Аксель. Новая жизнь

14

— Пятьсот тысяч! Где ты их возьмешь!?

— Не знаю, Маш!

Наконец я попала домой и теперь могу дать волю эмоциям. Мне кажется, что так плакать я могла только в детстве. После ночных кошмаров или в моменты, когда боялась, что папа тоже может исчезнуть из моей жизни, как и мама.

Однажды его отправили в командировку на три дня. Только начался учебный год, и я вновь пошла в первый класс. Я была маленькой, но я отчетливо помнила дату, в которую не стало мамы. Папину командировку продлили еще на несколько дней. И так случилось, что этот период совпал с годовщиной смерти мамы. Из-за учебы папа не стал отправлять меня в станицу к бабушке. А бабушка не могла оставить хозяйство и приехать, чтобы побыть со мной. Поэтому меня отправили погостить в соседнюю квартиру. Я полюбила бабушку Раю. Она была очень добра и внимательна ко мне. Почти за год я привыкла к ней и осталась у нее без всяких проблем.

Она делала со мной уроки. Кормила вкусными пирогами. Варила мой любимый вишневый кисель. Макар захаживал к ней на пирожки, и мы втроем играли в лото. На настоящие деньги. У каждого из нас было по большому бархатному кошелю. Бабушка Рая собственноручно сшила их и вышила бисером. Мой кошель был нежно-голубым, а поверх него рассыпались синие васильки. Я сама выбрала его. Он казался мне настолько красивым. Я смотрела на него, как на самую настоящую драгоценность, то и дело прикидывая вес своих сокровищ, взвешиваемых на ладони. Мой мешочек был самым пузатым. Он до отказа был набит мелочью. И играла я лучше всех. Сейчас я понимаю, что они просто поддавались мне. Но тогда такие легкие победы казались мне абсолютно заслуженными.

Папа позвонил и сообщил, что задерживается на два дня. Поначалу я восприняла эту новость спокойно. Хоть приближение роковой даты и терзало мою детскую душу уже не первый день. Папа обещал свозить меня на кладбище. Я не была на похоронах мамы и ни разу не видела место, ставшее для нее последним домом. Папа не приехал в назначенную дату. И не позвонил ни мне, ни бабушке Рае.

Что бедной женщине пришлось пережить в ту ночь! От моего дикого крика, ни спало пол дома. Я выла белугой и параллельно пыталась одеться, чтобы пойти на его поиски. Я готова была идти в ночь на поиски своего отца, совершенно не понимая, где он может находиться. Бабушка Рая умоляла меня успокоиться. Спиной закрывала входную дверь. А я бросалась на нее, как дикая кошка, требуя выпустить меня. Не знаю, притворилась ли она тогда или ей действительно стало плохо, но только когда она сползла по двери на пол, держась за сердце. Я замолкла…

Папа приехал через несколько часов. Его рейс задержали. А телефон был банально разряжен.

— Уля, хватит! Завтра не узнаешь себя в зеркале. Опухнешь вся! У тебя уже вон глаз не видно, — приглядывается к моему лицу Маша.

Я стучу зубами по стеклу стакана и мелкими глотками пью воду.

— Я не пойду никуда завтра, — произношу осипшим голосом.

— Ты совсем того? Але! У тебя чемпионат на носу!

— Никакого чемпионата не будет. Я не поеду… Деньги, которые папа собрал на него, пойдут на выкуп Акселя. Только их мало. Их не хватит, Маш! — снова начинаю завывать я.

— Ты совсем дурная!? Твой отец столько работал ради этого. В такой переплет попал! А ты собираешься их так бездумно потратить?

— Ты не понимаешь! Я не смогу жить спокойно, если не буду знать, где он и все ли с ним хорошо! Он так часто болеет… Кто будет его лечить?

— Сколько у тебя есть?

— Почти двести. Если продам телефон, ноутбук и кое-что из золота, возможно, наберу еще тысяч семьдесят. А может, и не наберу! Я не знаю, сколько могут стоить эти вещи.

— А почку продать не хочешь?

— Маша!

— Что, Маша!? Ты ненормальная — повысив голос, спрашивает соседка. — Уль! Он что, прям совсем урод?

Смотрю на подругу в замешательстве.

— К чему ты это спрашиваешь?

— Так урод или нет?

— Нет, наверное… Не знаю!

