Блог демона Шаакси, или адская работёнка

27

*

Как по мне, всё многообразие человеческих конфликтов можно свести к трём общим знаменателям.

Первый вариант самый простой, типичный и по-человечески бессмысленный. Он стоит и будет стоять на принципе “плохо мне — нагадь другому”. В тот же салат стоит бросить всех безглазых соседей, потому что слепая готовность ненавидеть всех разом просто для того, чтобы не ненавидеть самого себя… Это тоже, ну знаете, человеческое.

Второе и самое, как на мой вкус, объяснимое — прямое столкновение интересов. Ну всё из вот этой вот серии, когда есть два почтенных столпа общества, есть имущество, недвижимое, движимое или даже условно разумное, которое они между собой не поделили, и есть фейерверк по этому поводу. При таком раскладе мы предсказуемо имеем битву титанов в местной песочнице.

Это не особенно красиво, но хотя бы честно.

Но люди давным-давно поумнели (нет). Они поняли, что просто сказать “Я хочу его бабу” или “Я хочу отобрать её бизнес”, или “у меня так мерзко на душе, что мне жизненно необходимо отыграться”, или “я хочу почувствовать себя значимым” — это как-то немного… неизящно звучит.

Восторженная публика, преимущественно представленная внутренним зрителем, не поймёт.

Ей, то есть восторженной публике, подавай торжество справедливости. И собственной правоты.

Даже если оно над здравым смыслом.

Потому люди придумали третий способ, который в общем и целом звучит примерно как “Этого я не одобряю”. Люди буквально ищут, что бы такого в максимально жесткой форме не одобрить — даже в случаях, когда их никто не спрашивает.

Особенно в случаях, когда их никто не спрашивает.

Вы, люди, в этом плане такие смешные…

Можете гордиться: в этом вы очень похожи на некоторых ангелов.

Одной только и разницы, что стальными перьями вы предпочитаете не ломать хребты, а подписывать приговоры. Но от перестановки слагаемых эта сумма не меняется.

-

Из блога демона Шаакси

*

— Моё самое любимое местечко, — сказал я, прихлёбывая кофе, и не сдержался от того, чтобы поболтать ногами. — Этот город в принципе идеально подходит для всяких нам подобных — все эти мосты, отражения, рубежи, границы, тяжесть истории, плотность воздуха и вот это вот всё. Нечему удивляться, что любое существо, тесно связанной с иными делами, сюда как магнитом тянет. И я не исключение, да… Но самый любимый у меня этот мост. И я вполне уверен, что демону, который давно не бывал на земле, стоит в первую очередь посмотреть именно отсюда.

— Хм, — Хэл тоже отпил кофе из своего стаканчика, рассевшись рядом с небрежной элегантностью владыки мира. — На самом деле, должен признать, что-то в этом действительно есть… Хотя я ожидал почему-то, что ты выберешь нечто более старинное.

— Потому что демоны любят старину?.. Ну не знаю, как по мне, это стереотип из ужастиков. Из серии того, что мы объявляемся только в каких-нибудь древних развалинах, только ночью и только в полнолуние, и вид имеем самый богомерзкий из возможных… Ну и прочий бред в том же ключе. Люди так боятся древних храмов или кладбищ, что упорно не хотят замечать ничего странного в улыбке своего отражения, даже если они не улыбаются сами. Или тихого парня по соседству, чья кошка иногда совсем не кошка...

— Или чьи голуби совсем не голуби?.. Но вообще не скажи, — хохотнул Хэл, — раньше даже в этом отсталом мирочке, полном влипших в смолу мух, люди знали, как сделать жилище уютным для нашего брата и приманить локальных духов. Все эти жертвы, замурованные в стенах, специальные письмена на кирпичах, правильные слова и числа… В таких вот техногенных мирах всем нам, вне зависимости от рангов, уютней там, куда нас приглашают.

