Энди
Я почувствовала перемену в ту же секунду, как самолет взлетел. Я уставилась в окно и попыталась убедить себя, что у нас с Фредди все получится, но мои руки все еще дрожали от нервов.
Кинсли и Бекке не нужно было возвращаться, чтобы пойти на прием к врачу, но они все равно полетели со мной домой. Бекке не терпелось увидеть своего мужа Пенна, и Кинсли поклялась, что ее не волнует пропуск церемонии закрытия. Она сказала, что церемонии закрытия были в основном только началом финальных раундов разврата, которыми была известна деревня. Как замужняя женщина, она сказала, что предпочла бы быть там со мной на моей встрече.
— Могу я Вам что-нибудь принести? — спросила стюардесса мягким тоном. Половина самолета уже спала, я была одной из последних, кто цеплялся за ночь. Я покачала головой и поудобнее устроилась в кресле.
Я проспала несколько беспокойных часов, но это был такой сон, когда, проснувшись, ты не был уверен, что вообще когда-нибудь спал. Я думала о Фредди, когда закрывала глаза, а когда открыла их несколько часов спустя, он все еще был в моих мыслях. В самолете было темно, и Кинсли тихонько похрапывала рядом со мной. Мне хотелось разбудить ее и заставить убедить меня, что все будет хорошо. Вместо этого я нащупала один из журналов, которые она засунула в карман на спинке сиденья. Я включила свой тусклый верхний свет и наклонила его в сторону от Кинсли, чтобы он освещал только журнал у меня на коленях.
Это был дрянной таблоид, что-то такое, что было у Кинсли только тогда, когда она пыталась убить десять часов в полете. Через две страницы я впервые увидела Кэролайн. Они сделали целый четырехстраничный разворот о ее пребывании в Рио. Там была фотография, на которой она входит в свой отель и статья, о том, кого она использовала в качестве свадебного координатора и какому ведущему дизайнеру она поручила создать свое платье на заказ.
Я скомкала журнал и с отвращением сунула его обратно в карман.
— Мэм, у Вас все еще все в порядке?
Стюардесса вернулась, а мне нужно было, чтобы она оставила меня в покое, черт возьми. Я снова кивнула, а затем отвернулась и выключила верхний свет. Меня затошнило, и я хотела дотянуться до бумажного пакета на такие случаи, которым никто никогда не пользуется, но было темно, и я не смогла его найти. Вместо этого я прижала подушку для шеи к груди и уставилась в окно, желая, чтобы тошнота прошла.
К тому времени, когда мы приземлились в Лос-Анджелесе, уже нельзя было отрицать реальность. Нас с Фредди разделяли тысячи миль. Я просмотрела это в интернете, не говоря уже о моей травме, его семье, Кэролайн, свадьбе с шантажом, а теперь еще и о ребенке.
Ребенок. Бл*дь.
Машина доставила Кинсли, Бекку и меня прямо из аэропорта в Центральный ортопедический центр Лос-Анджелеса. Я надела бейсболку, пытаясь скрыть темные круги под глазами, но секретарша не упомянула о них. Она практически вибрировала в своем кресле, глядя на нас широко раскрытыми глазами.
— Барбара! Ты видела?! — она крикнула женщине, работавшей позади нее. — Сегодня у нас в офисе три золотых медалистки!
К тому времени, когда я повернулась, чтобы найти место, сбоку от нас образовалась короткая очередь фанатов с айфонами и ручками наготове. Я изо всех сил изобразила искреннюю улыбку и позволила Кинсли взять инициативу в свои руки. К счастью, медсестра сразу же позвала меня, прежде чем мой фасад мог треснуть.
— Вы, должно быть, так рады вернуться домой, — сказала медсестра, провожая меня в рентгеновский кабинет.
Я взглянула на нее.
— Это было безумие в Рио, — продолжила она. — Я старалась не отставать, но каждый день они сообщали что-то новое. Ваше имя было, э-э… повсюду во время игр.
