Я буду твоими глазами

Глава 19

По небу тянулись тяжёлые серые облака, солнце то скрывалось, погружая лес во мрак и гулкую тишину, то выныривало и озаряло кроны золотистым светом. Рядом со сгоревшим острогом птицы не пели.

С десяток лет минуло, а эти места по-прежнему оставались гиблыми. Мать сыра земля была ослаблена проклятьем ведьмы, за годы не смогла побороть злое колдовство.

Верея шла к пепелищу, поселение древлян давно было ей домом, но и едва не стало последним пристанищем. Она единственная, кто выжила в ту роковую ночь.

Словенский князь напал на мирный острог с дружиной и повелел убить всех.

Когда на заре поспели воины Вяженского князя, стало уже поздно, они застали погорелый острог с дымящимися остовами изб и теремов, обглоданные пламенем деревья. И ни одной живой души.

Никаких следов того, чьих это подлых рук дело, лишь пепел и грязь после дождя.

Верея поднялась на пригорок, встретились ей по пути истуканы, чуры навевали холодок на душу своей чернотой, обожжённые пламенем. Казалось, что ведунья слышала голоса неупокоенных предков. Чуяла их боль, как свою.

Она пришла помочь. Избавить это место от мук. Даровать глоток свободы от тёмного заклятья.

Светлокосая девица сделала шаг, еще один, пока не оказалась у самой кромки выжженной земли и застыла.

Внутри что-то болезненно сжалось. Сердце заколотилось в жалости.

По щекам хлынули горькие слëзы. Три наслаивающихся друг на друга в памяти образа вызывали тоску и скорбь. Уютное поселение на холме между кромкой леса и лентой реки, пропахшее смертью пепелище и то, во что эта местность превратилась теперь.

Мёртвая земля.

И очернённая остатками тёмной ворожбы ведьмы река Живица, из которой текли ручьи к дальним землям, разнося отраву и губя невинные жизни путников.

Настало время избавить мать-природу от мук.

Верея сбросила поклажу с плеч, прихватив с собой резную шкатулку, прошла за остатки околицы. В памяти вспыхнули мгновения, как малой девочкой с братцем Баженом по подворью бегали, весело и беззаботно хохоча; маменькины с батюшкой лица и улыбки, ворчание бабки Грознеги. Терем, в котором жила… ныне жалкие гнилые обломки.

Колени подкосились, Верея рухнула на чёрную землю, испачкав подол сарафана, но не обратив на это внимание. Что ей одëжа, когда внутри всё болью пылает?

Шкатулка выпала из дрожащих рук, покатилась вперёд, а из неё выскочил обломок древка стрелы с полосатым оперением – княжича, еë лю́бого Златояра.

Горло перехватило железной удавкой, слезы болезненно покатились из глаз, расчерчивая щëки и срываясь вниз на землю.

Щелкнула девица пальцами, и зашлось в огне последнее сохранившееся напоминание о прошлом. Верея зажмурилась, коснулась руками мёртвой тверди, и с истошным криком, что рвался из самой души, выпустила на волю ведовскую силу.

Та впиталась в землю, устремилась к корням древ и к дремлющим в оковах ворожбы семенам, насыщая каждое светлой силой и мощью. Разрушая тёмное колдовство и даруя новую жизнь.

Там, где на землю падали капли слëз, словно брызги живой воды, стала пробиваться трава, пуки цветов и молодая поросль тонких кустов с деревцами.

Скрипели и рушились обломки изб, на их месте разрастался зелёный ковёр, заполоняя всё пепелище молодым леском.

А вокруг острога рядом с могучими вековыми деревьями с трухлявой корой вырастали стройные берёзы, клёны, ясени и в отдалении ели. Омолаживалась чащоба, возрождалась мать сыра земля…

Кто бы увидел, глазам своим не поверил.

Вода в Живице вновь сделалась прозрачной и голубой. Бодренько побежали ключи сквозь лес и к степям, разнося добрые вести о том, что пало заклятье с древлянской земли. Русалки и прочая лесная нечисть уж постараются, разболтают.

Когда Верея распахнула глаза, вокруг неё стеной возрос лес, сочно и зелено-зелено! Вскоре сюда вернутся птицы и зверьё, наполнят эти места пением и жизнью.

И так легко-легко на душе стало, как никогда прежде.