— Можешь меня укусить, но я немного рад, что традиция закатывать кого-то живьём в фундамент прошла, — пожал я плечами. — Есть на этом свете способы обзавестись местными духами, не сопряжённые с такими квестами.

— Спасибо за разрешение, однажды непременно воспользуюсь.

— А?..

— Ты сказал, что я могу тебя укусить.

Ага.

Так.

— Хэл, а Хэл?

— М?

— А что у тебя за специализация?

— Ложь. И правда, само собой. И все производные вроде доверия с предательством.

— Само собой, — ну да, это многое объясняет. Я слышал, что отдел лжи — самый элитный. А ещё мне приходилось слыхивать, что их присутствие развязывает языки качественней любых волшебных зелий. — А ты, может, и Шефа видел?

Он только зевнул.

— Мельком, пару раз. Сам подумай: где я и где Шеф?

Ну, тоже верно.

— Тоже верно… А так, я люблю Град — так много воспоминаний, что как его не любить. И Новый Мост, который, конечно, уже успел постареть с тех времён, как я помогал высчитать идеальную дату основания. Но здесь… впервые стоя здесь, я, окончательно отупевший от безысходности нашего чудесного офиса и мелких человеческих грехов, вдруг вспомнил, как это сладко — летать.

Я улыбнулся, глядя, как машины постепенно зажигают фары, а внизу, в долине, свет вспыхивает в окнах домов. Это зрелище всегда меня завораживало, ещё с тех пор, как люди в первый раз придумали использовать факелы.

Огни во тьме — одно из самых прекрасных зрелищ на свете.

Как минимум, для меня.

Мы с Хэлом сидели на высоченном фонарном столбе прямо по центру моста и пили кофе.

Разумеется, в теории для таких посиделок человеческие тела не то чтобы предназначены. Но вся эта ерунда с танцами на булавочной головке касается не только ангелов: у всех духов довольно специфичные отношения с законами человеческой физики, и наличие или отсутствие человеческих тел ничего в этом смысле принципиально не меняет.

— Когда я здесь, я вспоминаю, что в общем-то люди не так уж плохи, — сказал я. — И чувствую границу, и высоту, и полёт — всем своим телом, всем существом. Как ни крути, а этот мост стоит на нескольких разных границах. Именно потому на нём так хорошо.

— Как минимум нам подобным.

— Как минимум нам подобным… Много ли ещё на свете мест, где фраза “мост под мостом под мостом” может обрести смысл? Понятно, что до отражений тут очень близко, только руку протяни. Если бы я мог, то жил бы прямо там, внизу, в тех домах.

— А почему не можешь? — изумился Хэл. — Только не говори мне, что во всём виноват Шеф, который тебе недолюбил. Потому что тогда я тебя, высшего демона пяти тысячелетий от роду, играющего в бедную сиротку, точно укушу. И даже драконью челюсть отращу для такого дела, тряхну стариной.

— Что, вот прямо драконью? — уточнил я восхищённо.

— Надо же придумывать всяким полоу… то есть, прости, праведным рыцарям подвиги? Так что да, пару раз бывало. Если уж на то пошло, дракон у меня — одна из устоявшихся звериных форм, как у тебя голубь.

Я попытался не завидовать. И не ржать.

По обоим пунктам получилось не очень.

— Ладно, не буду жаловаться на то, что мне мало платят! Я обожаю чувство жалости к себе, недооценённому, благо оно — важная часть моей работы. Но даже мне не по силам притвориться, что у меня не хватает денег. Просто… скажем так, по личным причинам я не могу уехать.

— По личным причинам?.. Смешно.

— Наверное.

— Объясни.

— А не лопнешь?

— Мне интересно. Объясни.

Я почувствовал почти непреодолимое желание поделиться. Перед глазами замелькали картинки: могила на старом пражском кладбище, часы, которыми моя душа так дорожила, дом, в котором она жила, улицы, по которым ходила… Теперь она здесь, со мной в ангельском обличье, но она совсем юна. Совсем на себя пока ещё не похожа.