Мой желудок скрутило, когда она провела меня в темную комнату.
— Да, наверное. Я рада, что вернулась.
После моего рентгена они отвели меня в кабинет врача и пообещали, что мне не придется ждать слишком долго. Я кивнула, устраиваясь в кожаном кресле напротив его стола. В правом верхнем углу его комнаты стоял телевизор, без звука показывающий новости об Олимпийских играх.
«Фредди Арчибальд, трехкратный олимпийский чемпион и член сборной Великобритании по плаванию, только что побил свой мировой рекорд в соревновании на 200 метров вольным стилем сегодня днем, — гласили подписи. — Этот заплыв принес ему пятую золотую медаль на играх 2016 года и увеличил его рекордное количество медалей до 21».
На кадрах было видно, как Фредди подошел к тумбе, стартовал и нырнул в воду. Я была с ним меньше двенадцати часов назад, и то, как болело мое тело, когда я смотрела, как он плывет, не имело никакого смысла. Может быть, это было потому, что я устала, а он не звонил и не писал мне с тех пор, как я ушла. Часть меня надеялась, что меня будет ждать сообщение, как только я сойду с самолета, но ничего не было. Может быть, это было потому, что я знала, что магия, которую мы чувствовали, была связана с Рио и что шансы на то, что я когда-нибудь снова увижу Фредди, были ничтожны. Или, может быть, дело было в том, что они освещали кадры с Кэролайн на трибунах, прыгающей вверх-вниз и подбадривающей Фредди во время его гонки. Они подставили под ее изображением небольшую надпись «Кэролайн Монтегю, невеста Фредерика Арчибальда». Меня чуть не стошнило, когда они сунули камеру и микрофон ей в лицо. Интервью брала Софи Бойл, и она рассказывала, как она рада за Кэролайн и Фредди. Я попыталась посмотреть, как Кэролайн отвечает, но мой телефон завибрировал в сумочке, усиленный тишиной в комнате.
Я потянулась за ним в сумочку и чуть не выронила, когда увидела сообщение от Фредди.
Фредди: Как прошла встреча?
Это все. Как прошла встреча? Три слова, которые были безобидными, нежными и вдумчивыми, и все же я ненавидела каждый слог. Как я должна была листать журналы, включать телевизор, видеть Кэролайн на каждой странице и на каждом канале и притворяться, что все в порядке? Как я должна была вести светскую беседу, когда на самом деле я хотела взять свой телефон, позвонить ему и крикнуть, что такие вещи, как встречи и соревнования, «как прошел твой день» и «что ты ела на ужин», ни хрена не имели значения.
Бл*дь.
Я заплакала, а мне так надоело плакать. Если мне повезет, то у меня есть время до прихода доктора. Мне не хотелос рыдать, пока он пытался поговорить со мной о моем запястье.
Я не могла этого сделать. Я открыла его сообщение и перечитала его снова, чувствуя себя скорее злой, чем подавленной.
Нам с Фредди нужно было поговорить о некоторых вещах, но ни одна из них не включала в себя его расспросы о моей встрече. Я не хотела, чтобы его имя всплывало на моем телефоне, если только он не объявит, что нашел какое-то решение проблемы с Кэролайн. Небольшое подшучивание, светская беседа причиняли слишком много боли. Это были пустые слова, и я так ему и сказала. Я напечатала все, о чем думала с тех пор, как уехала из Рио.
Энди: Это ни за что не сработает. Ты за миллион миль отсюда. Что, если Кэролайн беременна и что, если это твой ребенок? Кэролайн никогда не позволит нам быть счастливыми. Мир никогда не позволит нам быть счастливыми. Все журналы, газеты и телешоу сообщают о вашей помолвке с ней. Как это может закончиться хорошо для нас?
А затем я завершила его заключительным текстом.
Энди: Сейчас мне нужно сосредоточиться на своем запястье и своей карьере.
