Аксель. Новая жизнь

3

— Бабушка! Пожалуйста, сходи сама! Что я буду там делать?

— Одевайся, я сказала!

— Ба! Я устала.

— Ульяна! Я десять раз повторять не буду. Если я иду, значит, и ты идешь со мной.

Ну что она за деспот? Я эти ее казачьи песни с утра до ночи слушаю. Все! Это было в последний раз. Ни за что, больше так надолго к ней не поеду. Я бы вернулась с папой еще в прошлое воскресенье. Но он заявил, что еще минимум неделю наша квартира будет непригодна для жизни. Папа сказал, что делает ремонт в моей комнате. Вот кто его просил? Какая мне разница, какие там обои будут — в цветочек или в полоску. Мне совершенно все равно. Для меня ничего не поменяется...

— Уля! Я кому говорю! — бабушка уже надела свой нарядный халат и собрала волосы в тугой пучок на затылке.

Иду к себе в комнату возмущенно поглядывая на бабушку Тоню. Ей шестьдесят два. Волосы давно побелила седина. Но она красит их в черный цвет и продолжает носить шевелюру почти да пояса. Бабушка Тоня всегда убирает волосы очень гладко и аккуратно. Не знаю, как ей это удается. Я никогда не видела ее взлохмаченной или растрепанной. Бабушка постоянно в движении, все время работает. Крутится, как белка в колесе. При этом у нее такая осанка, будто бы она крепостными повелевает, а не полет грядки и руками драит пол. Возраст не мешает бабушке быть статной и довольно красивой. Мне кажется, она вообще не меняется. А может, я сама живу на этом свете еще не так долго, чтобы судить об этом.

Надеваю свой широкий спортивный костюм. Сейчас начну выслушивать.

— А ну-ка сними это! Немедленно!

Ну вот. Даже раньше, чем я ожидала.

— Бабушка! Или я пойду так, или не пойду вообще!

— Да что за дивчина такая! Снимай, говорю. Ты девочка! Учись выглядеть уже как девочка. Погоди! Сейчас я тебе платье принесу, — бабушка скрывается в соседней комнате.

— Какое еще платье?

— Которое я тебе на Восьмое марта дарила. Ты ж его так и не забрала, бессовестная. Бабка старалась, выбирала. А она сунула его в комод подальше…

Только не это. Ну не ношу я платья! Неужели она не видит, как по-уродски я в них выгляжу. Не просто же так, в классе меня зовут Бочка. На самом деле я понимаю, что не настолько я и толстая. Бабушка вон говорит, что я просто в теле. Но эта кличка прицепилась ко мне во втором классе. И приклеилась намертво.

***

Двумя годами ранее

— Пап! Ирина Михайловна сказала, что на линейку нужно прийти в парадной форме, — замолкаю. Не знаю, как сказать, что я выросла из этой одежды.

— Ну — вопросительно смотрит на меня папа поверх очков, оторвавшись от пайки своих микросхем. — Постирать нужно? Давай быстренько ее сюда. Ночи сейчас теплые, к утру высохнет.

— Нет! Она мне маленькая!

— Совсем маленькая? Чего же ты молчала? Купили бы другую. Когда ж теперь мы это успеем. Ночь на дворе. А ну-ка примеряй, посмотрим.

Оказалось, что юбку можно слегка расширить. Талия в ней регулируется резиночками на пуговицах. А вот с блузкой проблема. Она на мне просто не сходится.

— Да ты ж моя булочка, — тепло улыбаясь, говорит папа. — Не расстраивайся. Сейчас мы что-нибудь придумаем.

Папа направляется на поиски швейных принадлежностей. В дверь звонят.

— Ульяша, открой! Это, наверное, бабушка Рая. Я еще час назад почуял запах жареных пирожков из ее квартиры.

Так и есть на пороге стоит соседка с тарелкой пирожков, накрытых полотенцем.

— Здравствуй, Ульяша! Вы уже ужинали? А что это на тебе — соседка рассматривает меня сквозь толстые линзы очков.

У нас очень добрая соседка. Она мне напоминает сову из Винни-Пуха. В прошлом бабушка Рая — учитель русского языка и литературы. Правда, она давно на пенсии. Почти весь позапрошлый год я провела у нее в квартире. Баба Рая присматривала за мной, пока папа был на работе. Мы переехали сюда почти сразу после гибели мамы. Поэтому бабушка Рая старается нам всячески помогать, и, видимо, ее пирожки, которыми она кормит нас регулярно, сделали свое дело.

