Академия бракованных людей (СИ)

Отчаяние

«Что можно знать об отчаянии, когда любимый человек находится на волосок от смерти, и ты ничего не можешь сделать? Смеется, улыбается, стоя у края, над пропастью, да еще и намекая, чтобы ее в эту пропасть толкнули. Веселиться, словно ее пригласили на шоу, и сейчас я зритель этого шоу. Руки не слушались, как и ноги. За окнами мелькали темные деревья, нельзя быть уверенным, что еду в ту сторону, но срочно нужно было что-то делать, пока не стало поздно. Возможно уже поздно, ведь конец я так и не досмотрел. Улыбается. Сколько можно улыбаться? Не так я представлял нашу встречу, и уж точно не собираюсь разговаривать с мертвым, остывающим телом. Ты будешь жива, нравится тебе это, или нет. Можешь проклинать меня сколько угодно, но уйти я тебе не дам, и скажу все, что думаю. Стекленеющий взгляд, холодеющие руки… красное платье. Тело тряслось, хотя это всего лишь мысли. На север. Мне точно нужно на север. Ты так сказала, и я тебе верю»

Дом был холоден и пуст. Стараясь сильнее вдохнуть в легкие воздух тишины и одиночества, Хенгер с ухмылкой покачал головой и пошел в ванную. Ее мыло, зубные щетки, шампунь… нужно было выбросить, и никогда, более, не возвращаться к этим мыслям. Все отлично, и ничего не было.

Достав из кармана телефон, декан тут же набрал своей новой знакомой, которую теперь можно было пригласить в дом. «Теперь никаких…» — он запнулся. Вроде Иида не наводила хаос, не трепала нервы, не лезла, не мешала, и только иногда в ванной, на полу, оставляла свои вещи. Никаких ничего. С ее уходом жизнь мало поменяется, и почему-то это злило. Должно же было быть хоть что-то, в чем она мешала? Где раздражала?

Пару минут подумав, мужчина расплылся в ухмылке и довольно кивнул. Трепала нервы в академии, дома была тише. А еще все время лезла обниматься под одеялом, «греться», что тоже жутко бесило. Вообще, она сама время от времени бесила. Вся. Ее губы, искривлённые самодовольной улыбкой, светло-серые, остекленевшие глаза, их флегматичный, незаинтересованный взгляд. Голос, который все время резонировал эмоциональными перепадами, она то шептала, то говорила громко, уверенно. Бесит. До сих пор бесит. Бледная кожа, и руки были то прохладные, то горячие, и это, казалось, не зависело ни от каких окружающих факторов. Светлые, будто бы выжженные волосы, цвет которых нельзя было определить конкретно, вроде бы, пепельные, но на свету выглядели ярче.

Даже мысль о том, что он сейчас это вспоминает, бесила. Вместо того, чтобы радоваться жизни, стоит в коридоре и думает, какие у нее волосы. Пора бы оставить эти мысли, но, даже отвлекшись на телефон, они все равно всплывали фоном. От знакомой пришла ответная СМС, она придет, и очень скоро. Стоило прибраться, купить что-нибудь необычное к ужину, однако он стоит тут, словно столб, не двигаясь с места.

— То есть ты ее выгнал?! Вот так вот просто взял и выгнал?!!

— Не выгнал, а отвез обратно в приют. И потом, рано или поздно это должно было случится. — Габриэль ухмыльнулся и прикрыл глаза.

— Ты в своем уме?! — Джек притянулся ближе к коллеге и начал говорить чуточку тише. — Посмотри на себя. Не сказал бы, что ты выглядишь сильно довольным, а ведь это только начало. Скорее уж усталым, и чуточку печальным. С учетом того, что изо всех сил пытаешься радоваться жизни. Пластмассовая радость, не находишь? А знаешь, почему так происходит?

— Потому что один назойливый психолог слишком сильно любит лезть со своими советами к окружающим, в частности ко мне. — Ответил декан, однако, как-то беззлобно, скорее уж на автомате.

