Аксель. Новая жизнь

4

Удушливый запах дыма заполняет мои легкие. Я вдыхаю ядовитый воздух. Обжигающими коликами он распространяется по моему телу: грудная клетка, руки, ноги, пальцы. Поворачиваюсь и сжимаюсь в комок. Подтягиваю ноги к животу. Пытаюсь уткнуться лицом в подушку. Подушки нет. Тянусь за одеялом. Хочу накрыться с головой. Но не нахожу и его. Мне жарко… Жарко настолько, что я становлюсь мокрой. Волосы прилипают ко лбу и щекам. Кручу головой. Слышу треск и крик мамы: "Уля! Дочка! Доченька, просыпайся!". Задыхаюсь… Пытаюсь дышать часто и глубоко. Чувствую привкус горького дыми во рту. Меня тошнит. Снова крик: "Уля! Просыпайся!". Распахиваю глаза. Мама с распущенными волосами, в одной сорочке поднимает меня на руки. Прижимает к груди: "Потерпи немного. Сейчас мы выйдем на балкон!". Прижимаюсь к маме. Она бредет по задымленному пространству. Сизый дым режет глаза. Горло мамы раздирает кашель. Она спотыкается. Почти падает. С трудом удерживается на ногах. Держит меня крепко. Открывает балконную дверь. В ушах звенит вой сирен… На улице светло как днем…

— Ульяна! Уля! — треплет меня бабушка за плечи.

Я просыпаюсь. Оглядываюсь по сторонам. Бабушка стоит надо мной в одной ночной рубашке. Волосы распущены. На лице выражение тревоги... Простынь сбилась в один ком. Подушка и одеяло лежат на полу. Мне становится зябко, хотя всего минуту назад мне было невероятно жарко.

— Ульяша, — бабушка садится на кровать. Тянет меня к себе на колени. — Уль! Опять? Ой, да ты вся взмокшая! Нужно переодеть пижаму.

По моим щекам бегут слезы:

— Бабушка, — шепчу еле слышно.

— Что, милая?

Она прижимает меня к себе и гладит по спине.

— Бабушка, прости меня, пожалуйста, — говорю, проглотив ком в горле.

— За что, глупенькая?

— Я ведь обидела тебя! А мама решила напомнить мне ту ночь.

— Не говори глупости. Неужели ты думаешь, что это мама наказывает тебя этими кошмарами.

— Нет. Просто она обычно снится мне, когда я ссорюсь с папой. Наверное, она не одобряет мое поведение.

Бабушка продолжает гладить меня.

— Внученька! Не надо вспоминать ту ночь. Неужели у тебя в памяти не осталось других моментов, связанных с мамой?

— Я не вспоминаю. Эти сны приходят сами. Думаешь, я их зову?

— Бедный же ты мой ребенок! Ульяш? Ну как мне тебе помочь? Скажи! Я все сделаю!

По сухой бабушкиной щеке течет одинокая слеза. Смахиваю ее пальцами. Целую щеку родного мне человека.

— Бабуль, расскажи мне что-нибудь о ней. Просто я очень боюсь ее забыть. С каждым днем образ мамы становится все туманнее и рассеяние. Неужели, когда я выросту, он и вовсе изгладится из моей памяти.

— Ты никогда ее не забудешь. И я не забуду. Связь матери и ребенка не может разрушить даже смерть. Храни воспоминание о ней в своем сердечке. И для тебя она всегда будет жива.

***

Когда мне было шесть. Я пережила кошмар, который буду помнить всю жизнь. Некоторые говорят, что дети быстро все забывают. Что со временем даже самые страшные моменты, произошедшие в раннем детстве, забудутся. Возможно, у кого-то так и происходит. Но не у меня. Я, наверное, никогда не смогу подсчитать, сколько раз мне снился этот сон. Он отличается лишь своей продолжительностью. Все зависит от того, как быстро меня разбудят. Сегодня я его не досмотрела...

После пожара в квартире бабушки Раи. Папа, наконец, рассказал мне, что стало причиной той трагедии, которая забрала жизнь мамы. Не думаю, что он вспомнил об этом, чтобы расковырять затянувшуюся рану. Скорее всего, он хотел привести пример из нашей жизни, чтобы объяснить, каким опасным может быть неосторожное обращение с огнем. Одна сигарета в постели уничтожила целый подъезд шестиэтажного дома.

Мужчина из квартиры с третьего этажа заснул с сигаретой. Мы жили на пятом. В тот момент, когда мама передала меня пожарному, поднявшемуся к нам на подъемнике. Балкон, на котором она стояла, обрушился. Так не стало моей мамы. Папы дома не было. Он был в командировке. Мы продолжаем жить дальше, но уже без нее...

К утру нам с бабушкой все же удалось немного задремать. Она поправила постель, принесла свою подушку и легла со мной. Но спали мы не долго. Крик первых петухов напомнил бабушке, что ей пора вставать. Она поднялась и ушла. Ее ждало хозяйство и готовка завтрака. Когда бабушка вышла во двор, я тоже поднялась. Дед Петя продолжал размеренно храпеть в своей комнате. Вероятно, ночью, он ничего не слышал. Я на цыпочках пробралась мимо него. Его комната проходная. У бабули в доме только две изолированных комнаты. Бабушкина спальня и та, в которой сейчас живу я.

