равно что смотреть в маленький хрустальный шар, предсказывающий судьбу. Хрустальный шар, недвусмысленно сообщающий мне о том, что все мое обозримое будущее — сплошное дерьмо. Что я навеки останусь одна. Что я всегда буду лишь тенью своей младшей сестренки. Что вся моя жизнь так и останется одной большой ложью.

— В будущем месяце. Двадцать пятого мая. В Сассексе. В Сассексе мы нашли одну очаровательную церквушку.

Кольцо проявило милосердие и опустилось.

— Ты сидишь напротив будущей миссис Хоуп Ричардс, — сообщает она мне. Ричардс… Ричардс… Не имеет ли это кольцо отноше… — Джейми Ричардс, — уточняет она.

Тут колокольчик в моей голове наконец звякнул:

— Тот Джейми Ричардс?

— Тот самый.

О Господи, час от часу не легче. Моей сестре недостаточно быть просто знаменитостью. Она умудряется и замуж выйти за такого же.