Блог демона Шаакси, или адская работёнка

Отступление 8

*

То была чудная ночь, он не мог этого не признать.

Жара, терзавшая всё это время землю, схлынула, уступив ночной прохладе и дыханию предстоящей грозы, оставив после себя воду тёплую, как сладкий сон, и запах порыжевшей травы, колючей, как заноза в сердце.

Он довольно потянулся, наслаждаясь жизнью. Ему нравились эти края.

Здесь его называли “братец-суховей”, и это было на удивление приятно.

Здесь, далеко от родных пустынь, произрастало множество ароматных трав. Тут пахло мёдом, и речной тиной, и цветущей липой, и горечью, и свободой.

Здесь власть ведомств была не так и сильна… пока что.

Скоро это должно было измениться. Эти перемены уже пришли — с политикой, с дипломатией, с новыми храмами, с падением идолов в стольном граде... Не так много времени пройдёт, прежде чем протекция двух ведомств над этими краями установится окончательно. Или, по крайней мере, более-менее установится. И что почувствует она тогда?..

Он не хотел думать об этом сегодня.

Эта ночь была не для таких мыслей. Никакой политики с бреднями о добре и зле, никаких контрактов, никаких интриг… Всё это будет, конечно. Вернётся с рассветом, постучится в дверь уродливым гонцом с дурными вестями, и ему придётся так или иначе иметь с этим дело.

Но это будет завтра.

А сегодня он качался на иве прямо над рекой, одетый в алый кафтан и белые льняные штаны. Вода несла под ним лепестки жасмина и шиповника, венки и свечи. Гроза дрожала в воздухе, готовая обрушиться в любой момент, но будто бы не решалась испортить людям и духам праздник. Костры пылали ярко, и казалось, что огонь танцует, подражая ритму музыки и обрядовой пляски.

Энергия русальских игрищ расплёскивалась вокруг, щедрая, первобытная и пьянящая. Он наслаждался этим, но преимущественно просто не отрывал взгляда от одной из фигур.

Она была облачена в белое, алая вышивка вилась по её подолу змеёй, волосы разметались, переплетённые с нитями бусин и украшенные венком, ритуальные браслеты с изображением навий и вилий, охватывающие запястья… Она была прекрасна настолько, что дух захватывало.

Впрочем, эта душа для него всегда прекрасна, без исключений. Тело, в котором она воплотилась, не имеет никакого значения: сила и стержень этой души остаются неизменными, равно как и её природа. Она создана для магии, яркости, искусства, честности и новых открытий; она создана для полёта, риска и вызова. Но также это значит, что она из тех, кто едва ли хоть раз умрёт от естественных причин… Но об этом, последнем, он тоже не будет думать сегодня.

В этой жизни он нашёл её рано.

В этой жизни он сможет защитить её.

В этой жизни она снова — человеческая женщина, совсем юная, куда младше, чем в первую их встречу. Другая внешне, но всё та же внутри. Она полна магии, что всего лишь привычно. Кто может быть более достоин того, чтобы плясать на русальских игрищах в центре круга?

Ветви ивы качались под порывами ветра, лягушки и цикады наперебой пели свои песни, сплетая их с людскими инструментами, молнии на горизонте искрились зарницей, духи выходили из воды, чтобы танцевать вместе с людьми — но он всё не отрывал взгляда от той самой фигуры.

Вот она шагнула в круг, и её босые ноги утонули в росе; вот она впервые взмахнула, будто на пробу, широкими рукавами, как крыльями… Ей были бы к лицу крылья, он ни секунды не сомневался. Потому-то она подходила для этого танца, как мало кто другой.

И энергия этой земли тоже так считала. Сила клубилась, дрожала, охотно шла на призыв. Энергия нарастала, как приливная волна, музыка звучала всё громче, подхваченная пением духов и игрой неземных инструментов, гром грохотал, ветры носились в воздухе, а высоко в небесах прекрасная вилия расправила свои крылья. А потом она замерла, и сила хлынула сквозь её тело, дикая и первобытная…

Он прикрыл глаза, наслаждаясь. Он пережил уже множество годовых циклов, но поворот Колеса Года здесь и сейчас ощущался очень реальным, очень острым, звеняще-настоящим… Костры, и ветер, и скошенная трава, и обмелевшая тёплая река… И свобода.

