Выдумщица

77

Ребенок Элис — это самое красивое создание, которое я когда-либо в жизни видела.

По крайней мере, если не замечать запаха. И липких пузырей изо рта, которые растекаются у тебя по рукаву. И ора на пределе голосовых связок — каждый раз, когда я прикасаюсь к нему. И вида его загаженных подгузников, когда Элис их меняет.

— Ну, вот и все, — говорит она ему, хлопая в ладоши. — Какие мы молодцы.

Она зовет его Оскар, поэтому и мне лучше называть его этим именем, а не просто «он», так ведь? Но он еще в таком возрасте, когда даже имя кажется для него слишком большим.

Я никогда не видела Элис такой. Такой собранной, такой счастливой.

Я-то боялась, что все будет наоборот, что все это будет для нее слишком трудно.

— Кто это у нас такой красивенький, — воркует она и трется носом об Оскара, в полнейшем восторге лежащего на полу, — кто это у нас такой хорошенький мальчик?

С его рождения прошло два дня, но надо отдать Элис должное — управляется она с ним довольно ловко. Выглядит, правда, так, что вполне вписалась бы в «Ночь с ожившими мертвецами», и даже проходящие мимо зомби бросали бы на нее сочувственные взгляды. Но похоже, ее это ничуть не волнует. Похоже, ничто не может стереть с ее лица широкую улыбку материнского счастья.

Подгузник заменен, и она опять укладывает младенца на колени по-стариковски сморщенным личиком вверх и вынимает правую грудь.

— Давай, Оскар, — говорит Элис, — теперь твоя очередь.

В поисках соска Оскар тычется личиком в грудь с неукротимой решимостью самонаводящейся ракеты, реагирующей на тепло, и, обнаружив цель, начинает сосать. И как сосать!

— Ты только посмотри, — говорю я, — как он хочет жрать.

Элис улыбается.

И затем, поскольку Оскар, видимо, занят всерьез и надолго, она спрашивает, как дела у меня.

Я рассказываю ей о вчерашнем. О Фрэнке и о том, как он спас меня. О том, что без бороды он совсем другой.

— Как романтично, — говорит Элис.

— Ну, уже не знаю, как насчет романтики, но с его стороны поступить так было просто здорово.

— Он, наверное, что-то к тебе чувствует.

— Что-то чувствует?

— А чем еще это объяснить? Хороший вопрос.

— Ну, он… просто хороший человек.

Элис смеется.

— Женщина в газетном киоске очень хороший человек, но сомневаюсь, что ради меня она бы преобразилась.

— Я как-то не думала о нем в этом плане.

— Ну, так подумай. Давай, что ты о нем думаешь? Оскару хочется знать, что ты о нем думаешь.

Оскару-то, конечно, все до лампочки. Все, что ему нужно, это его чертово молоко, и побольше.

— Да не знаю я, что о нем думать, — говорю я ей. — Наверное, я думала о нем, как о человеке, которого мне стало жалко, ну, ты знаешь, из-за того, что случилось с его братом. Сейчас, правда, я уже не уверена. Я хочу сказать, что я и сейчас его жалею, но не свысока, а потому, что благодарна ему, вот и все.

— Ну да, конечно, — поддразнивает она меня.

— Да ладно, Элис, — говорю я, — хватит.

— Он наверняка что-то чувствует к тебе.

— Может, и так.

— Похоже, тебе это не очень нравится.

— Но это все усложняет.

— Усложняет?

— Я не уверена… — я жду, пока Оскар, потерявший сосок, не найдет его снова и не вцепится в него. — Я не уверена, что готова к этому. Ну, после всего этого с Эдамом.

Элис кивает.

— Это приятно — иметь поклонника.

— Он не поклонник, — но, говоря это, я начинаю сомневаться в том, что это не так.

— Ладно, ладно. Как хочешь.