Я никогда не задумывалась о том, как должны выглядеть духи из последнего отражения.
Если бы я дала себе труд предположить, то наверняка пришла бы к выводу, что у них тоже должны быть стандартные обличья. Ну, что-то вроде “смерть с косой”, “мрачная тень”, “говорящий скелет”, “человек в чёрном” и тому подобное.
Но, то ли этот конкретный дух была не при исполнении, то ли у них нет корпоративного дресс-кода, но выглядела моя новая собеседница очень обыденно: привлекательная темноволосая женщина неопределённого возраста, облачённая в белый сарафан и серебристые балетки, с огромным стаканом в руках. Пожалуй, природу её выдавали только глаза: она смотрела без любопытства и без тепла, спокойно и… Даже не то чтобы равнодушно, но под этим взглядом тут же возникало ощущение, что она прямо сейчас видит все движения моей сущности, как на ладони.
Что, возможно, не было такой уж неправдой.
— А, — сказала она задумчиво, — вон оно что… А я всё думала, почему это мне вдруг местного “коктейля вдохновения” захотелось, как перед жизнью. Бадяга же жуткая! Но ладно, теперь всё ясно... Ну здравствуй, что ли. Сейчас допью — и пойдём.
Честно говоря, это были самые стремительные переговоры в моей жизни. Возможно, именно поэтому я категорически не нашлась, что бы такого сказать.
— Ты… знаешь, кто я? — не особенно умный вопрос, но я действительно очень хотела знать ответ.
Жительница последнего отражения посмотрела на меня так, как будто весьма сомневалась в моём интеллекте.
— Знаю, разумеется. Ещё получше, пожалуй, чем ты сама.
На кого другого я бы за такое высказывание даже обиделась.
Обижаться, глядя в эти бездонные глаза, не получалось.
— Мы… встречались раньше?
— О да.
Весьма… многословно.
Но ладно.
— Ты знаешь, зачем я здесь?
— Да, разумеется.
Уже получше.
— И ты отведёшь меня в последнее отражение.
— Да. Я отведу тебя туда, куда тебе нужно прийти.
— Вот и хорошо.
Больше я ничего говорить не стала, просто пристроившись рядом со своей новой (старой?) знакомой, наблюдая за Броуновским движением демонического города. Тишина, что повисла между нами, на удивление казалась не напряжённой, а скорее даже уютной.
С ней оказалось на удивление приятно молчать.
— Ну всё, — сказала она, прикончив своё питьё, — пойдём.
И я пошла.
Состояние было странным, спокойным и отстранённым, как будто весь окружающий мир оказался за толстенным стеклом. Рядом с идущим рядом существом было спокойно и легко… так спокойно легко, как, наверное, не бывает живым.
Но я с самого начала знала, на что иду.
Именно потому туман, клубящийся за ближайшей аркой, не слишком меня смутил… А запах соснового леса, сменивший городские ароматы, даже обрадовал.
Скоро я начала различать в тумане очертания деревьев, камни, покрытые мхом, и тропинку, бегущую под ногами. Моя спутница сбросила обувь, и я, последовав её примеру, испарила свою — хвойная подстилка ласкала ноги, и сама местная земля, казалось, наполняла силой.
Вскоре впереди замерцал свет.
Всё в том же молчании мы вышли на деревянные мостки. Под нами неподвижным чёрным зеркалом стояла вода, расцвеченная лилиями. Вверху мерцали далёкие звёзды. Мы миновали ограду со светильниками-скелетами, из глазниц которых лился тот самый свет.
Туман расступился.
Я увидела уютный деревянный домик, стоящий на мостках и приветствующий меня мягким светос из окон.
Я уже видела его. Я…
— Я была здесь, — я хотела, чтобы это прозвучало вопросом, но не получилось: начиная говорить, я уже знала (помнила?) ответ.
Моя спутница не стала ни отрицать, ни опровергать.
— Выпей чаю со мной, — только и сказала она, — прежде чем пойдёшь дальше.