И больше ничего.

Он провалился в это ощущение, как в тёплую воду, и пропустил момент…

— Братец-суховей? — её голос был тих и отрывист, но для него звучал громче всяких там идиотов с их судьбоносными трубами. Он тут же распахнул глаза, и вот же она — стоит по колено в воде, прямо перед ним, и река играет с подолом её одежд, а венок в её руках прекрасен и ярок.

Она слегка задыхалась после бешенного танца, щёки покраснели, грудь вздымалась судорожно, но глаза смотрели серьёзно и пытливо.

Глаза тоже другие, но в тот момент, когда пламя костров отражалось в них, ему вдруг показалось, что они всё те же.

Рыжие, как пески Сахары.

— О чём ты так серьёзно думаешь этой праздничной ночью, сердце моё? — спросила она.

— О песке далёких пустынь, — ответил он, что было, в принципе, точно.

Но не совсем.

Она улыбнулась странной улыбкой, от которой веяло пеплом и полынью.

— Ты скучаешь по дому, суховей, — сказала она мягко, и это не был вопрос. — Ты залетел так далеко, в чужие края. Это нормально — скучать.

Он рассмеялся.

Он мог бы сказать ей, что к него нет дома, но это было бы враньё.

Другой вопрос, что его дом не имел отношения к территории как таковой. Просто у его дома были глаза цвета заката, цвета песков Сахары. Но он не хотел ей этого говорить.

Сегодня, если уж на то пошло, была её ночь. Нечего забивать ей голову всякими глупостями.

— Скучать по дому может только тот, у кого есть этот самый дом, — ответил он чуть насмешливо. — Таким, как я, это не так уж и важно. Мой дом там, где дует ветер.

— Если ты так говоришь, — она не выглядела убеждённой. Его это не удивило.

Для неё дом нынче значил много — намного больше, чем в прошлых воплощениях. Издержки культуры, особенности эпохи, последствия воспитания… Он это понимал. Он не смел бы вмешиваться, как бы ни хотелось. По сути, он и так провёл с ней много времени, опекая с самого раннего детства, летая в облике почтового голубя по всем её поручениям, следуя пушистым котом, и одной из подруженек, которую потом никто не мог вспомнить, и нянькой, и тенью… Он и дальше будет за ней следовать, конечно. Но всё так же, издали. Он хотел бы быть к ней ближе, но — не в этой жизни, где дом и семья так важны для неё, где она столь сильно верит в любовь и женские чары, где она хочет быть достойной дочерью своих родителей…

Ему этого всего не понять, конечно.

Он деймон, он гений воздуха, он никогда не ходил по земле в человеческом теле, потому всё вышеперечисленное ему чуждо и неинтересно. Всё, что лежит за пределами искусства, тайных знаний, чар и духовных практик, для него остаётся простой потерей времени, в лучшем случае — приятной забавой. Он скорее презирает эту сторону человеческой природы, пережиток стайного периода, инстинкт продолжения рода, который по неведомой ему причине принято романтизировать...

Но это она, и он будет уважать её решения, какими бы странными они ни казались, какую бы горечь ни приносили. Здесь и сейчас она хочет быть уважаемой частью человеческого общества, потому он не потащит её за собой в неизвестность, как бы ни хотелось.

Он так решил.

— Не стоит тратить эту ночь на разговоры со мной, — сказал он так мягко, как мог. — Для меня все повороты Колеса Года похожи, как один, потому что я не старею и не молодею. Как бы ни менялся мир вокруг меня, я сам останусь прежним, но ты… С тобой совсем другая история. Эта ночь для тебя, и она не повторится. Так что не трать её на духов, которые всё равно никуда от тебя не денутся. Тебе ведь надо что-то сделать с этим венком, правда? Ты сегодня плясала в кругу, так что любой будет счастлив принять от тебя этот дар. Так что иди и наслаждайся вечером!