— Что ты не знаешь? Кто должен знать! Он старый, лысый, толстый… Может быть, вонючий — всплеснув руками, спрашивает Маша.

— Нет.

— В чем тогда проблема? Соблазни его! Пофлиртуй... Сделай вид, что он тебе интересен. Ты что маленькая? Может деньги и не понадобятся вовсе. Как можно иметь такое тело и не пользоваться своей привлекательностью! Тем более говоришь, что он сам намекнул тебе на это.

— Не хочу!

— А чего ты хочешь? Все принца ждешь!? Или не принца!? — взгляд Маши вспыхивает. Никогда не замечала за ней подобных эмоций. Мне становится не по себе.

— Я пойду, — поднимаюсь с дивана. — Поздно уже, — говорю севшим голосом.

Маша не провожает меня. Так и остается сидеть в гостиной.

Захожу в квартиру и пулей лечу в ванную. Папа не должен видеть меня такой. Я ничего не расскажу ему. Хватит ему проблем с судами и следствиями. Больше часа привожу себя в порядок. Холодный душ немного освежил меня. Покрасневшие глаза можно объяснить неудобными линзами. Голос и дыхание восстановились. Надеюсь папа ничего не поймет. Заворачиваю волосы в полотенце. Кутаюсь в махровый халат.

Папа смотрит на меня вскинув брови.

— Не жарковато? — кивает на мое теплое одеяние. А мне действительно холодно... — Сегодня в тени было под сорок. И в квартире духота. Ты опять не включила сплит.

— Забыла, пап. Я сегодня очень быстро собиралась. Как у тебя дела?

— Все! Теперь я пешеход, — печально улыбается папа.

— Не будешь покупать машину подешевле.

Папа отрицательно качает головой.

— Зато денег теперь должно хватить. Больше той суммы, которая у меня есть, суд не назначит.

Присаживаюсь рядом с папой на диван. Кладу голову на его плечо.

— А парень как себя чувствует? Ты что-нибудь о нем знаешь?

— С ним все нормально, за исключением одной детали, — печально произносит папа. — Завтра его выписывают...

— Так быстро?

— Он молодой, здоровый. Был здоровым, — поправляет себя папа. — Быстро пошел на поправку. Ему еще предстоит длинный путь реабилитации, а потом протезирование.

— Ты был у бабушки?

Папа еле заметно кивает.

— Ульяш! Врач дает ей неделю. Я договорился, что бы ее оставили в больнице до конца. Мы не можем ей ничем помочь, — устало качает головой отец. — Да она и не узнает меня уже…

— Меня тоже утром не узнала, — говорю шепотом.

— Там она хотя бы не будет чувствовать боли.

***

Какое страшное слово — неделя. Одна неделя осталась бабушке. Быть может, одна неделя осталась и Акселю. Нет! Аксель ведь будет жить! Запрещаю себе думать о плохом. У него впереди еще много лет. При должном уходе лошади живут до тридцати, некоторые даже дольше. Поворачиваюсь на другую сторону. Подушка как камень, а одеяло придавило меня, словно бетонной плитой. Мне холодно… Мысли путаются. Я уже несколько раз проваливалась в полузабытье, но крепкий сон все равно не приходит.

Может быть, Маша права… Может, стоит попробовать? Это ведь ради Акселя. Скорее всего, я быстро ему надоем. Уверена в этом. Может, все ограничится одним разом… Но это же словно продать себя! Разве я смогу? Сегодня мне было достаточно одних его похабных взглядов. И как это будет? Приду и скажу, что готова заплатить, но не деньгами... Смогу ли я уважать себя после этого?

Я ломала голову почти всю ночь. Пыталась убедить себя, что ради благой цели один раз можно и поступиться своими принципами. Но разве он даст мне какие-нибудь гарантии? Не подарит же он мне его. Он ведь так и останется его хозяином. Что помешает ему продать Акселя после? Через месяц или через полгода...

На утро я проснулась со страшной болью в горле. Значение столбика ртутного термометра привело в ужас. Папа вызвал врача.

Ангина собиралась запереть меня в квартире на ближайшие несколько дней. Мое отчаяние ползло вверх вместе с температурой.