Груз вины с плеч скатился, отпустила гложущая изнутри боль и отчаяние. Получилось. Смогла. Вздохнула Верея полной грудью, поднялась, но пошатнулась и спиной к белесому стволу берёзы прислонилась, сил-то немерено ушло.

Легкий порыв ветра коснулся плеча, будто чья-то призрачная рука. Светлокосая улыбнулась, узнала – матушка Ясна это, пришла попрощаться.

Души родичей отныне свободны. В шуме ветра и листвы чудились их голоса - благодарили.

Напоследок Ясна дотронулась тёплым потоком воздуха до живота, и девица обомлела, наконец ощутив то, что не поняла ранее за своими терзаниями.

Верея задрала голову к куполу крон леса, за ним виднелось ясное безоблачное небо. В глазах ведуньи блестели слезы, а в груди, как цветок, распускалась радость.

Род древлянский не прервётся. Она больше не была одна, ей есть ради кого жить…

Верея вышла из леса и спустилась по пологому холму до зарослей камыша, а там и к песчаному бережку Живицы выбралась. Склонилась над серебристой гладью речки, почерпнула в ладони прозрачной водицы и омыла лицо.

Хорошо как! Свежо.

Плеск рядышком увидела, затем ещё и ещё – вот и рыбка вернулась! «Ква-а», – в камышах лягушки заквакали, завозились, запрыгали.

А в небе курлыканье послышалось, Верея голову подняла взглянуть, что там твориться, и аж прищурилась от лучей яркого солнышка. Чуя светлую ворожбу, по небу, обгоняя белёсые облака, птицы скопом к лесу слетались, а прямо по земле к опушке бежали белки, зайцы, лисы, волки и мелкое зверьё.

Вернулось всё на круги своя. Так, как и должно быть…

– Кьë-ок! – сокол, друг её верный, громко и тревожно заклекотал – предупреждал об опасности.

Верея на ноги вскочила, заозиралась по сторонам да так и замерла, взгляд выхватил горбатую фигуру на пригорке. Нутром девица догадалась, кто сюда смел пожаловать – Агидель, ведьма заклятая.

Вот и свиделись они с ней в Яви.

Взобралась светлокосая на холм, настороженно наблюдая за старухой, не боялась её Верея, сильнее неё во стократ стала.

Встали супротив друг друга, схлестнулись острыми, как кинжалы, взглядами. Две противоположности – день и ночь, свет и тьма.

Первой молчание нарушила Верея:

– Как посмела ты ступить на эти земли? Убирайся, не рады тебе здесь! – хлестко, со сталью в голосе проговорила, вздернув вверх подбородок.

Смутная неприязнь, смешанная с застарелой ненавистью, засели где-то под сердцем противной иглой и ворочались в груди, причиняя глухую боль, однако как бы Верее не хотелось покарать виновницу, она не станет обрывать её жизнь.

Дар был важнее, он горел внутри ярым пламенем, успокаивал ярость, окутывал теплом. Нашептывал, что час кончины ведьмы близок.

– Глаза твои ясные, не вижу в сердце больше злобы, как мире навьем. Неужто не жаждешь расправы надо мной? – она подошла ближе, тяжело опираясь на корягу, спину к земле гнула, хромала. – Я столько горестей тебе принесла.

– Смерти, значит ищешь? Я не уподоблюсь тебе и не променяю светлый дар на холод тьмы навьей.

– Да, верно, другая ты, – глухо проскрипела старуха.

Голову седую склонила к плечу, сузила веки сослепу, разглядывала и всё разуметь не могла, как вышло, что девица перед ней сильнее духом оказалась.

– Поборола ты яд ненависти, не ступила на тёмную тропу, светлой ведой осталась. Мы похожи с тобой, только я в своë время не смогла, как ты, смалодушничала.

И рассказала Агидель, как по молодости глубокой к порогу их с Ягиней-сестрицей избы, что стояла на окраине села, раненый богатырь забрёл, спасла она его от смерти, выходила и полюбила. Девичью чистоту ему свою отдала.

Молодец клялся в любви, обещал, как вернётся с похода, замуж взять и увести в свои дальние земли за морем. Распрощались с ним, как хворь из его тела ушла, и уплыл богатырь с племенем своим.