Это было так же прочно, как расставание. Я полностью смирилась с тем фактом, что Кэролайн победила. Если только не попадет под метеорит, она не позволит нам с Фредди быть вместе. Так в чем же был смысл игнорировать неизбежное?
Доктор постучал как раз в тот момент, когда я сунула телефон обратно в сумочку.
— Мисс Фостер? — спросил он, входя внутрь.
Я сделала глубокий вдох.
Пришло время сосредоточиться на чем-то другом, а не на Фредди.
***
Кинсли, Бекка и я провели три дня в Лос-Анджелесе, прежде чем полетели в Нью-Йорк, чтобы встретиться с остальной частью нашей команды для интервью в «Доброе утро, Америка». У нас было запланировано недельное турне по Соединенным Штатам, которое я с нетерпением ждала, как смертный приговор. Кинсли втолкнула меня в самолет в Лос-Анджелесе, и как только мы приземлились, у аэропорта нас ждали машины, чтобы отвезти прямо в студию. Мне нужно было поспать, принять душ и прилично поесть, но времени не было.
Прямо перед тем, как мы вышли в эфир, Бекка протянула мне две порции эспрессо.
— Потому что ты буквально похожа на смерть, — сказала она со смехом.
Я выпила их, как воду, и через минуту поняла, что это была ошибка. Я и без этого достаточно взбудоражена, чтобы выйти в прямой эфир. Я не хотела говорить о Фредди. Я не отвечала на его текстовые сообщения, хотя прочитала каждое из них.
… пожалуйста, не делай этого…
… дай мне время…
… просто дай мне что-нибудь…
Он все еще не разобрался с Кэролайн, а это означало, что не было причин отвечать.
Когда ведущие объявили о нас, и мы вышли на сцену под патриотическую музыку, я подумала, что у меня будет сердечный приступ. Я села рядом с Кинсли и попыталась сдержать свои нервы.
В конце концов, мне кажется, что я ответила на вопросы нормально, но Кинсли и Бекка не переставали смеяться над тем, как я была взбудоражена. Я сняла накладные ресницы, которые меня заставила надеть команда визажистов, и стерла макияж с лица.
— Это Бекка виновата! — сказала я. — Она дала мне достаточно кофеина, чтобы убить меня.
Бекка рассмеялась.
— Ну, ты можешь поблагодарить меня позже. Эта неделя обещает быть безумной, поэтому я предлагаю отдохнуть и не употреблять кофеин.
Она не шутила.
После нашего интервью в «Доброе утро, Америка» мы устроили встречу с поклонниками. Сразу после этого мы вылетели в Вашингтон, где в течение следующих нескольких дней нас удостоили специального ужина и парада по столице. Я пожала руку президенту и постаралась не сказать Мишель Обаме ничего неуместного или грубого.
Во время парада Кинсли наклонилась и толкнула меня локтем.
— Не забудь впитать все это, пока можешь. Такие моменты бывают раз в жизни.
Я уставилась на толпу, окружавшую улицы. Все они размахивали маленькими американскими флагами и кричали, когда мы проезжали мимо на пожарной машине. Там были маленькие девочки в майках с моим номером на них, они плакали, когда я бросала конфеты и ожерелья с крошечными футбольными мячами, свисающими, как амулеты. Я впитывала этот момент, пытаясь улыбнуться и помахать каждому болельщику, который был там, чтобы поддержать нас, и все же все это время часть меня была в тысячах миль отсюда, в Рио.
При каждом удобном случае я проверяла свой телефон на наличие сообщений от Фредди. Я жаждала его сообщений так же сильно, как ненавидела их.
… Я скучаю по тебе…
… Завтра я улетаю в Лондон и сразу же встречусь со своими адвокатами…
***
Прошло четыре дня после того, как я оборвала связь, и он позвонил мне. Я была одна в общем гостиничном номере и посмотрела вниз, чтобы увидеть его имя, мелькающее на экране моего телефона. Я знала, что это только ухудшит ситуацию, если отвечу на звонок, и все же я не смогла устоять.
