Я вылетела из кареты — как пробка из шампанского, только без праздника, зато с адреналином. И тут — взрыв. Даже проигнорировала протянутую генералом руку. Сейчас я пыталась удержаться, чтобы не поцеловать землю, не прижаться к ней щекой и не шептать, сплевывая траву, что я ее больше не покину!
— ГЕНЕРАЛ! — ГЕНЕРАЛ МОРАВИА! — ЭТО ОН! — ОН ПРИЛЕТЕЛ! — В КАРЕТЕ?! — С КЕМ ОН?! — С НЕЙ?! — КТО ЭТО?! — ОНА НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ! — Я ЗНАЧУ БОЛЬШЕ! — О! БОГИ! КАК ОН ПРЕКРАСЕН! — Я ЕМУ ПИСЬМО ПИСАЛА! — МАМА! ГДЕ МОЕ ЛУЧШЕЕ ПЛАТЬЕ!
Из палаток выбегали девушки — почти в исподнем, с распущенными волосами, с кисточками для румян в руках, с глазами, полными вопросов, надежды и зависти. Толпы людей — купцы, слуги, судьи, зрители, конкурентки — приветствовали Марона, как будто он — не генерал, а живой бог, сошедший с небес. А он стоял возле кареты — спокойный, величественный, невозмутимый. С плащом, чуть растрёпанным ветром. Со взглядом, как будто он не только что прилетел, а всегда был здесь.
До чего же он был красив! Не просто красив. Опасно красив. Как меч в ножнах. Как гроза в безоблачном небе. Как тот, кого нельзя трогать — но все хотят.
— Вы целы? — произнёс Марон, подавая мне руку — не как джентльмен. А как дракон, который знает: если не подаст — она упадёт. Опять.
Я опомнилась. (Ну, почти.) И вручила ему свою руку, правда с опозданием, под завистливыми взглядами толпы женщин, которые, казалось, готовы были меня съесть. Особенно та, что кричала:
— ГЕНЕРАЛ МАРОН! ЖЕНИТЕСЬ НА МНЕ!
— Вы как? — спросил Марон, пока я приходила в себя после такого полета.
— Нет, я не как! — пошутила я, расправляя плечи, как будто не только что летела в карете, а выиграла марафон. — Сиденье — чистое! Никаких следов паники! Только отпечатки ладоней от схватки с судьбой!
Он чуть-чуть усмехнулся. Я встрепенулась! Время! Время поджимает!
— Сейчас надо быстро найти место для шатра! — сказала я, переводя взгляд на палаточный городок — плотный, шумный, пёстрый, как рынок в день распродажи. Дорогие шатры — с золотыми фамильными гербами, с флагами, с прислугой. Обычные шатры — с заплатками, с верёвками вместо шнуров, с надеждой вместо денег. Чего здесь только не увидишь — от бриллиантов до башмаков без подошв. И вездесущие торговцы! Вон! Целый ювелирный ряд!
— А где шатёр? — спросил генерал, заглядывая в карету, как будто ожидал увидеть дворец.
— Под сиденьями! — кивнула я, выдыхая. — Всё компактно! Всё продумано! Всё — по тёте Оле! Так, палатку ставим вон там — под тем деревом, где тень и нет конкуренток. Надо будет подкатить карету поближе — чтобы не тащить чемоданы через пол-выставки.
Я решительно смотрела на поле боя — и стала вытаскивать чехлы с палаткой, как будто это — оружие, а не кусок ткани.
— Мадам! — раздался голос какого-то лакея с ленточкой организатора и взглядом человека, который только что понял, что попал не в тот фильм. — Тут нельзя ставить палатку!
— Это ещё почему? — спросила я, не отрываясь от дела. — Где это написано? Нигде нет таблички? Значит, можно! Это — ваша недоработка! А не моя проблема!
Он открыл рот. Закрыл. Посмотрел на палатку. Посмотрел на меня. Посмотрел на небо — видимо, надеясь, что боги спустятся и остановят меня. Боги не спустились. Я — продолжила.