***

Антибиотики подействовали на пятые сутки. Пять дней я провалялась в постели в состоянии анабиоза. Я почти ничего не ела, все время спала. Папа отнял у меня телефон и сам сообщил Светлане Олеговне, что я больна. А я не нашла в себе силы на сопротивление. Никогда я не чувствовала себя такой уставшей и опустошенной. Папа колол мне уколы, а я просто спала, потеряв счет времени.

— Ты куда — окликает меня отец.

— Приму душ и поеду в комплекс, — слегка пошатываясь, направляюсь в ванную.

— Никуда ты не поедешь. Иди в постель!

— Пап. Я в порядке. Ты помнишь, как сложно мне было в прошлом году после пневмонии вернуться в строй? Хватит! Поболела и достаточно… Отдай, пожалуйста, мой телефон!

— У тебя температура!

— Да, пап! Тридцать шесть и шесть, как и у всех здоровых людей, — достаю из кармана градусник, протягиваю ему.

Папа недовольно морщится, забирает термометр и перестает преграждать мне путь.

Захожу в ванную, скидываю халат и в одних трусиках становлюсь на весы. Смех сам рождается у меня где-то в груди. Пятьдесят два килограмма. Мои ненавистные пять килограмм растаяли за пять дней. Выходит по кило на сутки. Может, стоит поболеть еще пару дней? Странно... И почему прошлогодняя болезнь не обладала подобным эффектом?

Становлюсь под прохладные струи. Знаю, что это не слишком то хорошая идея. Но мне нужно взбодриться и смыть с себя этот морок. Сушу волосы, чищу зубы. Поражаюсь своему отражению в зеркале. И где же мои детские щечки? Скулы заострились, даже нос стал как будто бы тоньше. — Нет худа без добра! — усмехаюсь нелепости данного выражения.

На самом деле похудение не пошло мне на пользу. Я сама это прекрасно вижу. По крайней мере, мое лицо оно не украсило. Я выгляжу осунувшейся. А вот тело, наверное, наоборот. Хотя и здесь я вряд ли могу быть объективной.

Надеваю джинсы, в которые могу нырнуть теперь не расстегивая молнию. Да! Такое со мной впервые... Спортивный лиф. Рубашка, которая стала еще свободнее. Затягиваю волосы в высокий хвост. Меняю очки на контактные линзы.

— Па! Где мой телефон?

— Уля! Он полностью разрядился! Я поставил его на зарядку!

Иду в комнату. Включаю телефон и принимаюсь собирать рюкзак. Трубка отзывается несколькими входящими сообщениями. Продолжаю складывать вещи. Беру с полки недочитанную книгу, погружаю ее в свободный отдел рюкзака. Почитаю в дороге. Всегда скрашиваю время в пути книгой. Я добираюсь до комплекса не меньше часа, а иногда даже больше.

— Поешь, что-нибудь! — кричит папа из кухни. — Маша вчера лазанью приносила. — Разогреть тебе?

— Нет, пап! Я просто чай!

— Какой чай!? Ты на ногах еле держишься! — возмущается папа. Слышу писк таймера микроволновки. И зачем спрашивал, если все равно собирался греть?

— Уля! Поешь обязательно! Мне нужно идти, — заглядывает в комнату папа.

— Хорошо, па, — соглашаюсь. С ним бесполезно спорить.

Слышу, как хлопает входная дверь. Одновременно с хлопком беру с тумбочки телефон. Светлана Олеговна пыталась дозвониться мне несколько раз. В полудреме я слышала, как папа разговаривал с ней. Значит, не дозвонившись мне, она позвонила отцу. Пара пропущенных от Вероники, по звонку от Леры и Кости. Сообщение от оператора сотовой связи — напоминание о необходимости пополнения баланса. И одно сообщение в мессенджере. Касаюсь голубой иконки. Неизвестный номер. Буквы, сливающиеся в слова, прошивают меня электрическим током: Куда ты пропала? Неделя подходит к концу.

Бросаю телефон на небрежно застеленную пастель и распахиваю шкаф. На верхней полке в коробке из-под мармелада — моя путевка в Чемпионки. Ровно тридцать семь пятитысячных купюр сложены ровной стопочкой и перетянуты резинкой. Папа отдал мне их две недели назад и сказал, что как бы не складывались его дела в суде. Эти деньги неприкосновенны. Это мои авиабилеты, мое проживание в гостинце, мои стартовые взносы и два еще не выкупленных костюма. Мешкаю несколько секунд, а потом засовываю деньги во внутренний карман рюкзака. Ну и что, что мало? Все равно больше у меня нет! Закидываю рюкзак за плечи, беру телефон и иду обуваться. На выходе из комнаты застываю. Распахнутая дверь гостиной уговаривает еще раз обдумать свои действия. — Не оборачивайся, — говорю сама себе. Но голова не слушается и сама оборачивается назад.