— О! Милая. Здесь нужно поработать иголкой...

Папа выходит из комнаты. В руках у него коробка с нитками и иглами.

— Выросла, — кивает бабушка на меня, глядя на папу.

— Да вот… Недоглядел.

— Ничего, Ульяшка, сейчас мы попробуем что-нибудь с этим сделать. Снимай! — бабушка Рая моментально спарывает пуговицы. И начинает ловко орудовать иглой. — Сейчас мы их немного пересадим. А ты смотри и учись. Я первую пуговицу пришью, а ты остальные. Баба Рая поправляет очки на переносице. — Ой! Уля. Я же газ не отключила! У меня там последние пироги еще на сковороде! — бабушка подскакивает с места и бежит в свою квартиру, оставив меня наедине с блузкой и пуговицами, которые мне самой предстоит теперь пришить. — Сережа! — слышу крик соседки. Папа выбегает из своей комнаты на ее голос, а мне становится не по себе.

Я прекрасно помню этот запах. Запах дыма и гари. Запах пожара…

***

— Дочка! Доченька! — треплет меня папа за плечи. Что-то мокрое и холодное проливается на мое лицо. Я открываю глаза и вижу встревоженный взгляд папы. — Ты не ударилась?

— Нет.

Я потеряла сознание и упала с дивана, на котором сидела. И пролежала так до тех пор, пока папа с бабой Раей не затушили пожар, который начался у нее на кухне. Ветер через приоткрытое окно раздувал занавески. Одна из которых долетела до газовой конфорки. Ткань вспыхнула моментально. У бабушки Раи выгорело пол кухни. Я боялась заходить в ее квартиру до тех пор, пока ее сын не сделал в ней ремонт.

— Может, наденешь другую блузку?

— Нет! Нужно белую! Ирина Михайловна будет ругаться!

Уже утром папа на скорую руку пришивает пуговицы к моей рубашке. И убегает на работу. А мне еще рано в школу. Я расчесываю свои короткие волосы, которые вьются как у персонажа из фильма "Электроник". Совсем недавно я носила длинные волосы. Мама всегда заплетала мне косы. А теперь плести их мне не кому. Папа не умеет. Постоянно просить бабу Раю было стыдно. А сама я умею только хвост, и то он получался у меня сосем неаккуратным.

Ирина Михайловна постоянно делала мне замечания. Требовала, чтобы я заплетала волосы и приходила в школу похожей на ученицу. Я, по ее мнению, на нее была не похожа. Я старалась, как могла. Но все равно почти каждый день получала замечания.

Однажды Лешка Рубаненко решил надо мной подшутить. Как раз начался урок рисования, а наша учительница, как обычно, задерживалась. Лешка сидел за мной. Я слышала, как он шушукался с Алиной. Они хохотали. Алина толкнула меня в спину и спросила:

— Уля! Хочешь, мы тебя причешем? Ты опять лохматая как чучело!

Я ничего не успела им ответить. Повернув голову, я увидела, как Лешка держит в руках прядь моих волос и поджигаете их зажигалкой. Я закричала, подскочила со своего места и начала мотать головой. Мне казалось, что огонь подползает к моему лицу. Из глаз брызнули слезы. Я чувствовала отвратительный запах, который окутал меня. Мои одноклассники начали кричать на весь класс:

— Фу! Выйди отсюда! Ты весь класс провоняла! — девочки морщили носы. Мальчишки хохотали. А меня накрывала паника. Я не могла понять, продолжают они гореть или нет. Я кричала и махала руками. На мой крик прибежала учительница из соседнего класса.

В кабинете директора Леша и Алина просили у меня прощения. Директриса грозила им исключением. Как будто во втором классе кто-нибудь боится вылететь из школы. Директор и учительница просили меня не рассказывать никому. И я никому не рассказала. Я пришла домой, взяла ножницы и обрезала свои волосы под самые уши. Парикмахер, к которому потом отвел меня перепуганный папа, ничего не смогла сделать, кроме как подстричь меня почти под мальчика.

Застегиваю пуговицы на очень тесной кофточке. В голове мелькает мысль: Может не ходить. Просто скажу папе, что живот разболелся. Последний звонок. Конец учебного года. Что мне будет? Ничего страшного! Учительница даже не заметит моего отсутствия.