Спать не хотелось совсем, несмотря на то, что я чувствовала себя разбитой и опустошенной. Я зашла в ванную, умылась и почистила зубы. Не знаю, откуда берется этот привкус. Но даже сейчас я ощущаю терпкий вкус гари на языке. Прошла обратно в комнату, откопала пестрый трикотажный халатик, который недавно купила мне бабушка. Халат оказался слегка измятым. Что не удивительно. Ведь я совсем не бережно засунула его на самое дно ящика. Этот комод забит моими вещами. Из многих я уже выросла. Большую часть из этой одежды покупала мне бабушка. Почти все вещи новые, я ничего из них не носила. Перекусываю пластиковую леску, на которой висит картонная этикетка. Надеваю халат, застегиваю молнию. Сейчас я словно уменьшенная копия бабушки. Но мне хочется ее немного порадовать. Иду на кухню.

Дед Петя проснулся. Сидит на кровати, прищурив один глаз, смотрит на меня:

— О! Ульянка! Я тебя не узнал! Думаю, что за дивчина тут мимо бегает.

— Доброе утро, дедушка!

— Доброе, доброе, — дед шарит по карманам своих треников. Скорее всего, ищет сигареты.

— Дед Петь. А ты будешь блины на завтрак?

— Кто ж от блинов то откажется — говорит дед, выбивая сигарету из пачки. — Сама, что ли, печь собираешься?

— Не знаю получится ли. Хочу попробовать.

— Получится, Ульяшка. Чего ж не получится, — говорит дед и направляется к окну.

— Дедушка, не кури в доме!

— Ой! Еще одна! — с досадой прикрывает форточку. — Ты это... Главное, яиц побольше вбей.

Бегу на кухню. Я не раз видела, как бабушка печет блины. И мне так хочется сделать что-нибудь для нее. В холодильнике оказывается только два яйца.

— Дед Петь! А побольше — это сколько, — кричу, параллельно снимая банку с мукой с полки.

— Ну, штук пять-шесть, — громко отвечает мне дед с крыльца. — Яйца свяжут тесто и блины рваться не будут, — поясняет дедушка, слегка прокашлявшись.

Выхожу на крыльцо, обуваю шлепанцы.

— В курятник?

— Ага, — шлепаю по мокрой росистой траве.

— Ты б взяла что-нибудь. Во что яйца собрать! — кричит дед вдогонку.

— Да я так! — собираю яйца из гнезд, прям в подол халата. Одну несушку приходится согнать с места. Она подскакивает, бьет крыльями, недовольно кудахчет.

— Говорил же, нужно что-то взять! Сейчас ты бабке глазунью прям на дорожке сделаешь!

Я осторожно несу яйца в подоле. Не думала, что их будет так много.

— Ой! Улька! Бабка тебе сейчас даст! Ты зачем квочку согнала? Посмотри! Видишь, карандашом крестики намечены. Их же бабка подложила на цыплят.

Дедушка быстро выхватывает с десяток помеченных яиц. В лукошко, которое нес мне.

— Не говори бабке! Может, не заметит. Я обратно отнесу. Квочка только пару дней как села.

— Ну я же не знала! Цыплята теперь погибнут?

— Да нет там еще никаких цыплят. Успокойся!

***

По совету деда в тесто я разбила пять яиц. Делала все на глаз. Бабушка ведь тоже никогда ничего не взвешивает и не отмеряет. Ну зачем я столько его навела? Целая кастрюля жидкого теста стоит на столе. Первые три блина порвались, я обожглась. Пока держала палец под струей холодной воды, четвертый блинчик сгорел. Ну зачем я связалась с этим!

Я пользуюсь газовой плитой, могу сама себе подогреть обед или вскипятить чайник. Но готовить, а тем более печь что-то я еще никогда не пробовала. Папа не настаивает, а бабушка хоть и пыталась научить меня чему-нибудь. Сильно с готовкой никогда не приставала. Может, потому, что знает мое отношение к огню.

— Ой, начадила, — говорит бабуля, снимая сковороду с огня.

— Ульяна! С чего вдруг — кивает она на тесто.

— Я хотела сделать что-нибудь, что тебя порадует.

— Сильно обожглась? — бабушка рассматривает мой палец.

— Нет, немного.

— Иди помажь чем-нибудь. Посмотри, там в аптечке куча разных мазей.

— Не надо, пройдет, — говорю я и сую руку в карман халата. В глазах бабушки вижу удивление.

— Что рвутся, да?

— Ага.

— Сейчас мы это поправим. А зачем так много навела?

— Дед Петя сказал побольше яиц вбить. Я вбила... И нечаянно много молока налила. Я не хотела. Просто банка неудобная.

— Ничего, успокойся. Сейчас разберемся. Только печь тебе их придется до обеда. Мне некогда, Ульянка! Сможешь?

— Ну, если ты покажешь...

Никогда я еще не видела такой высокой стопки блинов. Я и правда пекла их больше двух часов. Оказалось, что это не так сложно. Блины больше не рвались, только подгорело несколько штук. После завтрака бабушка допекла их сама в две сковороды. У нее так ловко это получалось.

***

— Ульянка! — кричит мне дед с крыльца. Выглядываю из-за занавески, которая занавешивает дверной проем. У бабушки Тони в теплое время года всегда входная дверь на распашку. — Вот зря вчера с бабкой в центр не сходила. Если бы не Натаныч… Я бы не узнал.

— Что, не узнал?

— Что джигитовку сегодня казаки устраивают на Кобзевой поляне. Как ни как, день станицы, да еще и юбилей, — покачивая головой, говорит дедушка, пытаясь придать своим словам наиболее важное значение. — Чем ты там занимаешься. Бросай! Пойдем, а то все пропустим...

— А что такое джигитовка?

— Увидишь! Только собирайся пошустрее!

— А бабушка пойдет?

— Пойдет, пойдет! Она ж меня за тобой и отправила!