— Эй, ты слышишь меня, начальник? — Оскалившись, собеседник покачал головой и глубоко вздохнул. — Наделал ты дел. Даже я не знаю, как теперь это исправлять.

— Ничего не нужно исправлять. Ничего необычного не случилось, на пустом месте тревогу поднял. Ладно. У меня через три минуты звонок, до вечера. — Все еще зависая внутри своих мыслей, Хенгер медленно вышел из кабинета, плотно закрыв за собой дверь.

— Ты бы это еще печальней сказал, было бы совсем правдоподобно. — Процедил психолог закрытой двери, прислоняя ко лбу пустую помытую пепельницу. — Расплачиваешься за свой эгоизм.

По коридорам шныряли студенты, где-то слышались визги, откуда-то угрозы, но все это не задерживалось в голове у декана. Он шел, будто бы в пустоте, в невесомости, сохраняя неестественное спокойствие и отрешенный взгляд. Сегодня предстоит провести четыре пары, а позже заниматься с другими, совершенно обычными учениками в качестве репетитора. Жизнь течет размеренно и привычно, ничто не выбивалось из отлаженной схемы.

Габриэль вошел в кабинет, и тотчас прозвенел звонок. Все уже сидели на местах, споря о результатах домашней работы, но тут же замолчали, увидев преподавателя. Он медленно прошел, сел за стол, надел очки… как ни странно, после каникул, вроде бы, никто не болел. Декан поднял глаза и слегка вздрогнул — та самая группа, то самое время. Вот только на стуле рядом с Фарлоу, более, никто не сидел. И не будет. Она не придет, тут пусто.

Не гуляет вдоль коридора, бубня про то что опоздание на минутку — вовсе не опоздание, не жует в столовой булку, не таскает книги из библиотеки, не смотрит в окно. Нет и нет, в общем-то, что об этом думать? Но мысли возвращались в голову сами, заполняя собой все свободное пространство, и даже немного потесняя занятое. С неба сыпался снег, крупный, редкий снег, словно пух, опускаясь на белую, промерзшую землю. Она бы сейчас, как идиотка, шла, высовывала бы язык… а потом оправдывалась, мол, так делал какой-то философ, и вообще они пылинки в бесконечном космосе.

Едва сдерживая улыбку, Хенгер покачал головой и произнес: «Параграф тридцать четыре». Странную, грустную улыбку, все глубже погружаясь в мысли, буквально, утопая в них.

Ния вздыхала, часто поглядывая на Иэна, который разводил руками и тоже вздыхал. От их подруги все-таки отказались, и, хотя они и навещали ее в приюте пару дней назад, такого общения было мало. Пустой стул мозолил глаза, и, как оказалось, не только им.

Подняв глаза от тетради, Блейк стал внимательно наблюдать за своим учителем. Ничего необычного, но разве должно его волновать освободившееся место? Нет, но он, как ни странно, не отводит от него взгляда уже пол пары. Моргает так медленно, а смотрит так внимательно, будто бы пытается загипнотизировать дешевый предмет мебели, или же тот уже загипнотизировал его. Дышит то медленно, то часто. Нервничает? Но почему? И никаких вопросов, скорее всего, ему уже сообщили о том, что нелюбимая ученица отбыла. Только вот, любопытно, что его эмоции не походили ни на какой-либо злорадный оскал, или самодовольную усмешку. Декан даже не бросил парочки едких шуток по этому поводу, и не припугнул остальных, мол, так будет с каждым, или типа того… Он объяснял материал, более того, казалось, что сам иногда терял нить повествования, грустно поглядывая в окно. Единственным местом, куда он смотрел, помимо стула, было окно.

Звонок заставил всех студентов встрепенуться, начать собирать вещи, дабы перейти в другую аудиторию. Объясняющий материал учитель резко замолчал на полуслове, облегченно выдохнул и прикрыл глаза. Звонок. Сегодня он ждал его намного больше своих учеников.