Ждала его Агидель месяц, радовалась, что понесла дитя от лю́бого, а потом минуло ещё два, да не возвращался он. Опечалилась, загрустила, и в один день не смогла более тоски выносить, решилась за ним плыть в суровый варяжский край.

– Отговаривала меня сестрица, вразумить пыталась, о дите думать заставляла, да не послушала я – сбежала и поплыла, – вздохнула грузно старуха, в голосе её звучала застарелая боль и тоска. – Ведуний на кораблях всегда жаловали, взяли с собой меня за пару монет.

Молодец тот варяжским вождём оказался. К тому времени, как Агидель прибыла на сушу и отыскала лю́бого, он женился на южной принцессе, счастливо жил-поживал, успев позабыть о ведунье безродной, что жизнь ему спасла и всю себя без остатка отдала.

Не вынесла предательства Агидель, очернило её сердце злоба сущая, наполнилась душа жаждой мести. И обратилась она за силой к богине Маре, не терпящей неверности, да извела предателя и избранницу его.

Мало случилось с Агидель горя, дитя от неверного варяга опротивело, и его она потеряла. Тёмная ворожба плату забрала.

С тех пор она стала жрицей Мары. Бродила по свету и деяния творила, за неверность наказывала мужей, молодость у них с жизненной силой забирая, свою продлевая. Однажды богиня Мара через сон послала ей видение о будущем, о светлокосой девице из древлянского рода, которая полюбит княжича и оборвёт её путь.

Умирать Агидель не желала, поэтому явилась в Кагояр и приворожила князя Буревого.

– Златояр моим чарам не поддался, – усмехнулась беззубо. – Я подивилась… и снова полюбила, да так сильно, как никогда до прежде. Я жаждала получить его любовь и страсть, не хотела тебе его уступать, потому и нашептала Буревому по-тихому вырезать острог древлян.

Ведьма расхохоталась каркающим смехом. Зло. Безумно. Отчаянно.

– Однако светлые боги спрятали тебя от моих глаз, сберегли! – закричала в небеса, подняв обе руки, обращаясь к тем, кто жил за облаками в мире Прави. – Судьбу обмануть невозможно. Вы с княжичем всё равно встретились, а меня он снова отверг.

– Ты не раскаиваться сюда пришла. Так зачем? Я уже сказала, смерти здесь ты не найдешь, – Верея изумлённо смотрела на Агидель, отказываясь понимать её. Из-за своей прихоти наворотить столько зла!

Жалко ли её стало после всего, что она наговорила? Нисколько. Она и только она сама виновата в своих бедах.

– Мне нет прощения. Хотела, чтобы ты узнала, почему я всё это сотворила, – старуха повернулась к Живице.

Не видящий взгляд заскользил по водной глади, в кой рыба плескалась, тревожа реку кругами ряби.

– С того дня, как колдовская сила меня покинула, разумела, что может, не так я истолковала видение Мары. Богиня хотела мне показать, что по молодости я сделала неправильный выбор… Не стала бы той, кто я есть ныне, а осталась бы с Ягиней и вырастила дочку. Других детей боги мне не даровали.

– Так и спроси у богов, пусть они тебя судят! За все невинные жизни, которые ты забрала!

Верея шагнула к сгорбившейся Агидель, без страха за руку схватила и запела молитвенную песнь, призывая небожителей творить суд.

Тот час над ними заклубились грозовые тучи, закрутились, а внутри, как в клетках, бились молнии. И, чем ниже опускались тучи, тем тише становилось вокруг.

Замолкли птицы. Затих только что игравший с травой и листьями ветер. Воздух стал густым и тяжелым, застревал в груди, продохнуть трудно. И Верея и Агидель не сводили глаз с облачного действа.

Сухая рука ведьмы до боли сжала запястье девицы.

– Знай же, светлая, люба ты одна княжичу. Крепче стали ваша любовь, – промолвила с печалью. – Помнит Златояр тебя. Не совершай моих ошибок.

Трепыхнулось, обнадëжилось глупое сердечко, заколотилось в радости, но Верея ничего ей не ответила.

А в небе танцевали тучи. Потом одна из молний вырвалась на свободу, свет плетью до боли ударил по глазам, Верея закрыла их руками. Темнота сменилась разноцветными пятнами, а потом кругами, которые медленно плавали туда-сюда, мешая смотреть.

И вдруг всё стихло.

