Академия Малхэм Мур. Мой сводный враг

35.1

В саду всё так, как было много лет назад. Мама очень чувствительна к переменам. Ритуалы… Вещи, которые когда-то казались мне неважными. Чай в определённое время, непременное присутствие всех за столом, нужный цвет скатерти под сезон и условие переодеваться к ужину каждый раз. Всё это имело для леди Иветт огромное значение. Как и это поместье, перешедшее Мортимерам в качестве её приданого. Дом Беркли далеко за пределами Малхэма. Небольшой уголок в ирландской глуши. Мама очень любила это место, всегда брала меня с собой и рассказывала, как росла здесь, как бегала к пруду с братом и сестрой, как училась удить рыбу и как её за это ругали няньки.

Осень здесь наступает раньше, чем у нас, и теперь все деревья уже пылают огненными кронами, там и тут тронутые красным, как пятнами крови. Люка плетётся следом, шурша упавшими на тропинку листьями. Её грубые ботинки вминают яркие кляксы увядающей жизни в щебень и песок. Просто пришла и наследила. Здесь. В моей жизни. В жизни мамы. Им там, в мире обычных людей, не говорят, что лезть не в своё дело – дурной тон? Не учат хотя бы разуваться, заходя в чужие души?

Похоже на то.

– Думаешь, у них большая и светлая любовь? Веришь в сказки про принца и Золушку? – Не нужно оборачиваться, чтобы представить, как Гревье морщит свой острый носик и недовольно поджимает губы. Для борцов за правду она слишком отчаянно пытается этой правды не замечать. Парадокс. – Иветт и Мэддок Мортимер были первой парой здешних мест. Их приглашали на все светские вечера, и считалось честью, если чета Мортимер посетила чей-то дом. Идеальные, влюблённые. В мире, где большинство браков – сделка, это казалось непостижимым.

Я резко оборачиваюсь.

– Я бы никогда не бросил женщину, которую люблю, в таком вот состоянии.

Люка застывает, глаза её расширяются, как будто признание шокировало.

Ну да, я ведь не Макс. Я из плохих парней, которые только и умеют, что насмехаться и унижать.

Как мало ты видишь за фасадом, птичка.

Ничего, жизнь научит.

– Человека, которого любишь, не меняют на другого, когда срок годности вдруг истёк. Думаешь, твоя мама застрахована? Если мужчина способен поступить так однажды, что помешает ему сделать так снова, а, Люка?

Может быть, сейчас даю тебе самый важный урок в жизни. Кто тебе ещё скажет эту правду, выросшая без отца девочка.

Я думал над этим. Над тем, как похожи наши судьбы. До смешного похожи. Отец Люки умер. Моя мама официально давно мертва.

Люке тоже его не хватало? Советов? Просто возможности посидеть рядом в тишине?

– Это случилось после взрыва в кабинете… Что за эксперименты проводил отец, мне неизвестно, но последствия – вот они. Я ведь велел тебе бежать, Люка. Говорил, что вам здесь не место. Думаешь, сделала это ради матери? Из любви к ней и ради её счастья? Если ты её так любишь, птичка, то уезжайте. Хотя… ты же теперь Мортимер. Кто тебя отпустит. Тебя принял кристалл…

Саркастичный смешок заполняет пространство между нами. Что-то горькое и едкое, как удушливая химическая смесь. Ветер поднимает с земли запах гниения и добавляет пригоршню этой затхлой вони к запашку непривлекательной реальности.

Я снова отворачиваюсь. Между кустов боярышника и дикой розы, порядком поредевших к зиме, уже виднеется парковый пруд. Там, у воды, холодно, ветрено и отрезвляюще свежо. Люка снова идёт следом, прекрасно зная, что её компания мне не требуется.

Я бы предпочёл побыть один.

Если сесть на берегу и долго смотреть на воду, пока перед глазами реальность не поплывёт смазанным маревом, можно на пару минут вернуться туда, где мама улыбается, машет мне с берега и совсем не как леди бросает в воду плоские камешки, радостно хлопая в ладоши, когда те делают больше трёх прыжков. У её ног бегают два спаниеля – леди Мортимер любила собак. И всё как будто бы снова хорошо. Как раньше. У нас образцовая, счастливая семья. Совместные ужины, отпуски у моря…

– Иветт, как вам повезло! Сын и муж души в вас не чают. Мальчик так к вам привязан… – Сколько раз мне доводилось это слышать…

Привязан. Какое точное слово. Как верный пёс на поводке у слепца.

– Тебе нужно реже туда ходить, Эйдан. Эти визиты дурно влияют на твоё поведение. Если так продолжится, я буду вынужден их запретить.

Отец всегда умел манипулировать чувствами. Быть удобным и послушным сыном оказалось легче, чем отказаться от встреч с мамой. Пусть даже вот таких… Я не мог не приходить. Если случалось, что в выходные нас ждали на каком-то вечере или очередном показушном рауте, я ощущал себя предателем, променявшим важное на луковую шелуху.

– Ты просто отправил её с глаз долой! Она моя мать и достойна жить с нами. В нашем доме! Думаешь, я не расскажу правду твоей новой лжежёнушке? – Помню, как отец посерел лицом, как напряглись пальцы на дорогой перьевой ручке.

– Что ж… расскажи. Давай. Поднимется скандал. Иветт признают невменяемой и поместят в дом лишённых разума. Ты знаешь, что посещения там строго лимитированы? Для некоторых вообще недоступны.

– И ты, конечно, постараешься наказать меня, да? – Я знал ответ. Если я перестану играть по правилам, быть удобным, послушным мальчиком, отец найдёт способ запретить нам видеться.

На поводке. С шипастым ошейником. Каждый раз когда Мортимер-старший дёргает за шлейку, ощущается, будто за кишки тянет. И я послушно склоняю голову. Потому что пока в самом деле ничего не могу.

Ничего… Доучиться осталось совсем немного. А потом я добьюсь оформления опеки, и мы с мамой будем жить вместе. Пусть даже вот здесь, в доме, где она была счастлива. Где мы оба были счастливы раньше.

– Думаешь, Макс тот, кто никогда не оставит тебя в чёрный день? – Люка садится рядом. Молчаливая, задумчивая. – Ничего ему не обещай, пока не будешь уверена хотя бы в этом, Люка. Считай это братским советом.

– Почему мы вообще сейчас говорим о Максе?

Видимо, должны обо мне, да? Момент обязывает?

Что ж… если ты настаиваешь…

– Может, ревную?