“А я прослежу, чтобы тот, кого ты выберешь, не навредил тебе, — пообещал самому себе он, зная, что ни за что не нарушит. — И присмотрю, чтобы со временем он бегал за тобой, как собачонка. Я никогда не позволю тебе быть нежеланной, никогда. Ты не попросишь об этом, но тебе и не надо просить: я сломлю волю любого, кого ты захочешь для себя, и брошу его сердце к твоим ногам, как дешёвую безделицу. Нет на свете душ, сердец и игрушек, которые я не подарил бы тебе. И сегодня ты получишь того, кому захочешь отдать этот венок. Это подарок, который я тебе обещаю.”

Вслух он бы этого не сказал, конечно, не сказал. Да и не пожелала бы она подобное принять: она превыше прочего ценила волю, и это качество было из тех немногих, что оставались неизменны от воплощения к воплощению.

Но он был суховеем, и здесь, в этих землях, его призывали обычно именно для любовных заклятий. “Иссуши душу её, чтобы она жаждала лишь меня, как глотка воды,” — именно с такой просьбой обычно обращались к нему. Он делал, забирая взамен плату.

И что же ему, быть сапожником без сапог? Он будет устраивать всяким посторонним ведьмам и ведьмакам счастье, а его душа не получит желаемого? Такого не будет, само собой.

Он даст ей любого, кого она пожелает. Это будет его вклад в празднование этой ночи.

— Любой будет счастлив принять от меня венок? — спросила она медленно. — Ты и правда в это веришь? Или просто говоришь, чтобы подбодрить? Я не настолько хороша, Шази. Не льсти попусту.

— Я в этом уверен, как мало в чём, — усмехнулся он.

Здесь, на этом празднике, почти нет духов, способных перебить его силу — а с теми, что есть, он сумеет договориться.

Между тем, она нервничала.

Он ненавидел, как она нервничала, не выносил выражение страха и неуверенности в этих глазах. Кого она могла желать? Кто мог стоить таких эмоций? Он держал в уме несколько возможных кандидатур, наиболее вероятной из которых казался княжеский сынок — между ними давно уже что-то намечалось, и родня с обеих сторон уже вовсю вела разговоры.

Сам князёнок был так себе, если честно. Младший отпрыск третьей жены, не особенно важная птица в глобальном смысле, потому его и выпихнули сюда… Но по местным меркам, возможно, юноша вполне тянул на прекрасного принца.

Но не для деймона. Его изводила сама мысль, что драгоценная душа может бояться из-за предстоящего объяснения с таким ничтожеством.

— Ты получишь, кого бы ни пожелала. Обещаю тебе, — он добавил в голос чар. — Кому бы ты ни отдал свой венок, тот будет твоим так долго, как будет на то твоя воля.

— Тебе стоит осторожней обращаться с обещаниями, — ему почудилось нечто в её глазах, но он решил разобраться позднее. — Они опасны.

— Не в данном случае.

Её улыбка казалась странной, торжествующей и горькой одновременно.

— Да будет же по слову твоему, — сказала она.

И протянула ему венок.

-

Что же, ему, наверное, следовало это предвидеть.

Следовало помнить: в любом веке, в любом теле, она всегда умела его удивлять.

И что, спрашивается, ему делать с этим теперь? Что ему делать с ней?

Он вздохнул.

Как он мог забыть, что она ещё очень молода? Даже если сейчас, в отсвете костров, глаза её и кажутся старыми, на самом деле она почти что непозволительно юна. И, в этом воплощении, поразительно романтична. А какую юную деву в определённый период времени не прельщает нечто демоническое?

Юности нравится запретное, овеянное тайной, будоражащее воображение. Будь всё иначе, так называемых “невест духов” не становилось бы так много. Нет, всё понятно с теми, кого приносят в жертву добрые родственники (и в этом смысле он был рад, что ведомства запрещают подобное, хотя и понимал прекрасно: жертвы всё ещё будут, просто другие). Но многие девушки становились невестами духов по собственной инициативе. Кот-то не от хорошей жизни, кто-то во имя власти, но самый большой процент приходился на желающих получить в своё распоряжение бессмертного, таинственного и прекрасного, который будет любить только её одну.

