– Как “Охота”, Латимер? Ты что-то задерживаешься. – Не скрывая издёвки, киваю на пустой поднос. В столовой для студентов людно. До завтрака ещё целых три часа. Стрелки только-только зацепили цифру пять. Сегодня у всех бессонная ночь. У кого-то увлекательная, у других крайне неудачная. Довольные лица видно сразу, а недовольные даже не будут появляться. Им и так все ясно.
Из Диких и Змей здесь только верхушка. Руководители клубов, приближенные к нам, друзья. Формально они здесь, чтобы подтвердить открытость и непредвзятость, на деле – последнее слово все равно за нами.
– Прекрасно, Мортимер. Поймал крупную птичку. – Латимер вальяжно протягивает зажатый между двух пальцев, свёрнутый вчетверо кусок белой бумаги. На таких он рисует – это все знают.
– Не помню, чтоб объявлял себя поклонником твоего творчества. – Вообще не очень понимаю, что там такое, чтоб вдруг заинтересовало меня.
– А ты полюбопытствуй. – И такая довольная улыбочка, аж хочется ботинком её стереть с лощёной рожи. – Главное, аккуратнее разворачивай, не думаю, что известная нам особа будет рада обнародованию.
Гревье? При чём тут она?.. Учитывая, что Максимилиан ничего не делает бездумно, а каждый его шаг просчитан на десять вперёд… Начинаю подозревать, что содержание этого бумажного огрызка совершенно мне не понравится.
– Мне понадобилось меньше недели. – Его тонкие губы ломает самодовольной, холодной усмешкой.
Разворачиваю лист. Собравшиеся перваки ждут, а мы тут болтаем, как добрые друзья, у огромного трёхметрового окна. Вот и Гревье, кстати. Отражается в оконном стекле. И там, и тут она. Везде эта девка! Прямо чувствую, как брови сами собой ползут вверх. Ни черта себе дела…
– И что это? – свернув портрет вдвое, убираю в карман.
– Я не сказал, что это подарок, Эйдан.
– Я спрашиваю, что это.
– Доказательства. Помнишь, что ты обещал взамен?
– Не смеши меня, Макс. Это даже не фотография. Мало ли кого ты там голышом рисуешь. Может, фантазии твои. – Девушка на рисунке похожа на Люку невероятно. Но я могу сравнить только с лицом, остального не видел, откуда мне знать, что это она. Может, велеть ей раздеться, чтобы проверить родинку под левой ключицей? Или вот ту на животе в форме наконечника копья?
– То есть ты настолько низок, что ждёшь видеодоказательств процесса? Она вообще-то часть вашей семьи, если ты забыл.
– Иди к чёрту, Латимер! – Последнее, что я хочу слышать, это напоминание о её причастности к Мортимерам. Голос сам собой тяжелеет. Проклятый Змей видит насквозь всех. Их хвалёная фамильная черта! Тем интереснее то, что нарисовано на портрете – истинная суть человека. Зря ты ему позволила, Люка.
– Судя по тому, что я видел, Латимер, ты влип. Что? Не побрезгуешь дикаркой? Она даже ложку правильно держать не обучена. Впрочем, тебе ведь нормальную доверить нельзя. Эту хоть не жалко пустить в расход.
Глаза Максимилиана темнеют, губы сжимаются, и кажется, что он вот сейчас мне врежет, но выдержка и сейчас его спасает. Пара секунд, и лицо вновь не выражает ничего.
– Что? Защиты чести дамы не будет? – Сам не знаю, чего подначиваю. Мы ведь не дрались никогда: мерялись силами иначе, как цивилизованные лорды.
– Так это ты должен, не я. Моя фамилия чиста.
– Сказал тот, чью прабабку отдали в уплату грехов семьи.
Вот сейчас его сорвёт. Давай, Макс, покажи своё нутро! Но он сдерживается. Опять выигрывает это противостояние силы воли и вспыльчивости. Такой же, как вся семейка: затаится и мстит исподтишка.
– Мне нужны нормальные доказательства, Латимер. Иначе не считается.