Схватив за руку Нию, Иэн тотчас вывел одногруппницу из кабинета, и, стиснув зубы, прошептал:

— Есть разговор.

— Ты, наверное, про декана? Да, мне так не по себе сделалось… сверлил глазами стул. А мне казалось, что меня, думала помру от страха. Как думаешь, заметил ли еще кто-нибудь?

— Может да, может и нет. Очень странно, слишком. Давно уже странно.

— Поведение мистера Хенгера?

— Не только. Помнишь факультативы Рал? Она выглядела так, словно… ее накачали наркотиками, честное слово. И потом. Все сваливала на усталость, задания… он ее подтрунивал постоянно, а она не умеет молчать. И вот, что из этого вышло. От нее, все-таки отказались, а декан ходит как в воду опущенный. Что-то здесь не чисто. Что их так связывало, раз теперь он места себе не находит? То, с какой педантичной точностью она ходила к нему на факультативы, наталкивает на мысль. Он использовал ее в своих целях. Что-то заставлял делать, за оценки, или за деньги… ума не приложу что. Но она ему помогала. И теперь, лишившись этого помощника, декан находится в подвешенном состоянии. — Блейк потер подбородок и прикрыл глаза.

— Подумать только… а ведь ты прав. Но Юрала не расколется, ты же знаешь. Про… ее заказчика я вообще молчу. Может он склонял ее к интиму? Или отправлял искать закладки? — Вздохнув, Ния отвела глаза.

— Думаю, тут что-то более тонкое. Но не менее… бесправное. Думаю, он не такой человек, чтобы склонять ученицу к интиму. Но, в любом случае, мы можем узнать.

— Только не говори, что… — Девушка сжала зубы и схватилась ладонью за рот.

— А почему нет? После шести у нас есть шанс. Добудем записи их занятий и все станет ясно.

— Знаешь, что нам светит, если нас засекут? Рал уже никак не помочь, а вот мы с тобой можем упасть на самое дно. Пиши — пропало!

— Это если что-то пойдет не так. Но не так не пойдет… у меня есть пара идей. Но нужно приготовиться. Обсудим сегодня вечером в кафе, что думаешь?

— Конечно. Чувствую себя так, будто собралась вскрывать ящик Пандоры. — Фарлоу покачала головой, и, немного придя в себя, зашла в кабинет. Ей самой было интересно, что произошло меж ее одногруппницей и деканом, но рыть в этом направлении было страшно. Интересно, но страшно.

Неловким движением сняв очки, Хенгер потер глаза, и взялся руками за голову. Тишина. Но сейчас, почему-то, она снедала, распространяясь в организме, словно зараза, словно вирус. Сложно было сосредоточиться на работе, еще сложнее на общении, за то неловкая, хитрая улыбка на ссохшихся губах так и стояла перед глазами. Ее бледный силуэт уже растворялся в воспоминаниях, только отдельные детали всплывали в голове, заставляя тело напрягаться.

Но легче не становилось. Да, они стирались, но рад ли он этому? Напротив, даже представить теперь по нормальному не мог. Какие-то куски, отрезки… размазанный образ, будто бы в тумане, или под водой. Длинные светлые волосы. Серые, светлые глаза. Очень светлая кожа. Сухие губы. Вроде бы, все просто, а пазл не складывался, сколько не старайся.

Небо темнело. Однако, белые снежинки игнорировали этот факт, витая в небе вместо звезд, заставляя детей радоваться, а взрослых чаще отряхивать пальто. Вокруг все еще царил праздник, хотя новый год был две недели назад. Все еще елки, все еще гирлянды, мишура…

Идти домой с работы оказалось труднее, чем на работу. Дома он снова останется наедине со своими мыслями, которые не оставят его до самого рассвета. Странное, снедающее чувство, вроде тоски и одиночества, но концентрированное. Обретающее вполне конкретную, живую форму. Декан медленно переставлял ноги, заглядывая в витрины магазинов. Повсюду посленовогодние распродажи, куча мягких игрушек, сувениров и других мелочей, какие не успели распродать до праздников. Отчего-то он решил пойти пешком, и не случайно, ведь так дорога домой занимала больше времени. На секунду остановившись, Габриэль сдвинул брови и присмотрелся к одной из витрин: по другую сторону висели комплекты постельного белья и товары для дома. Недолго думая, он вошел в магазин.