Верея убрала ладони от лица и обомлела. Там, где стояла Агидель, лежала горстка серого пепла. В следующее мгновение налетел и развеял останки.

Не стало больше ведьмы.

***

Кагояр. С холма, как на ладони виднелось великое словенское княжество. Дым, поднимающийся над городищем, сгущался в небе туманным смогом. Стены из камня и брёвен, залитые полуденными лучами солнца, казались золотистыми, раскинулись по сторонам на много вёрст.

Дорога извилистой полосой убегала в сосновый бор с севера, с другой стороны городище врезалось в берег реки. Ближние веси росли, как грибы по берегам её и у подножья тына мостились.

Из изб валил курчавый дымок, топил народ печи, осенняя пора настала. Вересень золотом и багрянцем матушку землю осыпал.

Сразу видно, с умом строили, река и отходящая от неё ямина, заполненная водой по кругу крепости, надёжно защищали от недругов. Стены каменными утёсами нависали надо рвом с башнями высокими, над дорогой и воротами громоздкими, в которые въехать могло сразу пару телег.

Чем ближе подбирался обоз Ратибора к Кагояру, тоговца, с которым Верея однажды пересекалась, тем громче звенели кузни, лаяли собаки, мычали коровы и блеяли овцы, слышались людские голоса – всё вместе это сливалось в шумный гомон. Голова Вереи пошла кругом, да и притомилась девица с долгого пути.

В тягость уж такие разъезды. Решалась она долго, две седмицы томившись в думках в Белозëрке, но сердце само в княжество привело. Златояр в праве был знать, что вскоре отцом станет.

У ворот светлокосую веду окатило нутряной дрожью. Сомненья одолевали: что если не рад будет вести такой? Ежели не нужна она княжичу более?

Старший обоза, Ратибор, остановился сговориться с караульными, и чуть погодя вереницу телег пропустили без задержек. Не первый год уж ездят вести торги на ярмарку.

Обоз остановился на постой в хвосте рядов с прилавками. Купцы с бабами товары раскладывать принялись, а Верея, старшего поблагодарив, вклинилась в разношёрстную толпу.

Бояре, витязи, мужи из простого люда, девицы молодые и боярыни со свитой неспешно и с толком прохаживались между прилавками с оружием и полезным в хозяйстве скарбом, шатрами с заморскими сладостями, украшениями, дорогими тканями: платами и шелками.

Торговцы здесь не голосили: знали, что за них всё скажет их товар. Верея шла, протискиваясь вперёд ближе к пупу городища и невольно вслушивалась в гомон народа, о чëм судачили. Где-то неподалёку, раздавался приглушённый постук молота и гнусавый голос кузнеца из небольшой кузни, обещающего быстро починить всё: от коромысла до кольчуги.

Верея без любопытства прошла мимо. Откуда-то повеяло восточными пряностями, но тут же их аромат перекрыл резкий запах дёгтя. Рябило в глазах от вышитых платков, развевающихся на лёгком ветру, витых гривен, от монист из самоцветов, чеканных бляшек.

Вдруг остановилась Верея, услышав обрывок разговора:

– …князь наш хорош, споро порядок навёл после всего, что ведьма натворила. Ох, сколько люда, окаянная, сгубила! – сокрушалась одна баба у прилавка с баранками и пирогами.

– В каждом дворе родичей жгли, стариков, детей, молодых, мор никого не щадил, косил всех без разбора, – молвил дед рядышком. – И Буревой наш слёг, еле волхв выходил.

– Горе-то какое, – качал головой торговец. – Слыхивал я давеча про то, как Златояр Буревоевич деревни с окраин княжества от набегов хазарского племени отбивал.

– Было дело, – кивнула баба, разозлившись. – Всё неймётся каганату кусок плодородной земли отхватить, чужая слабость им в радость!

– Но те дни минули, дороги ныне безопасны. Князь наш молодой ярмарку вот созвал, народ растормошить да повеселить угощениями.

– А верно ли поговаривают, что жениться Златояр надумал? Слухи ходят, что княжна Милолика Вяженская сюда выехала, – любопытствовал торговец, а у Вереи внутри всё оборвалось.

Женится еë любый?..

Земная твердь под ногами закачалась, перед взором тёмные пятна пошли, и задурнело в миг.