Собираюсь переодеться в домашнюю одежду, но в дверь звонят. Подставляю маленькую скамейку к двери, заглядываю в глазок. Макар уже не звонит, а дергает за ручку.

— Уля! Я слышу, как ты шебуршишь за дверью. Открывай! — кричит он. Приоткрываю дверь.

— Макар! Я не пойду в школу. У меня живот болит.

— Пойдем! Сегодня же учиться не будем! Я специально за тобой зашел.

— Не обманывай! Ты прибежал посмотреть на бабушкину кухню.

— А ты видела? Там вообще жесть, — округлив глаза, говорит он. — Даже холодильник подгорел. Резинка по двери полностью расплавилась. Бабушка всю ночь с открытыми окнами просидела, — мальчишка протискивается в квартиру через приоткрытую дверь, игнорируя мое нежелание его пускать. — Улька! Пойдем. Ты же уже даже оделась.

Макар — мой единственный друг. Он так отдубасил Рубаненко за поджег моей шевелюры, что тот две недели ходил с фингалом под глазом. Только ему я смогла рассказать об этом. Папа до сих пор не знает. Я побоялась, что он снова заберет меня из школы, как забрал в прошлый раз. Правда, тогда мы переехали в другой город. И на это у нас ушло немало времени. Не до школы было папе в тот период.

Нехотя надеваю балетки.

— Может, заглянешь! Там такой треш! — кивком в сторону соседской двери Макар приглашает меня к бабушке.

— Нет! Не хочу! Пойдем уже, — тяну я его с лестничной площадки.

Пока идет построение на линейку, повсюду шум и гам. Пацаны бесятся и толкаются. Ирина Михайловна пытается выстроить класс в три ряда. Я самая высокая девочка в классе. Даже повыше некоторых мальчиков. Поэтому на место в первом ряду могу не рассчитывать. Ирина Михайловна ставит меня в третий ряд между Никитой Зайцевым и Яриком Тумановым. Они начинают толкать меня локтями. Смеются, переглядываются. А я боюсь дышать. Рубашка настолько тесная, что видно даже нательную маечку сквозь просветы, стянутые пуговицами. Застегнуть то я ее застегнула, только она толком на мне не сошлась. Вероятно, папа не крепко пришил пуговицы, когда торопился на работу. Я разворачиваюсь, замахиваюсь и собираюсь ударить Ярослава. Пуговичка отрывается и падает на асфальт, катится по нему. Ярик замечает это и наступает на нее. Я стягиваю кофточку на месте потерянной пуговицы. И собираюсь выйти из строя, скрыться с линейки, пока никто меня не рассмотрел.

— Габеркорн! Ты куда — останавливает меня классная.

— Мне нужно, — говорю я, опустив голову.

— Ульяна, встань на место. Потерпишь. Полчаса можно и потерпеть. Сейчас вслед за тобой всем куда-нибудь понадобится.

Я становлюсь на место.

— Жируха, — шепчет мне на ухо Туманов. Я стараюсь на него не реагировать. — Ты толстая, как бочка, — продолжает он, — бегимотиха. — Смотри, Ник! У нее и юбка еле сходится!

Я машинально нащупываю молнию сзади. Она и правда расстегнулась почти на половину. Мальчишки смеются. Перешёптываются. Придумывают мне все новые и новые прозвища: Бочка, Сало, Слониха, Колбаса. Я не выдерживаю и сбегаю с линейки.

***

— Примеряй! — бабушка сует мне в руки красное платье в белый горох.

— Ба, мне оно не нравится. Я не хочу, — возвращаю его обратно ей в руки.

— А ну надевай! Я сказала!

— А я сказала, что не буду, — раздраженно топаю ногой.

— Ульяна! — повышает голос бабушка.

— Да я в нем буду как чучело! Ты же видишь, что оно мне не подойдет.

— Ты его даже не мерила!

— И не буду, — выхватываю его из рук бабушки, бегу на кухню и засовываю платье в мусорное ведро под раковиной.

Бабушка плачет в своей комнате. Зачем я так с ней? Мне очень стыдно, но доставать ее подарок из мусорного ведра я не хочу. Почему она меня не понимает? Зачем мне красная тряпка, когда мне хочется быть незаметной. Ложимся спать в обиде друг на друга. Я бы извинилась, но боюсь, что тогда она точно потащила бы меня на свои посиделки. А так она сама никуда не пошла и меня оставила в покое.