Через шесть часов, когда я на работе радуюсь тому, что день выдался спокойным, ко мне заезжает Эдам. Это время его обеденного перерыва. Лорейн поблизости нет, и мы с ним разговариваем. Но, как всегда, у Эдама только одна тема для разговора. И тема эта приводит меня прямо на склад, куда я отправляюсь, чтобы принести еще несколько коробок ночного крема.
Он целует меня в затылок.
— Эдам! Что ты делаешь?
— Ты прекрасно знаешь что.
— Я не могу делать это здесь!
— Почему? — спрашивает Эдам, искренне удивляясь.
— Потому что меня уволят, вот почему.
Он смотрит по сторонам и видит горы косметических коробок высотой в человеческий рост.
— Кто нас здесь увидит?
— Тут установлены камеры, — вздыхаю я, — телевизионного наблюдения.
Эдам оглядывает потолок, на котором нет ни единой камеры.
— Где?
— Мне надо назад за прилавок.
— Тебе же полагается десятиминутный перерыв, — в его глазах вспыхивает проказливый огонек. — Перерыв на трах.
— А ты? Тебе разве не нужно быть на месте вовремя? Уже почти три часа.
— Скажу, что ушел позднее. У меня все будет в порядке. А я всегда считал, что девчонки, которые весь день стоят за прилавком в косметических отделах, обычно не прочь поразвлечься. — Он улыбается своей дьявольской улыбкой и ослабляет узел галстука.
— Эдам, прошу тебя! Тебе нельзя здесь находиться. Уйди, пожалуйста.
— Хорошо, малыш, — говорит он, не сдвинувшись ни на сантиметр. — Все, как ты скажешь.
У меня нет времени на эти глупости, поэтому я отворачиваюсь и начинаю подбирать партию ночных кремов.
— Нет, серьезно, — говорю я ему, меня уволят.
— Да, да.
Я оборачиваюсь и вижу кипу одежды на полу, а над ней Эдама, стоящего совершенно голым, опершись локтем на одну из полок.
— Я твой, — говорит он.
— Эдам! Что ты делаешь?
— Ты же знаешь, что хочешь меня.
— Эд…
Я останавливаюсь на полуслове. Слышу звук.
Меньше всего на свете мне хочется услышать этот звук. Звук поворачивающейся дверной ручки.
— Прячься! Оденься! Исчезни! Но уже слишком поздно.
Дверь открывается, чтобы впустить Лорейн. Она неотрывно смотрит прямо на Эдама. Вид его мускулистого тела — это такое потрясение для нее, что первые несколько секунд она не в состоянии произнести ни слова. К ее парализованному пластической хирургией лицу присоединилось и ее тело.
— Лорейн, — говорю я. — Я сейчас объясню. Я ни в чем не виновата, мы ничего не делали. Я не звала его сюда.
Эдам садится на корточки и хватает свои боксерские трусы.
— Да, — подтверждает он. — Мы ничего не делали.
— Фейт, — наконец произносит Лорейн, у которой перехватило дыхание. — Немедленно в офис.
И пока я, в ожидании решения свой судьбы, следую за Лорейн через весь торговый зал и еду вверх на эскалаторе, Эдам одевается и испаряется.