Хлопковые, шелковые… множество разных уютных ковриков и покрывал, симпатичные ночники, и крупные подушки в форме мордочек котиков. Декан со странной улыбкой осмотрел ассортимент, после чего подошел к консультанту и тихо произнес:

— А пледы есть у вас?

— Да, конечно! Какие вас интересуют? — Работник вежливо кивнул и указал на стенд. — Есть шерстяные, синтетические… с рисунком, без, вам какой?

— Какой-нибудь светлый, теплый… — Хенгер взял случайную бирку и начал читать состав ткани и размер. — Вот этот, например.

— Чудно! А что-нибудь еще? У нас есть декоративные подушечки, не хотите взглянуть? С пледом будет чудесно, уютно и тепло.

— Тепло, говоришь…

Сам от себя того не ожидая, он покинул магазин, отягощенный сумками разных бессмысленных мелочей. По дороге можно было подумать, что, как и куда поставить, где что будет лежать, хотя зачем, декан, как ни странно, не думал. Пусть будет, и все тут.

Все эти вещи нашли место в комнате его бывшей соседки. Странные подушки, плед, маленький коврик с пушистым ворсом под ноги. Ему хотелось, чтобы все это было здесь, хотя почему он это делает, и зачем… вопросов не возникало.

Сухая, холодная постель. Она спала на ней, ворочалась и устало зевала, когда он будил ее по утрам. Действительно твердая, хотя до этого учитель этого не замечал. Неуютная. Неприятная. Возможно стоило сменить матрасы и одеяла, и поставить кондиционеры подороже в двух свободных спальнях.

Сколько бы комната не проветривалась, а в ней стоял тот запах, который исходил от нее, всегда, как-бы по умолчанию. Им пахло белье, полотенца в ванной… ее одеяло, колючее, которым она накрывалась. Что-то неуловимое, спустя две недели это был, скорее, фантом, ассоциация, но он все равно прочно засел в голове и никак не хотел выходить из мыслей. Чем дольше декан сидел здесь, тем холоднее становилось ему самому, хотя он никогда не мерз в собственном доме.

Как она там? Наверное, сидит, обхватив руками колени, одиноко рассматривает снег на улице. Возможно, хочет съесть что-то сладкое… читает. Что-нибудь странное, с витиеватым слогом и абстрактным смыслом. Возможно грустит. Думает о том, что никому не нужна. Смеется себе под нос, вздыхает, смахивая импровизированную слезу. Или не импровизированную…

Габриэль закрыл глаза и потряс головой. Какая, к черту, разница, что там у нее происходит? Разберется, не маленькая. Резко встал, он вышел из комнаты, звонко хлопнув дверью. Кухня тоже пустовала, все вокруг освещал одинокий, белый свет, и, как ни странно, от него щипало в глазах и подступала злость. Нежность. Беспочвенный приступ собственной нежности раздражал. Холодными руками схватив ручки кухонной тумбы, он раскрыл ее, и выхватил из стала первую попавшуюся бутыль. Почему бы и нет? Можно же позволять себе пить вечером, как и раньше. Иногда.

Только стакан не высыхал до самого рассвета. Нужно было идти на работу, а пьяный, ухмыляющийся во все лицо Хенгер, заплетающимся языком разговаривал с уже третьей женщиной за утро. Сперва смеялся, звал на свидание, а после резко менялся, становясь грубым, и вовсе посылая собеседницу, по-хамски заявляя, что не нуждается ни в чьем обществе. Какой там была его последняя знакомая, из аварии? Как ее звали? Он успел забыть, брюнетка или блондинка ли она. Появление в таком виде на работе грозило декану не просто понижением, а увольнением, и, осознавая это, мужчина собрал остатки разума в кулак, начиная звонить ректору. Придется лгать. Пусть причиной будет отравление… так правдоподобнее всего. Даже странную интонацию можно будет списать на это.