Над диваном в гостиной целая галерея из моих фотографий. Первое фото на этой стене появилось семь лет назад. Я верхом на Акселе, улыбаюсь счастливой улыбкой. На шее висит моя первая медаль. Таких фотографий больше двух десятков. На одной из них рядом со мной и моим верным другом стоит папа и бабушка. Они так счастливы. Помню, что Светлана Олеговна, фотографировавшая нас в тот день, плакала. Я стала первой на чемпионате России. Это было мое последнее выступление в паре с Акселем. Закрываю дверь в гостиную, обуваю кеды и, громко хлопнув дверью, выбегаю на лестничную площадку.

***

— Уля! Что ты с собой сделала, девочка! — дергает меня за руку Светлана Олеговна на входе в зал.

Я еще не переоделась. Просто не найдя Акселя ни в деннике, ни в леваде, я стрелой помчалась туда, где мог быть человек, отвечавший за его отсутствие.

— Где директор?

— Ульяна! Что с тобой!? Ты сама на себя не похожа! — тренер крепко держит меня за предплечье, смотрит в лицо.

— Я просто болела, — вырываю руку из ее захвата.

— Думаю, что ты еще не поправилась! Нужно было оставаться дома до полного выздоровления. Ульяна! Ты же знаешь, что здоровье — прежде всего.

— Светлана Олеговна! Где Аксель?

— Его должен был взять ветврач. Сегодня у всех лошадей забор крови. Давай я позвоню Сереже, — извлекает телефон из заднего кармана брюк.

— Нет! Нет! Не нужно... Если он здесь, не звоните.

— Ульян! Ты правда нормально себя чувствуешь? Выглядишь неважно.

— Все хорошо!

— Ладно. Тогда жду тебя через полчаса.

Киваю и разворачиваюсь в обратном направлении. Может, мне показалось, но, по-моему, дверь директорского кабинета, запертая пять минут назад, только что хлопнула.

Без стука открываю дверь. Захожу... Егор Александрович стоит около окна. Я бросаю на стул рюкзак. Достаю из него деньги и толкаю купюры по гладкому столу в его сторону.

— И тебе добрый день, — говорит, удивленно вскинув брови. Его глаза слегка расширяются. Вероятно, он действительно очень удивлен. Окидывает меня взглядом, совершенно непохожем на те взгляды, которыми он забросывал меня чуть меньше недели назад. — Ты что, и правда болела?

— Нет, деньги собирала! Здесь сто восемьдесят пять тысяч. Больше у меня нет.

Он берет пачку. Подходит ко мне. Расстегивает молнию на рюкзаке и кладет деньги обратно.

— Что это значит? Вы же знаете, что слишком дорого его оценили! Это ваш конь может стоить ни одну сотню тысяч, а может даже несколько миллионов. Аксель не той породы и не того возраста, чтобы просить за него пятьсот тысяч. Его рыночная цена не больше двухсот пятидесяти. Уж пойдите мне навстречу, дайте еще время! Я заработаю и выплачу!

— Мне не нужны твои деньги! Ни двести пятьдесят, ни пятьсот… Я изначально не собирался у тебя их брать.

— Но вы же сказали…

— Я много что говорю, — пожимает плечами. — Что ты с собой сделала — спрашивает возмущенно.

— Хорошо... Когда? Давите сейчас! Чем быстрее, тем лучше! — мои пальцы сами начинаю расстегивать пуговицы на рубашке. Не слушаются, с трудом вынимают мелкие пуговички из петель.

Он стоит неподвижно, смотрит на меня сверху вниз. В глазах ни одной эмоции. Пусто…

— Что, и это вам тоже не нужно? — гашу истерические нотки в голосе.

Он вынимает руки из карманов и начинает застегивать пуговицы на моей рубашке.

— Ну и дура же ты… Довести себя до истощения из-за боязни потерять лошадь. Что может быть глупее!? А если завтра он сдохнет! Похоронишь и ляжешь умирать на его могилу?

— Вы ничего не понимаете.

— Куда уж мне…