И снова я последовала за ней. Вошла в дом, пахнущий древесиной, прохладой и лесом, послушно устроилась за столом у окна, оущущая уют и покой, лениво понаблюдала, как гостеприимная хозяйка накрывает на стол, отхлебнула прозрачного чаю…
И вспомнила.
Верно, именно сюда я пришла после смерти, когда…
-
— Смилуйся, хозяйка!
— Прекрати. Мирские заботы остались позади. Ты забудешь прошлую жизнь, и…
— Я не хочу забывать!
— Есть правила для живых, которые невозможно оспорить. Люди должны забывать прошлые жизни.
— Госпожа, я уже нарушила столько правил, что одним больше, одним меньше — всё в котёл. И я найду способ не забыть его.
— Его… Значит, любовь?
— И она тоже. Дух, о котором идёт речь… Он сердце моё, и душа моя, и свобода моя. Я не готова его забыть. Особенно если он будет помнить.
— Дух, значит?.. Странно. Ты не похожа на невесту духа. От тех обычно ничего не остаётся.
— Ничего не остаётся?..
— Многие духи зачаровывают своих так называемых невест и пьют их силу. Обычно потом нечему бывает перерождаться. Ты, с другой стороны…
— О нет, не в этом смысле. Мой суховей… Он никогда бы так со мной не поступил. Он пообещал мне, что найдёт меня в следующей жизни, но… Прошу тебя, хозяйка! Я искала способ полжизни, не нашла, но… Я слышала, смерть бывает милосердна к любви; я слышала, Проводники добры к своим гостям. Проси, что хочешь, но научи, как не забыть! Как мне быть, если он станет ходить по свету в одиночестве, как быть, если там, в следующей жизни, я не узнаю его?
— Что хочешь, значит?...
-
И много позже, несколько жизней спустя...
-
— Это нечестно — что я всякий раз забываю тебя. Даже тогда, когда память о прошлых жизнях возвращается ко мне, визиты к тебе всё равно не вспомнить.
— В этом нет ничего нечестного, это всего лишь нормально. Так положено для живых.
— Но ты — мой друг! Это обидно — не помнить тебя, так редко видеться… Помни я, и у меня, возможно, нашелся бы способ встретиться с тобой ещё при жизни…
— Нет, не нашёлся бы.
— А, брось! В этой жизни меня называли лучшим колдуном поколения. И не то чтобы так уж прям беспочвенно, кстати! Меня, правда, ещё Крысоловом называли, но это как раз не так уж и важно, моей дудочке подчинялись все, живые и мёртвые. Меня учил играть великий мастер...
— Твой суховей? Значит, он нашёл тебя всё же?
— Да, конечно. Он всегда меня находит, потому что… Да не важно, в принципе, почему. Я принадлежу ему, если можно так сказать.
— Едва ли можно. То, что вас связало — что угодно, но не принадлежность.
— Тебе видней. Не важно! Я веду к тому, чот я смог бы призвать и тебя, если бы вспомнил. Я кого только не призывал! Мог бы и тебя…
— Нет.
— Нет?
— Нет. Это часть правил: мы можем заводить друзей среди живых, но они не помнят нас, пока живы. Так должно быть.
— Это нечестно!
— Смотря что считать честностью. Но у любой судьбы есть своя цена. Тебе ли не знать?
-
Я выдохнула и подняла глаза на сидящую передо мной женщину.
Теперь я помнила: она — хозяйка дома на границе. Я помнила: у неё нет имени, потому что ей подобным не положены имена. Я помнила: давным-давно она помогла мне в обмен на услугу, и мы стали теми, кого вполне можно назвать друзьями…
— Всё же это кажется ужасно несправедливым.
Она насмешливо покачала головой.
— Ты до сих пор веришь в справедливость?
— В той или иной её форме, — сказала я со смешком. — Можешь считать это моей собственной глупой блажью.
Она улыбнулась — не губами, но глазами.