Ректор же, зная, на каком хорошем счету находится сотрудник, не стал упрекать или докапываться, и потом, его обещанию выйти на работу на следующий день можно было верить. Прикладывая к голове мешочек со льдом, декан тяжело дышал, и очень медленно моргал. На балконе был минус, но даже там ему было жарко, хотя капли пота, выступающие на полуобнаженном теле моментально испарялись. Каждый день казался хуже предыдущего, будто в голове у него пробили огромную дыру, и теперь, он, словно робот, живет и существует на автомате, а все чувства, что появлялись внутри, нещадно коробили, заставляя пальцы трястись, а органы, буквально, завязываться в узел.

«Довольно неплохо» — со странной улыбкой сказал декан, осматривая обновленную комнату. Стало намного уютнее, ведь он за выходные переклеил обои, заказал новый кондиционер, купил пуфы, некоторые игрушки, все стало светлым, живым и уютным. Кто бы теперь сказал, даже нет, кто бы теперь подумал, что тут плохо? Тепло, тихо. Теперь есть даже книжная полка со всякими странными произведениями.

Аккуратно присев на пуф рядом с дверью, он еще раз окинул взглядом свое творение. Всего-то за неделю. Мелочь. Однако, чем полнее становилась комната, тем хуже Габриэль себя чувствовал. Вроде бы делал что задумал, что хотел, а осадок внутри копился, копился… лишая мужчину тех хилых остатков покоя, какие у него оставались. Казалось, чем приятнее здесь, тем больнее было ему. Все еще странный сквозняк, все еще тишина, пустота, от которой никуда не деться и никак не избавиться. Внезапно вздрогнув, он посмотрел себе за спину, в коридор. Это просто ветер снаружи. Учитель закрыл глаза и поежился, однако через секунду напрягся снова, и, сжимая кулаки, уверенно вышел из комнаты. Просто галлюцинация, это невозможно. Сосредоточившись, он вновь услышал голос, на этот раз отчетливо, настолько, что становилось не по себе. Не страшно, но, скорее, обидно. «Ты здесь?» — эхом отдавалось в помещении, хотя все было закрыто, и это явно были не соседи. «Ты здесь?» — он, стиснув зубы, посмотрел по сторонам, после чего взялся за голову и рассмеялся. Этого просто не может быть. Неужели он сходит с ума? Вот так вот просто сходит с ума. «Ты здесь?» — уже не мог понять, правда слышит, или вспоминает, представляет. «Греюсь».

«Что?» — произнес в воздух Хенгер, но тут же снова засмеялся сам себе. Самый неуместный вопрос, который он мог задать. Достав из кармана телефон, он одним движением выбрал нужный контакт, нажал кнопку вызова и поднес аппарат к уху:

— Выпиши мне успокоительное посильнее, а лучше какой-нибудь слоновий транквилизатор. Похоже, я уже слышу того, чего нет.

— А что, тот уже не помогает? — В трубке послышался вздох. — Слушай, хватит что-то пытаться себе доказать. Прими уже, что тоскуешь. Уже крыша едет, насколько тоскуешь, обычно такое бывает, когда умирает близкий человек. Но тебе повезло. Жива. Твое успокоительное сидит сейчас в приюте, спорит с друзьями о бренности бытия и ждет, когда им подадут булки. Ты говорил она сладкое любит, да?

— Не знаю я что она любит! — Рявкнул декан и вцепился в телефон с такой силой, что, казалось, вот-вот его раздавит.

— Но хотел бы узнать, и не надо мне говорить, что нет.