– Верно говорят, собрался. Давно уж Буревой с князем Всемиром их сговорили. Невеста-то чернявая краса ненаглядная! Детки ладные получатся…

Не в силах это слышать больше, Верея, качаясь, что тонкая берёзка на ветру, повернула обратно и поспешила к распахнутым воротам.

Мысли метались в голове псеоинвм роем! За что же, Лада-матушка её так наказала? Отчего милостью своей обошла-обделила? Почему лю́бого отняла? Верея взгляд горячечный обратила к небу, но молчала Правь.

И тогда побежала веда. Быстрее! Прочь из городища!

Помнит Златояр её значит? Одну любит? Ложь это! На родовитой вон женится…

Но сама ведь прогнала его. Чего теперь печалиться?

Но бедное сердечко надрывно билось в груди, стенало, боль от предательства любого разливалась внутри едкой горечью. Слëзы обиды застили взор, ревность душила удавкой.

Силясь найти хоть какой-то выход с торга, светлокосая веда пыталась протолкнуться сквозь люд. Гудела голова от выкриков торговок и визга детей, требующих сладостей.

Верея потерялась в толпе, бежала и озиралась, и вдруг наткнулась на кого-то. Чужие руки удержали, не дали упасть.

– Ты как девонька? Куда так несёшься? – густой грудной голос прозвучал над макушкой. – Сильные пальцы приподняли подбородок, и тот, кто её поймал, увидел слезы на лице. – Обидел тебя кто здесь? Ну же не молчи, наказать велю провинившегося.

Велю – как грозно сказал. Опричь господина гридни топтались, значит непростых он кровей.

Подняла Верея взгляд застыла в хватке мужчины, с ужасом разумев, кто стоит перед ней.

Окаменело тело, слова она вымолвить не могла, даже дрожь и та унялась. Расширенными глазами светлокосая взирала на богато одетого кагоярского господина, на черты лица знакомые, только старше.

Буревой. Отец Златояра.

Тот, по чьему приказу рать словен налетела на древлянский острог. Тот, кто в неё стрелял и чуть жизни не лишил.

Время не пощадило его, постарел. Седина посеребрила инеем бороду и длинные волосы, некогда красивые, суровые черты лица испещрила сеть морщин, однако стать выдавала в нём бывалого воина. Только заместо карающего меча Буревой тяжело опирался на посох.

– П-пусти, господин… – едва слышно обронила, ком в горле с трудом проглотив.

Буревой разжал руки, Верея вывернулась из его хватки и медленно попятилась, натыкалась спиной на снующих туда-сюда людей, продолжая испуганно глазеть на убийцу родичей.

Злости в сердце не осталось, знала и понимала, что он напал по указке Агидель. Просто растерялась, не ожидая этой встречи. Не была готова.

– Да что же с тобой, девица? – нахмурился Буревой, ступая следом за ней. Руку потянул к бледной, заплаканной красавице, сам не зная зачем. Не давало всполошившееся чутьё в груди её отпустить. – Словно покойника во мне узрела.

Сказал последнее и тут его осенило, что со светлокосой не так.

– Ты… – догадался и обомлел. Не мог не понять. Древлянка это! Никто окромя неё не будет смотреть на него, как на чудовище.

Выжившая девочка в ту далёкую роковую ночь резни, о которой сын рассказывал. Та, что его спасла от проклятья, и теперь Златояр её ищëт по округе.

А она сама в княжество пришла…

– Постой, – просил осторожно, мягко, опасаясь спугнуть. – Не уходи.

Верея меж тем бросилась бежать изо всех сил, что у ней остались.

– Догнать! – услышала за спиной властный приказ гридням, и следом раздался их топот.

Как бы не так! Губами зашептала слова ворожбы, глаза отводя преследователям. Не о чем им беседовать, всё уж давно сказано и сделано.

Признаться, хотелось Верее повернуть и на княжий двор явиться в глаза Златояру поглядеть, да на избранницу княжну вяженскую, на кою он её променял, но одернула себя ведунья, заставила ноги дальше шагать к воротам.

Пусть в памяти образ милого останется таким, каким его и запомнила.

Дожидаться окончания ярмарки Верея не стала, купила лошадь с телегой и подалась из городища вон. Ни купец, ни стража караульная после не вспомнят одинокую путницу, покинувшую крепость в разгар торговли.