Я упала в обморок.
Когда постепенно прихожу в себя, то чувствую боль в затылке. Мама и Фрэнк — склонились надо мной, на их лицах беспокойство.
— Как ты? — спрашивает меня Фрэнк.
— Хорошо, — отвечаю я, пока они поднимают меня на ноги. — Только голова кружится.
— Ты меня до смерти испугала, — говорит мне мама.
— Прости. Я не хотела тебя пугать.
— Я принесу воды, — говорит Фрэнк. И добавляет: — Дорогая.
Я сажусь, и мама тоже садится. После того как Фрэнк приносит мне стакан воды, он поворачивается к маме и спрашивает:
— На чем мы остановились?
— Кажется, вы собирались мне представиться, — отвечает она ему.
— Ах, да. Я — Эдам. Рад с вами познакомиться.
О Господи! Это уже слишком. Фрэнк не только сбрил бороду, привел в порядок волосы, прилично оделся — вместе с хорошими манерами и способностью следить за собой он приобрел и новое имя. И тут я вспоминаю.
Я же все ему рассказала. Я ревела и вылила ему на жилетку все свои неприятности. Он хорошо знает, как это важно для меня. Чтобы мама познакомилась с Эдамом. И уже во второй раз за неделю он приходит мне на помощь.
Кто бы подумал, что он сможет отскрести с себя все наросты. Если не обращать внимания на то, что глаза у него несколько розоватые и что вид у него немного усталый, выглядит он просто идеально. Гораздо лучше, чем Эдам. Я имею в виду реального Эдама. Того мерзкого Эдама.
Видите, как бывает. Под оболочкой заросшего бородой алкоголика-неандертальца вызрел «человек прямоходящий».
Но дело не только в преображении Фрэнка. Посмотрите на маму.
Раньше, когда я дома падала в обморок, ей в голову обычно приходили самые невероятные подозрения, и она засыпала меня вопросами. Что ты ела на завтрак? Ты сидишь на героине? Ложишься спать слишком поздно? Никак не расстанешься со своим глупым вегетарианством?
Но сейчас, всего после двух минут беспокойства, для которого к тому же есть вполне обоснованные причины, она в полном трансе от счастья и впитывает каждое слово Фрэнка — прошу прощения, Эдама. Но я-то знаю, что она его не слушает. Она полностью растворилась в материнской гордости.
Ну разве она не молодец, моя дочка!
Какой он красивый!
И такой умный и воспитанный!
И по виду богатый!
Однако спустя некоторое время на лбу мамы появляется легкая морщинка.
— Простите, можно задать вам вопрос? — говорит она. — Почему Фейт так странно вела себя, когда вы пришли?
— Странно?
— Ну да. Она прямо прыгнула, чтобы схватить вас за руку.
— Ах, это. Да… ну… на нее, вероятно, так действует мой животный магнетизм, — смеется он. — Она просто не может сдержаться.
Господи! Животный магнетизм — это совсем не то качество, которое мама способна оценить в своем будущем зяте, но вообще-то Фрэнк делает максимум того, что может. Следует неловкая пауза, но потом мама опять начинает улыбаться. Опасность миновала.
Почти миновала.
— Но почему она назвала вас Фрэнк? — Господи, да кто она такая? Мисс Марпл?
— Фрэнк? — небрежно замечаю я. — Я так сказала?
— Да, — отвечает Фрэнк. — Фейт всегда зовет меня Фрэнком. Она решила, что это будет моим ласкательным именем, потому что я без ума от старой свинговой музыки. Помните, Фрэнк Синатра? Хотя, вероятно, это было еще до вашего рождения, миссис Уишарт.
— Да нет, — говорит мама, вся вспыхнув от его комплимента. — Мне нравятся его милые песенки.
Я плюхаюсь на стул и, не веря своим глазам, наблюдаю за всем происходящим, которое становится все менее и менее правдоподобным. Черт, но и сам Сальвадор Дали не смог бы предположить, что последует затем. Они оба начинают петь «Давай унеси меня на Луну»! Правда. Они поют. Фрэнк поет серенаду моей матери, сидя на ковре, как под балконом Джульетты.
Ну ладно, пусть в этом есть что-то слащавое, как в видео Селин Дион и в тех эпизодах «Друзей», которые они обычно вставляют перед тем, как должна состояться свадьба — наплевать. С тех пор как умер папа, любая минута, когда моя мама счастлива, для меня на вес золота. Я понятия не имею, почему Фрэнк делает все это для меня, но я так ему благодарна.
Они продолжают мурлыкать эту песенку, и мама просто мычит там, где не знает слов.
Но мне не нужно лететь на Луну.
Я уже там.