— Помощи от тебя, Джек…

— Я тут почти месяц пытаюсь тебе глаза раскрыть, баран. А ты застрял в своем помешательстве, а потом удивляешься, откуда у тебя фонемы. Странно, что она тебе не сниться до сих пор. Или что, стыдно признаваться? Ладно, хватит агрессивить. Расслабься, прими ванну… только не так как в прошлый раз, ладно? Больше за тобой в бар в четыре утра я не поеду. Даже если ты полуголый. Даже если совсем голый. Пусть тебя в травматологии откачивают, лады? Это уже не моя специализация.

— Ну да, я же нажираюсь каждый день как свинья. — Учитель усмехнулся и закатил глаза.

— Через день. Ума не приложу, как никто в академии до сих пор ничего не понял. Ты же стал как зомби, мало того, что никаких эмоций, так еще и разлагаешься на ходу.

— Достаточно. Я позвонил не для того, чтобы выслушивать оскорбления в свой адрес. Чтоб завтра рецепт был у меня на столе. — Мужчина повесил трубку и прикрыл глаза.

Джек. Возомнил себя спасителем, миссией, и считает, что может в чем-то упрекать. Декан оперся на стену и задумался. Хотел он этого, или нет, а психолог мог быть в чем-то прав. Это злило, но следом за злостью, почти сразу приходила другая эмоция, и тут же ее вытесняла. Печаль. Какой-то эфемерный страх, что впервые в жизни он в чем-то ошибся. Ошибся в своем решении, в трактовке своих чувств… ошибся в словах.

И как теперь чинить, он не знал. Как оказалось, информации о ней почти нет, сплошные пробелы, незнания, лишь смазанный образ, который вроде бы любил сладкое. А что она еще любила? Как проводила время? Может, хотела где-нибудь побывать?..

Он взялся холодной рукой за столь же холодный лоб, чувствуя на нем пот. Хотя не жарко, но и не холодно. Можно было бы попробовать взять ее к себе снова, однако будет море трудностей. Придется объяснять сотрудникам приюта, почему оставил ее в прошлый раз. Игнорировать косые взгляды, хотя это было мелочью… и самое главное, самое болезненное и тяжелое… Её согласие. Захочет ли он снова, после предательства попробовать еще раз в этой же «семье». С ним.

А он предал ее. Сам это прекрасно понимал, но как себя вести, что делать, и как говорить… совершенно не знал. И все мысли в одно мгновение улетучились, хотя он столь о многом хотел ей сказать. Более того, учитель даже не знал, как начать: «привет, мне нужно с тобой поговорить», или «привет, эй, вот только не надо уходить!». Он смеялся себе под нос, покачав головой. Раз уж случилось, пора привыкать выглядеть как идиот. Это может затянуться. Настолько надолго, что она, возможно, успеет стать получить образование. В идеале успеть до этого момента, а так… чем быстрее, тем лучше. Главное — показать, что теперь все будет по-другому. Иначе. Насовсем.

Мерзла. Стоит купить ей что-то из одежды, но не знал ни ее вкуса, ни размера. Привести что-нибудь вкусное, что-нибудь приятное, или что-нибудь, что можно обнять, лежа на кровати приюта, ведь процент того, что она пойдет с ним ниже, чем вероятность наступление апокалипсиса завтра с утра. Показать, что поменял отношение, и что хочет попробовать снова. По-другому. По-настоящему.

Хенгер вздохнул, и начал пытаться продумать речь. Что, как, и о чем будет говорить. Чтобы она пошла с ним, или хотя бы задумалась об этом, стоило максимально кратко и емко описать все то, что ее ждет вместе с ним. Донести, что она никогда не будет разочарована, и ни разу не пожалеет о своем решении. В красках описать все плюсы жизни с ним, и, по возможности, перспективы. То, какое место будет занимать в его жизни, что будет получать от него…

Нежность. Странное чувство снедало, и разрасталось внутри. Хотелось обнять, прижать к себе… погреть. Сказать что-то приятное, погладить по голове и накрыть пледом, которых теперь у него в квартире было аж шесть. Наклониться, посмотреть в глаза и уверить, что все хорошо. И больше никогда не будет плохо. Уверить, что ее любят. Теперь ее любят, и чтобы она никогда не смела в этом сомневаться.