— Это на тебя похоже, — сказала она, — но учти всё же, что дружба не измеряется ни количеством встреч, ни даже памятью. Просто, когда очередная партия сыграна, нас с тобой есть, с кем помолчать, с кем поговорить и с кем выпить чаю. Лично мне никогда не нужно было большее.
Я покачала головой.
— Я… хотела бы остаться у тебя подольше. Но мне нужно спешить прямо сейчас.
— Снова твой суховей? — спросила она понимающе.
Правда в том, что я не знала ответа.
Правда в том, что я уже знала ответ.
— Мне надо вспомнить, — сказала я ей тихо. — Кое-что случилось, и… Это важно.
— Я так и поняла, что кое-что случилось, — вздохнула она. — ты ни при каких обстоятельствах не согласилась бы быть ангелом, не будь на то более чем уважительной причины.
Вот как…
Я одним глотком допила чай.
— Мне нужно вспомнить. Я… надеюсь, что не забуду тебя на этот раз. Я постараюсь вернуться. Но сейчас… прошу, помоги мне вспомнить.
Она покачала головой.
— Ты ведь уже почти помнишь, и достаточно просто пожелать… Впрочем, можешь не отвечать. Я догадываюсь, что ты всё ещё боишься того, что узнаешь. А на той ступеньке, где ты находишься сейчас, страх был и остаётся худшей помехой для магии.
Я не осмелилась спорить, потому что это, как ни крути, была правда.
— Пожалуйста, — только и сказала я.
Она кивнула коротко и встала. Я последовала за ней.
Она открыла заднюю дверь, впуская в комнату запах воды и хвои.
— Один шаг, — сказала она. — Я верю в тебя. И — удачи.
А после она подтолкнула меня в спину, не слишком сильно, но так, что я перецепилась через высокий порог…
А когда подняла голову, то обнаружила, что вокруг больше нет ни леса, ни мостков, ни скелетов-фонарей.
Зато есть кладбище.
И искусно сделанная статуя ангела, при виде которой в груди заболело с такой силой, что стало страшно.
*
Я застыла.
Память билась за тонкой границей разума.
Теперь она была даже не морем, а штормом, сметающей с ног лавиной, стеной воды, безумия и огня, грозящей поглотить с головой.
Не хватало только одного шага.
Я смотрела на мраморное лицо ангела, на голубя, сидящего у статуи на плече. Тот же самый, который спас меня в отражениях? Кажется, да…
Я прикрыла глаза.
Один шаг. Одно прикосновение.
Но же мне… страшно.
Всё это время я думала, что знаю, кто я такая. Всё это время я верила, что понимаю свои цели, и себя саму.
Вот она я, ангел, воплощение света! Я знаю, кто друг, а кто враг. Я знаю, что правильно, а что ложно. Я знаю…
Ох, пророк, как же ты был прав. Я ничего не знаю, кроме того, какой дурой была.
А правда вот она, застыла напротив кровавыми слезами на мраморных щеках, звенит в воздухе, рвётся ко мне в тишине кладбища. Я вернулась туда, откуда начала, и мне страшно, потому что больше бежать некуда. Больше не получится прятаться за незнанием, непониманием и чужим мнением. Больше не получится верить, что я была права. Больше не получится обвинять кого угодно, кроме себя самой. Больше…
А ведь я всё ещё могу передумать. Могу, правда.
И как же отчаянно мне этого хочется!
Люди не должны помнить свои прошлые жизни. И я, я ещё во многом человек, так? Я…
Я сжала руки в кулаки.
Нет.
Нет, нельзя пройти всю эту дорогу и испугаться теперь. Нельзя повернуть назад.
Я боюсь знать, но страх — всего лишь одна из человеческих слабостей. И, если отбросить его…
Я хочу знать.
Сцепив зубы, не позволяя своей руке дрожать, я решительно прикоснулась к мраморной щеке…
И волна, которая всё это время дрожала над головой, всей своей массой обрушилась вниз.
*
Этого было много.
Так много, что я рухнула на колени.
