Академия Малхэм Мур. Мой сводный враг

Глава 42

– Что случилось с мамой на самом деле? – Не помню, как добрался домой. Как и чем аргументировал свой уход на пропускном Мура. Мне было плевать. Вероятно, вздумай меня кто-то задерживать, я бы убил, не задумываясь о последствиях. Единственное, о чём я мог думать, – слова Макса. Всё это звучало бредом сумасшедшего, но я узнал о сумасшествии так много, что понимал: Латимер мог узнать правду.

Всё тайное рано или поздно становится явным.

Разве я сам не так твердил отцу, пытаясь сорваться с его крючка? А теперь что же, выходило, что это не маму прятали от мира? Это правду прятали от меня? Так получается?

Ещё недавно, зайдя к Максу, я посчитал его упитым до розовых пони, сейчас сам ощущаю себя не лучше. Голова раскалывается от разрозненных мыслей, земля уходит из-под ног. Я врываюсь в кабинет отца без стука, снеся на ходу дверь. Та громко ударяется о стену. Борясь со сбитым дыханием и клокочущей злостью, я пытаюсь вытолкнуть из глотки все вопросы разом.

– Это правда? – Отец в замешательстве подскакивает со своего кресла, поспешно отбросив бумаги. Его хмурый взгляд и растерянность подтверждают: не понимает. Не может сложить два и два. – Правда, что сумасшествие мамы наследственное?

Отца будто током ударяет. Он оседает обратно в кресло, уронив голову на свои крупные, аристократичные ладони. Пальцы дрожат.

– Я задал вопрос!

Не испытываю ни сочувствия, ни раскаяния. Я так зол на него, как не был, думая, что это он причина всех наших бед.

– Иветт просила не говорить тебе… – Голос отца звучит так тихо, что мне приходится задержать дыхание в попытке расслышать сказанное.

– Не говорить?! – Не зная, куда выплеснуть гнев, я хватаю с отцовского стола кувшин с водой и запускаю в окно. Звон окатывает нас вместе с холодом ворвавшегося в кабинет ветра. Отец поднимает голову, безучастно-растерянно глядя в образовавшуюся дыру в раме.

– Мы до последнего верили, что обойдётся… Когда мы только познакомились с Иветт, я влюбился без памяти. Жил только мыслью о браке. Отец не желал его, потому что Беркли на тот момент увядали и я мог сделать партию более успешную и перспективную. Мы воевали так, что чуть глотки друг другу не перегрызли, но своё право на счастье я отстоял. – Отец пошатывается в кресле, будто успокаивая себя. – Когда я пришёл свататься, Иветт призналась мне… Спрашивала, уверен ли я… Но я любил её так, что жить не хотелось, если не получу.

Встав, он опирается рукой на кресло, пальцы продолжают дрожать, а голос садится.

– Все эти её ритуалы… мелкие странности казались приемлемыми и забавными. Приступы случались всё чаще, и мы перестали приглашать гостей, чтобы скрыть правду от света. Особенно когда появился ты. Иветт… она боялась, что её недуг ляжет тенью и на тебя. Что наследника Мортимеров станут считать сыном умалишённой, а уж если вскроется про наследственность…

Конечно. Выходит, я тоже могу стать психом. В любой момент.

– Она не хотела, чтобы о тебе думали дурно. Ведь есть шанс, что в твоём поколении болезнь не проявится. Так бывало много раз за историю Беркли. Мы верили… Иветт всё упрашивала провести ритуал. Попробовать испытать кристалл… Шанс был, но я боялся потерять её окончательно, боялся, что станет хуже. Она плакала… Приступы случались теперь почти регулярно, и, казалось, хуже уже не будет. Я сдался…

Дальше я знаю сам. Теперь те слёзы и мольбы матери заиграли новыми красками. Она просила не пощады. Она просила, чтобы отец попробовал её излечить фамильным кристаллом. Но не вышло.

– Мы скрыли её сумасшествие не потому, что я боялся огласки, а потому что её боялась Иветт. Я поклялся, что не скажу ничего тебе и не дам тени её недуга омрачить твою юность и репутацию.

Всё это время я ненавидел отца. За его преступление передо мной и мамой. А он защищал меня.

Чувствуя себя так, будто потолок кабинета сыпется мне на плечи, я опускаюсь на пол, перебирая ворс ковра окаменевшими от холода пальцами.

Всё ложь…

Вся моя жизнь – ложь.

– Значит, мои дети тоже сойдут с ума?

– Не обязательно. – На плечо ложится отцовская рука. В попытках поддержать, он только сильнее пригвождает меня к полу чувством вины и никчёмности. – У тебя пока вообще никаких признаков. Даже малейших. Их не вызвала ни смерть мамы, ни долгие годы тяжёлой юности… Ты здоров.

– Или это просто спит во мне до нужного времени, да? – Сбросив его ладонь, я вдруг подрываюсь, зло опрокинув стул, который использовал для опоры. – Мы будем ставить эксперименты, а?

– Эйдан… послушай!

– Нет! Никаких детей, слышишь? Род Мортимеров умрёт со мной. Я. Никогда. Не. Женюсь.

– Поздно. – Ещё минуту назад мне казалось, что хуже уже не будет. А теперь как будто наживо пригвоздили за руки и ноги к стене.

– Что значит поздно?

– Ты уже почти женат. Я ведь говорил тебе. Всегда читай бумаги, которые подписываешь.