Конец января был очень морозен, снега сыпали чуть ли не каждый день, отчего снегоуборочные машины не успевали очищать улицы. Люди кутались в шарфы, надевали самое теплое, что у них было из зимней одежды. Их было очень мало, гулять в такую погоду никто не гулял. Все сидели либо дома, либо на работе, а когда нужно было добраться от пункта А в пункт Б, использовали машины или такси.

В одном из таких такси и сидел Габриэль, наблюдал за мелькающими домами и заснеженными деревьями. С его автомобилем все было в порядке, однако сегодняшнее утро он начал ни с завтрака, а с нескольких сигарет и рюмки виски. Учитывая специфику заведения, в которое он направлялся, декан дважды перед выходом почистил зубы, и даже купил пачку жвачки, чтобы ни одна живая душа не подумала и не уличила его в каких-либо пагубных привычках.

Нет, учитель ни в коем случае не собирался становиться алкоголиком, или, как его друг, превращать курение в привычку. Просто сегодняшний день должен был быть особенным. Настолько особенным, что всю ночь он не мог уснуть, а утром решил выпить, так сказать, для храбрости, однако эффект улетучился почти сразу. Так или иначе, за руль было уже нельзя, и, вызвав такси, мужчина уверенно залез внутрь и поехал навстречу своим желаниям. Своей неизбежности.

Сидя рядом с водителем, он постоянно стискивал зубы, прокручивая у себя в голове примерный текст того, что хочет сказать. Однако, легче не становилось, напротив, нервозность усиливалась, нервозность, смешанная с возбуждением и даже некоторым страхом. Тяжело вдохнув, декан в сотый раз посмотрел на цветы, лежащие на коленях, и немного скривился. Красные розы, как банально, но, какие она любит, он, к сожалению, не знал. Вроде бы все было отлично, но мужчина все время стряхивал с бутонов невидимые пылинки и думал, понравится ей или нет. В конце концов, более получаса было потрачено, чтобы из всех цветов были выбраны самые идеальные, самые свежие, и те, что пахли слаще всех.

— Хватит тебе, такое не может не понравится. — Таксист подмигнул и улыбнулся, будто бы услышал мысли своего пассажира. — Она будет в восторге!

— Очень на это надеюсь. — Мягко ответил Хенгер и медленно кивнул. Не нагрубил, не отослал… а просто кивнул, хотя легче ему от ободряющих слов не становилось.

Вскоре в окно преподаватель увидел знакомый силуэт крупного здания. Внутри все замерло, а сердце, казалось, пропустило один удар. Оставив чаевые таксисту, он вышел, и, осмотревшись по сторонам, быстро пошел ко входу. Цветы на улице мерзли.

Знакомое фойе, люди вокруг… ничего, в общем-то, не изменилось, да и что могло измениться за два месяца? Сцепив зубы, он подошел к знакомой фигуре и тут же начал диалог.

— Доброе утро, полагаю, вы знаете, зачем я здесь. Во всяком случае, догадываетесь.

— Это вы… — Одними губами произнесла женщина, и медленно встала из-за стойки. — Декан… я помню вас. — Она нервно сглотнула и отвела взгляд. — Вы вернули Ииду домой. Так зачем вы здесь?

— Я приехал к ней. Сложные семейные обстоятельства, в ходе которых моя сожительница вернула ее сюда. Я не хотел этого. Мне нужно с ней поговорить, а за одно и с вами. Дайте нам еще шанс. Можно устроить все так, чтобы она поехала со мной? Сегодня же.

— Ну… вы же знаете правила. Если она захочет — то пожалуйста… но, может все-таки не стоит так мучать девочку? Уверены, что не привезете ее снова? Одну…

— Уверен. Дайте мне поговорить с ней, сейчас же. — Габриэль начинал злиться. У сотрудницы, казалось, выступила на лбу испарина. Она явно не знала, что сказать.