— Энди? — ответил он в шоке.
Моего имени, произнесенного его губами, было достаточно, чтобы заставить меня разрыдаться.
— Энди? — снова спросил он, когда я промолчала.
— Я здесь, — сказала я, слыша печаль в своем голосе.
— Не могу поверить, что наконец-то разговариваю с тобой.
Я судорожно вдохнула и попыталась взять себя в руки. Я знала, что у меня есть всего несколько минут, прежде чем Кинсли и Бекка вернутся с едой из закусочной вниз по улице.
— Как ты? — спросил он с такой отчаянной надеждой, что мне пришлось ответить, хотя я ненавидела светскую беседу.
— Я в порядке. Смотрела твой последний заплыв сегодня, — сказала я, уставившись в потолок. — Ну, не в прямом эфире, очевидно. Мы посещали одну из детских больниц в Вашингтоне, и они прокручивали кадры, снятые несколько дней назад.
— Это был хороший заплыв, — сказал он, я слышала усталость в его голосе.
Было так много вопросов, которые я хотела ему задать.
Как там Лондон? Как Джорджи? Как тебе шестая золотая медаль на твоей шее? Ты был на церемонии закрытия? Ты говорил с Кэролайн? Ты думал обо мне так же много, как я думала о тебе?
— Фредди, я…
— Энди, подожди. — Я слышала, как он разговаривал с кем-то на заднем плане, но я не могла сказать, кто это был. — Дай мне секунду, — сказал он другому человеку.
Дверь отеля открылась со смехом, когда Кинсли и Бекка вошли в номер, держа в руках еду на вынос.
— Надеюсь, ты голодна! — сказала Кинсли, бросая два контейнера на мою двуспальную кровать, прежде чем поднять глаза и понять, что я разговариваю по телефону. — Упс! — сказала она, прикрывая рот.
Я покачала головой и одними губами произнесла:
— Все в порядке, — прежде чем проскользнуть в ванную и запереть дверь.
— Фредди, ты все еще…
Мой вопрос был прерван его собственным заявлением.
— Энди, мне нужно бежать. Утром у меня встреча с моей командой по связям с общественностью, и мой адвокат хочет обсудить несколько вещей.
— О, хорошо, ладно, — сказала я, встречая свое собственное печальное отражение в зеркале.
— Да, я попытаюсь связаться с тобой, ла…
Его фраза оборвалась.
— Фредди? — спросила я, не получив ответа.
Я уставилась на черный экран.
Потребовалось четыре дня, чтобы получить тридцатисекундный телефонный звонок. Четыре дня наблюдения за лицом Кэролайн, мелькающим во всех журналах, телепередачах и новостях, на которые я натыкалась. Четыре дня я наблюдала, как она заходит в свадебные бутики и детские магазины по всему Лондону. Четыре дня, и все, что я получила — это тридцатисекундный телефонный звонок.
Этого недостаточно.
Я так сильно скучала по нему, и чем больше проходило дней, тем больше мы отдалялись друг от друга. Тридцать секунд не могли меня удержать. Тридцать секунд не убедили меня в том, что у нас с ним все получится. Тридцать секунд — ничто.
— Энди, ты в порядке?
Я опустилась на пол в ванной.
Могут ли они меня там услышать?
Я вдохнула и вытерла щеки, отчаянно пытаясь избавиться от улик. Я не могла продолжать плакать из-за Фредди. Мне действительно чертовски надоело плакать из-за Фредди. Предполагалось, что это будет лучшая неделя в моей жизни, а я сидела в ванной пятизвездочного отеля, где полотенца были согреты, а мыло было дизайнерским, и плакала о глупом Фредерике Арчибальде и его глупо красивом лице.
Я почувствовала, как что-то ударило меня по заднице, и повернулась, чтобы найти листок бумаги, который они подсунули под дверь.