И это хорошо, это отлично, но в глубине души я тоскую — по нашему противостоянию равных, по посиделкам, по привкусу тёмного колдовства на языке, по разговорам.

Я не хочу покидать эти улицы… слишком уж много воспоминаний тут живёт.

Хэл хмыкнул и отвёл взгляд.

— Интересно. И всегда смешно.

Это начинало раздражать.

— Снова твои штучки из отдела лжи?

Хэл только хохотнул.

— Мне не нужны никакие штучки из отдела лжи, чтобы видеть очевидное. Вот скажи, Шаази, ты веришь во власть дорог?

Серьёзно?

Да они издеваются!

Нет, не сдержусь.

— Вы со своим этим Пророком коллективно издеваетесь, — сказал я раздражённо. — Я ещё понимаю, он, светлый, витающий в своих эфирных облаках. Но ты-то не хуже меня знаешь, что значит быть пленником дорог! Ты ведь сам испытал на себе, как хорош наш Шеф в том, чтобы завязывать дороги узлом. Или ты хочешь сказать, что твои дороги он не контролирует?

На лице Хэла нарисовалось самое настоящее возмущённое изумление.

— Я?! Да какие в Бездну дороги… В смысле… Стой, давай с самого начала. Это Шеф, значит, твои дороги связал узлом? Серьёзно?

Теперь пришла моя очередь смотреть на Хэла без понимания. Неужели у ребят из их отдела всё иначе? И, если так, как к ним туда перевестись?

— Все дороги ведут в Офис, — сказал я ему. — Наш Шеф — великий мастер дорог, и именно он заставляет нас каждый раз возвращаться. Допускаю, что у вашего отдела привилегии, но…

И тут Хэл расхохотался.

Он смеялся и смеялся, но это было не так, как в прошлый раз, и…

А когда он был, прошлый раз? Что?..

Перед глазами моими побежали круги.

— Шеф, значит, — голос Хэла звучал отовсюду, и от интонаций и тона мне стало откровенно не по себе. — Это очень удобно, правда? Верить, что твои дороги связал узлом кто угодно, но не ты сам. И ещё удобнее всегда и в любых обстоятельствах точно знать, кого в этом обвинить!

И вот честно, Хэл в этот момент был самой пугающей тварью, которую только можно придумать.

Реальность кривилась вокруг него, размывалась, наполнялась одновременно отчаянным безумием и не менее отчаянным азартом свободы, той самой, подлинной, невозможной, которой не бывает, — но глупо об этом думать, когда воплощение этой самой свободы сидит напротив . И Хэл страшен, он ужасен, и смотреть ему в глаза было почти что мучительно… как смотреть в глаза самому себе.

Без прикрас.

И эта его самоуверенность бессмертного, могущественного, свободного — она встала мне комом в горле, она заставила дрожать от ярости руки, она сорвала все предохранители, как селевой поток смывает плотину.

И я не знал, кто такой Хэл, я знал и не знал, мой разум расслаивался. Подавленные воспоминания всплывали и тонули, очевидные факты плавали под поверхностью, как рыбы под тонким льдом. И вспомнить, кого знали в своё время под именем Хэлаал, было не так уж легко, но возможно… Я понял, кто он.

Я ему врезал.

Я должен сказать, что драка двух материально-нематериальных, суперсильных, способных переноситься с места на место и из отражения в отражение тварей — это всегда зрелище впечатляющее.

Что-то на манер местных фильмов о супергероях, но без цензуры: то есть, если уж в кого-то с нечеловеческой силой запустить полоску металла, этот кто-то развалится на два кусочка. И вот это вот всё.

Но тут нам, а заодно городу и мосту повезло: с лёгкой руки Хэла нас двоих почти мгновенно вымело в третье отражение, где можно было порезвиться от души.

Ну мы и, в общем-то, порезвились.