По факту, редко хорошо кончалось. Настолько редко, что истории можно пересчитать по пальцам одной руки. Проблема только в том, что обычно именно эти случаи пересказывали охотней всего: люди любят всё романтичное. Вот только…

— Я не человек, душа моя, — сказал он мягко, — я не могу этого принять.

— Так уж не можешь? — сверкнула глазами она. — Не ты ли обещал, что тот, кому я отдам венок, будет моим? Да ещё и так долго, как я пожелаю? И что же теперь с твоим обещанием?

Стоит признать: это был случай, когда он, демон, был пойман в ловушку некорректно созданного контракта. Это было весьма непрофессионально с его стороны — и, что хуже, он не совсем понимал, что с этим теперь делать.

Не то чтобы он не был готов дать ей многое.

Но — не всё, что угодно.

В конечном итоге, из них двоих именно он станрше на тысчонку-другую лет.

— Я и так принадлежу тебе, как деймон принадлежит хозяину, — заметил он спокойно. — Ты отдаёшь мне этот венок, потому что хочешь надо мной больше власти?

Странное выражение промелькнуло на её лице. Кажется, она была… обижена?

— Этот венок не имеет ничего общего с властью, — заметила она.

— Разве? А мне вот кажется иначе. Ты говоришь “принадлежать тебе”, и что это, если не власть?

Она покачала головой.

— Для тебя, быть может, всё — власть, в угоду твоей природе. Но… — она оборвала себя, будто запретив продолжать. — Ты прав, я была груба. Я поняла… неверно. И возжелала слишком много. Мне нет оправдания.

И тогда, глядя в её погасшие глаза, он почувствовал себя дурно.

Потому что, если разобраться, то — а что она такого захотела? Это нормальное человеческое желание. Он порой не отказывает в этом своим клиентам, если это толкнёт их на нужный путь… О чём она, возможно, даже знает. Ведь, если так рассудить, она могла решить, что именно её он отталкивает. И это, конечно, катастрофа.

Он всегда ненавидел правила, что типично для демона.

Но особенно сильно он ненавидел бессмысленные правила. И даже учитывая, что всё вокруг в той или иной мере бессмысленно, он предпочитал понимать, что и зачем делает, а не просто следовать чьей-то воле, какой бы авторитетной она ни была. Чего стоит правило, если нет не понимаешь его значения?

Он подумал, что в данном случае она имеет право — и обижаться, и понимать.

— Я не могу взять это у тебя, — очень мягко заметил он, не принимая венок, — потому что мне нечего тебе предложить. Существо вроде меня едва ли подойдёт для такого.

— Но ты делишь ложе с людьми, я знаю.

Ему оставалось только вздохнуть.

Что и требовалось доказать.

— Да, порой я делаю с людьми разное, — легко ответил он, — порой это часть моей работы, порой — способ поживиться их силой.

— Но ты брезгуешь моей. Она тебе не по вкусу? Я думала, что могу быть достаточно хороша для тебя сейчас, когда полна сил.

Минуточку. То есть, танец, и магия, и этот Поворот Колеса — всё это было для него? Но...

Это была одна из самых дурацких ситуаций в его богатой на дурацкие ситуации жизни.

— Присядь рядом со мной, — попросил он. — Сдаётся мне, это будет долгий разговор. И если по завершении его ты всё ещё захочешь отдать мне венок — то, как ты и сказала, будет по воле твоей.

Она послушалась сразу же, устроившись рядом на широкой ветви ивы. Он привычно сменил позу, позволяя ей опереться и устроиться удобнее. Не подобные ли жесты дали ей повод думать о разном? Как же всё-таки тяжело с людьми в этом смысле!

— Видишь ли, я намного старше тебя и знаю точно: все эти человеческие потирания определённых органов друг о друга на самом деле всегда сводятся к власти и подчинению. В самых лучших и вызывающих уважения случаях обе стороны идут на это добровольно и получают от этого удовольствие. Но такое встречается намного реже, чем принято считать, особенно в долгосрочной перспективе. Люди обычно называют это любовью.

— Ты смотришь на это очень… странно.