— Боюсь, это будет невозможно. Понимаете… ее нет уже сутки, так получилось, но она пропала. Сбежала, или так вышло… мы не знаем. Полиция уже занялась поисками. — Женщина отступила на шаг назад, взглядом изучая выражение мужчины.

Внутри все упало. Ее нет. Он был почти у порога, у цели, посмотреть в те самые глаза, и сказать то, что так долго в себе носил. Декан выронил букет и подошел немного ближе:

— То есть как пропала?! Здесь что, работают кретины, наверное, без охраны, без проверок? Как вы могли позволить сбежать юной девочке, у которой кроме булок и надежды нет в жизни ничего? Куда она пойдет? На улице мороз, ветер, а вы так спокойно говорите, что прошли сутки. За сутки человек может замерзнуть, умереть, и быть занесенным ветром. Если это и вправду будет так, я клянусь, я разорю ваш жалкий приют и пущу вас всех по миру. Будете искать работу на бирже какой-нибудь страны третьего мира, потому как здесь, после моих действий с вами не станет связываться даже больной отсталый бомж, которому нужен напарник собирать железо.

— Перестаньте. Мы, перед отбоем считаем обувь в ячейках. Если обувь вся, значит, все на месте. Так вот, ее ботинки были. Поэтому не сразу подняли тревогу, а лишь по утру, а за столько времени она успела бы далеко уйти, даже в такой буран.

— То есть она еще и к ночи пропала? Босиком?! Превосходно. — Учитель сжимал кулаки, из последних сил сдерживая агрессию и злость. Создавалось впечатление, что, если воспитательница отвернется, он на нее наброситься, и удушит в течении двадцати секунд.

— Идемте со мной. — Печально сказала она и, накинув пальто, двое вышли из здания приюта.

Женщина явно вела его на задний двор, где стояли заснеженные, проржавевшие качели и росли невысокие садовые деревья. Одной стороной забор из железной сетки подходил к крутому склону, по которому начинался небольшой лесок, давно обхоженный местными жителями. В конце концов, детский дом находился все еще в черте города, хотя и создавал впечатление огромного деревенского сарая. Внизу, прямо возле склона сетка была оторвана и выгнута наружу, при чем очень странно.

— Она сорвалась. — Прошипел Хенгер, зачарованно смотря вниз. Через пару минут он был уже с другой стороны забора, все еще его осматривая.

— Ее следы уже засыпал снег. Мы не знаем, куда она могла пойти.

— Заткнись. Надеюсь, она ничего себе не повредила, когда летела отсюда. — Осторожно спускаясь вниз, он осматривал каждое дерево, вплоть до момента, пока склон не стал пологим. Прикидывая, как мог упасть человек, и на что наткнуться по дороге… он легко просчитал траекторию падения и возможные повреждения во время него. Рядом с огромным пнем возвышался сугроб странно формы. «Здесь ты и остановилась» — прошептал преподаватель, вглядываясь в очертания. Дрожащей рукой он стал снимать слои снега, рассматривая его и напрягаясь. Спустя несколько минут таких копаний он резко отпрянул и нервно сглотнул. Под снегом виднелась замерзшая кровь. Она крупными пятнами впитывалась в снег и тут же замерзала, а потом была укрыта новым слоем. Отойдя на несколько шагов назад, мужчина огляделся и выдал: — она пошла к трассе. Поднялась наверх… хватило сил. Далее отслеживать ее следы и строить предположения бесполезно. Без обуви, в метель, мороз… да и скорее всего без одежды. Она растворилась в городе. Вероятнее всего уже сильно больна, возможно не может ходить. Идиоты. Где ее ищет полиция? По городу? Найдут к весне. В морге.

Поднявшись обратно, мужчина, никак не комментируя свои выводы, быстро прошел мимо воспитательницы, достал телефон, и начал снова набирать такси. Понятное дело, почему она не вернулась в приют. Слишком больно. Но двадцать четыре часа… возможно больше, возможно меньше, так или иначе, времени терять нельзя. На счету, буквально, каждая секунда. Возможно можно еще что-то сделать. Можно ей помочь.