Хэл меня одолел (кто бы, впрочем, сомневался) и прижал спиной к высоченному, до самого неба, дереву, которое в реальности, очевидно, было одной из опор моста. Я прикинул, что сейчас меня убьют.

Но у Легиона были другие планы: он снова ржал, как сумасшедший.

— Ну ты и псих, голубь помоечный, — сказал он сквозь смех, — самый натуральный чокнутый! Хотя не могу не отдать должное: смелости тебе не занимать. Ну, или придури, но это вполне можно засчитать за два в одном. Ну и как, легче стало?

— Немного, — признал я честно.

— И даже раболепствовать больше не тянет? — смех в его глазах заставлял окружающее пространство вибрировать.

— А смысл? — уточнил я.

— Никакого, — оскалился он в ответ. — Смысл придумали люди, это что-то вроде любви и Санта-Клауса: сказочка, в которую так приятно верить.

Я хмыкнул и опёрся головой о ствол дерева.

Приступ ярости прошёл, но страх не пришёл взамен: я просто смотрел на Шефа и пытался понять, почему всё это время его так боялся.

Ну, то есть, он страшный, без вариантов.

В том смысле, в каком страшно любое честное зеркало, показывающее тебя без прикрас.

Ну и да, ещё он может растереть меня в порошок, если захочет. Но, что весьма парадоксально, пока что вроде бы не хочет — хотя я изволил сообщить ему, что он “так себе демон”, назвать идиотом и дать в морду. Чего мне бояться теперь?

Но дело даже не только в этом.

Вопрос ещё в том, чего или кого я всё это время боялся на самом деле.

И мне не нравится ответ, который уже застыл на кончике языка, желая быть озвученным.

— Так значит, стандартное обличье номер один — твой обычный облик? — ну надо же хоть что-то сказать, правда?

— Это действительно то, о чём ты хотел спросить?

Туше.

Конечно, нет.

— Спрашивай, — предложил Легион. — Ты настолько впечатлил меня своим идиотизмом, что я даже отвечу. И не солгу… Собственно, я вообще почти никогда не лгу, как ни странно.

— Ты всегда в деталях? — не сдержал я усмешки.

Которую мне тут же вернули.

— А также в разности интерпретаций, полуправде и самообмане. Я много где, сам знаешь. Я везде, если уж на то пошло… Так что, неужели не решишься спросить? Прямой ответ, прямой вопрос — всё по правилам наших игр… Если ты, конечно, действительно хочешь знать ответ.

Уместное уточнение.

— Я не хочу, — сказал я честно, — но должен… Как мне уместно тебя называть?

— На твой вкус, на самом деле. Когда количество твоих имён перевалит за первую сотню, для тебя самого имя перестанет иметь какое-либо значение…

— Оно будет важно только для того, кто его произносит, — это оказалось очень просто, если задуматься.

Если имя имеет над тобой огромную власть, преврати его в имя для множества существ, примерь множество имён, поделись этими именами, разбейся на множество осколков и тел. Мост над мостом над мостом; обман над иллюзией над наваждением. Когда зовут тебя, зовут легион других — и значит, ты свободен.

Демон, стоящий передо мной, сумел почти невозможное — он превратил слабость духов в их силу, обратил власть имён вспять. И он никогда не лгал, это всё постоянно лежало на поверхности, но я только сейчас почему-то понял…

— Хелаал, ты действительно замкнул наши дороги так, что они всегда приводят в офис?

— Нет. Это первый секрет, который я тебе открою в награду за наглость и смелость: я никогда не замыкаю ничьих дорог.

— Тогда кто?

— А ты правда не знаешь? Смирись: для демонов это работает точно так же, как и для людей, с парой незначительных отличий.

— То есть…

— Дороги гения воздуха сплетены рекой, и ветром, и высшей волей, и пересечением вероятностей, которое люди зовут судьбой. Но ничто не предрешено и ничто не неизбежно. Единственный, кто имеет власть менять и замыкать твои дороги — ты сам.