— Как ты сказала, такова моя природа. Но поверь, ты тоже бы так смотрела, проживи ты на этом свете достаточно долго… Так или иначе, у людей есть много поводов заниматься плотской любовью, начиная от инстинктов и заканчивая продолжением рода. Власть, опять же, и всё, что с ней связано. Но у духов, особенно духов вроде меня, всё иначе. Из всех перечисленных резонов для нас релевантны только сила и власть. Я делю ложе с теми, кого хочу подчинить, либо с теми, с кем мне необходимо обменяться энергией. И человек, который пожелает этого со мной, должен будет заплатить цену.

— Цену?

— Я получу власть над его душой и разумом. Он никогда не полюбит никого после меня. Он никогда ни с кем больше не получит удовольствия. До конца конкретной человеческой жизни в его разуме по-настоящему буду только я. Ну как? Всё ещё хочешь отдать мне венок? И да, не забывай, что, если сделаешь это, если захочешь быть со мной, то не сможешь жить среди людей. Духи ходят совсем другими путями, интересуются иными вещами. У нас не будет семьи в человеческом понимании, не будет детей. В глазах людей ты станешь ведьмой, со всеми вытекающими последствиями. И будут моменты, в которых я не смогу защитить тебя от их ненависти. Это тоже одна из граней. Осознаёшь ты это?

Он с облегчением увидел понимание в её глазах. Здесь, наконец, она пойдёт к своему княжичу, и весь этот вопрос…

Она несколько мгновений смотрела на него, пристально и задумчиво.

— Да, — сказала она вдруг. — Теперь понимаю. Прости, что я пыталась ставить условия и заставила тебя думать, что хочу власти над тобой… Вот. Я даю тебе венок. И мою душу, и моё сердце, и моё тело. Это мой дар, которым ты можешь пользоваться по своему усмотрению, за который я не хочу ничего взамен. Не хочешь делить со мной ложе, не дели, но я хотела бы этого, несмотря на цену. Потому что свой выбор я сделала. Свою душу, своё сердце и своё тело я отдам только тебе.

Вот так и захлопываются ловушки.

Деймон даже рассмеялся. И, несмотря на лёгкую обиду в её взгляде, преимущественно всё же над собой. И пообещал ведь! И что ему, спрашивается, с этим делать?

Хотя, ответ очевиден.

Правильно было бы снова отказать ей, конечно. Милый человечек, не видавший и двадцати вёсен, она понятия не имеет, о чём на самом деле говорит. Потому правильно и благородно было бы отказаться… Но, на её беду, деймон не был ни правильным, ни благородным.

А почему бы и нет, если так подумать? Они были в прошлых воплощениях друзьями, союзниками, сообщниками. Каждая новая жизнь этой души привносила в их отношения новый волнующий оттенок. Почему бы не попробовать стать любовниками — в этой жизни? Как бы он ни относился к этой стороне человеческого существования, насмотревшись на зеркальных королев, гаремные войны и великих величий, меняющих постельные игрушки, как исподнее, нельзя отрицать, что с определёнными людьми это может быть даже интересно. Раньше он никогда не касался понравившихся ему людей в этом смысле, потому что считал это неуважительным. Но должно ли это быть унижением? Если речь идёт об этой душе, не обязательно. Он может доверять ей настолько, насколько можно доверять человеку; она полна магии и привыкла к длительному воздействии тьмы. С ней не нужно будет ни прятаться, ни останавливаться. Можно будет даже обменяться в процессе энергиями и мыслями, сделать это приятным для них обоих… Почему бы и нет?

Усмехнувшись, он протянул руку, позволив чёрным когтям сверкнуть остро в свете костра. Ребячество, но ещё — напоминание. “Я не человек, дорогая, и сейчас твой последний шанс передумать,” — вот что это было.

Он дал ей на раздумья ещё три удара сердца.

Она не передумала.

Усмехнувшись, он сомкнул когти на нежных белоснежных цветах.

— Быть же по словам нашим, — сказал он.

И отчётливо почувствовал, как уплотняется связавшая их сущности нить, запутываясь ещё больше.

И он не нашёл в себе сил даже лениво притвориться, что его такое положение вещей волнует.