Вес воспоминаний обрушился на мои плечи, пригибая к земле, лишая возможности двигаться и нормально мыслить. Даже ангельский разум, не ограниченный человеческими слабостями, просто не справлялся с этим.
Воспоминаний было очень много. Воплощений было очень много. Возможно, чересчур много для одной меня.
Я помнила страсти и смерти, боль и кровь, разные лица и разные формы… Но кое-что оставалось.
Кое-кто оставался.
Кое-кто, кого я призвала впервые в храме в Александрии.
Кое-кто, кто был моим другом в той жизни и не оставил в последующих.
Пески Сахары, берега Нила, крыши Праги, стены Константинополя, ярмарки Новгорода, сень Шварцвальда, улицы Херсонеса… Столько дорог, столько воплощений, столько вариаций одной и той же жизни, и одно неизменно.
Один неизменен.
Тот, кто был моим другом и любовником, врагом и сообщником — порой порознь, порой одновременно. Тот, кто вёл со мной долгие беседы под сенью Александрийской библиотеки, тот, кто птицей нёсся над бескрайней степью вслед за моим конём, тот, кто приходил ко мне в шаманских трансах, тот, кто ворошил мои ветви ветерком, когда я была ивой, тот, кому я отдала венок на русальских игрищах, тот, кто играл со мной на флейте в Гамельне, где мы подобрали Гектора, а после подчинил со мной вместе стаю пражских голубей…
Тот, ради кого я, много воплощений презиравшая лицемерные Небеса, стала ангелом.
Шаакси.
Теперь я с болезненной ясностью помнила тот день, когда пресветлая леди Сариэль явилась ко мне — в той, прошлой жизни, где я была истово верующим, слегка спятившим под грузом прошлой жизни астрономом, глубоко погружённым в магические практики.
“Есть способ спасти Шаакси, — сказала мне Сариэль, — есть способ сделать его высшим ангельским чином, вернув ему ту свободу, которой он достоин. И, наконец, есть способ уничтожить Железного Ангела, а вместе с ним и Кольцо, связавшее множество духов. Но для того, чтобы сделать это, тебе придётся многим поступиться. Тебе придётся принять смерть на костре; тебе придётся смириться с долгими столетиями без памяти; тебе придётся оставить своему будущему ангельскому воплощению способ всё вспомнить. И попытка у тебя будет только одна: если умрёшь, то навсегда. И шанс на победу мал. Ты принимаешь этот шанс?”
Тогда я сказала: “Принимаю.”
Теперь мне хотелось задать пресветлой Сариэль много дополнительных вопросов… Очень много.
Но не это было важно прямо сейчас.
Прямо сейчас мне нужно было его увидеть. И обнять. И убедиться, что он в порядке. И молить о прощении за свои глупости, если надо, то на коленях.
Варифиэль, мой старый друг… В Бездну, как я могла воспринять тот отрывок памяти всерьёз?! Неужели в своём пернато-ангельском воплощении я вообще разучилась понимать иронию? Как я могла поддерживать это чудовище? Как могла всерьёз раздумывать, на чью сторону встать? Ещё и пёрышко ему отправила…
Пёрышко.
Это даже нельзя назвать страхом. То, что сковало меня внутри, было самым настоящим, чистым и незамутнённым ужасом.
— О нет, — выдохнула я.
Я сама сообщила Верифиэлю, что жива, что наш с ним договор нарушен, что Шакс охотится за Кольцом, что я отправляюсь за своими воспоминаниями…
Что я наделала?!
Мне отчаянно захотелось предать себя какой-нибудь из изощрённых пыток, благо моя обновлённая память теперь хранила множество этого добра. Но для бессмысленного самобичевания ещё найдётся время, а пока что…
Я настроилась на связь, радуясь, что теперь Шакс мой подопечный, что теперь я, как ангел-хранитель, могу опекать его… И могу сделать что угодно в защиту его, не нарушая небесных законов.
Или не слишком нарушая.
Так или иначе, я прислушалась к связавшим нас нитям и, распахнув крылья, рванула туда.
Теперь главное — успеть.